миску с печеной олениной и кинув сверху несколько яблок, Макалаурэ сбежал по винтовой лестнице во двор. Он привык, что ждать Старшего на обед бесполезно — и не ждал.
У колодца хозяин крепости и его оруженосец обливали друг друга водой из ведра. Мокрые темно-медные волосы прилипли к спине Руссандола сплошным плащом, и он даже показался не таким худым. Но вот Старший, вытираясь, отжал гриву, открыв спину с выступившим хребтом… Макалаурэ уже который раз вспомнил лагерь на Митрим после возвращения Финдекано со спасенным Старшим — и поежился.
— Пока не поешь, кано, и с места не сдвинусь, — донесся голос Халлана.
— Ты совсем обнаглел.
— За то и держишь, разве нет?
— А ведь брал за понятливость и послушание. И что выросло? — хмыкнул Руссандол.
— Было на кого смотреть и учиться, кано, — весело отозвался Халлан.
Макалаурэ метнул яблоко, целясь Старшему в ухо. Тот, не глядя, поднял худую жилистую руку и поймал, укусил скорее по привычке, чем с удовольствием.
— Я пришел бы наверх, — бросил тот.
— Ты бы не пришел. Бери. Свежая добыча Амбаруссар.
— Сейчас скажешь — для меня старались.
— Для тебя.
— Мне не нужна нянька, Кано.
— Уже нужна.
— Я тоже стараюсь, — буркнул Халлан с деланной обидой. Братья засмеялись, Макалаурэ швырнул в него следующим яблоком. Оруженосец словил и вгрызся в вялое зимнее яблочко с таким воодушевлением, что смех повторился, и Руссандол даже в охотку взял кусок мяса из миски. Впрочем, только один.
За прошедшую почти дюжину лет Халлан из высокого тощего парня стал высоким и широкоплечим жилистым мужчиной без капли жира на теле, лучшим воином из атани на Амон Эреб. Еще бы, ежедневно от четверти до половины светового дня махать тяжеленным учебным мечом вместе со Старшим — тут или без рук останешься, или сделаешься лучшим.
Потому что единственное, что помогало Руссандолу — постоянные воинские занятия на пределе сил.
Иногда Макалаурэ себя спрашивал, за что ему такое везение, чувствовать на себе меньше тяжести, чем прочим. А иногда думал, что это и не везение вовсе.
— Приехал вестник, — сказал он. — Морьо с обозом будет к закату. Их потрепали в дороге, но отбились без заметных потерь. С ним гномы и еще присоединились два торговца-атани с охраной, на обратный путь.
— Те летние южане, с травами и пряностями? Рыжие и раскосые?
— Да.
— Хм. Морьо с обозом или обоз с Морьо?.. — пробормотал Старший, накидывая теплый кафтан.
Макалаурэ вздохнул.
— Это уж как повезет.
Обоз прибыл точно на закате: расчет времени пути Карнистир делал в любом состоянии. Вечером они показались из леса, темной змеёй по бело-розовому снегу доползли до подножия холма, по алому часу взобрались наверх, и голова обоза въехала в ворота крепости Амон Эреб, когда солнце скрывалось за горизонтом.
Верные Морьо возглавляли его, стало быть, сбылось опять «обоз с Морьо». А Амбаруссар с охотниками сели обозу на хвост и лихо влетели на двор, едва въехали последние телеги и замыкающие охранники.
— Где братец Карниненгво? — довольно громко спросил Амбарусса. — Где дрыхнет наш Красноносый?
Руссандол погрозил ему кулаком, уже не скрываясь.
Морьо Карнистир беспробудно спал на третьих санях, заботливо укутанный в меховую полость, раскрасневшийся и мрачный даже во сне. От него пахло гномьей перегонкой на травах и пряностях, которой грелись на зимних привалах, причем пахло так, что остальному каравану согревания могло и не хватать. Ночи две-три.
— И зачем было напиваться, если все равно никакого удовольствия? — фыркнул Амбарто. Он каждый раз задавал этот вопрос, и каждый раз почему-то не Морьо, чем успел изрядно Макалаурэ надоесть.
Верные Морьо, успевшие ко многому привыкнуть, сняли спящего кано с саней и прямо на меховой полости понесли в здешние покои, проспаться. Наугрим засуетились, слаженно ринулись разгружать железо и прочие товары, стремясь в полной мере использовать долгие зимние сумерки. Небольшой отряд людей с юга, сопровождавший купцов-южан, отправили во внешние пристройки.
— Господину Амон Эреб, князю Маэдросу Высокому, защитнику Оссирианда, мое приветствие и пожелания благоденствия и здоровья, — предводитель наугрим, дородный, рослый гном, регулярно навещавший ещё Химринг в лучшие времена, церемонно раскланялся.
Руссандол слегка удивлённо вскинул брови, отвечая на приветствие.
«А чему ты удивляешься? — взглядом ответил ему Макалаурэ. — Ты измождённый и тощий как после вражьих рудников. И скрывать уже не выйдет».
— Господина и защитника горы Долмед, броню караванов князя Карантира мы сопроводили к тебе, как подобает и в добром здравии, но он снова позволил себе перебрать с нашими дарами.
А, это гном извиняется.
— Прими мое подношение, Высокий князь, и пусть оно послужит тебе к пользе и удовольствию!
Руссандол снова удивился, принимая через оруженосца подношение главы наугрим — бутыль темного стекла с чем-то, должно быть, очень крепким.
— О какой пользе говорит почтенный глава Бреннин, достойный воин? — спросил негромко Макалаурэ у ближайшего гнома.
— О той, о высокий князь и песнопевец Амон Эреб, что эта настойка, ежели ее употреблять в небольших дозах, пробуждает аппетит и согревает дух и тело, — с поклоном ответствовал тот.
Макалаурэ даже не знал, чего больше хотелось — смеяться или злиться. Но притом пожелания были искренними, куда теплее, чем просто вежливость к ценному союзнику. Все же Бреннин водил караваны в Химринг ещё со времён до Дагор Браголлах. Век наугрим куда длиннее людского, но и для почтенного Бреннина князь Маэдрос Руссандол в этом мире присутствовал неизменно, также, как для уцелевших беорингов и халадинов, союзных Первому Дому. И Бреннин хотел, чтобы хоть эта часть его мира уцелела…
К счастью, Руссандол не обозлился. Кажется, он тоже не знал, чем ответить на внезапную гномью заботу, кроме как должной вежливостью — с каменным лицом пригласил гостей на завтрашний пир по случаю благополучного прибытия.
Позже Макалаурэ нашел его в Комнате Документов, с неожиданным подарком в руках. Старший укрылся в кресле у камина и задумчиво вертел бутыль, словно бы желая открыть, но откладывая. Затем поставил на пол, у корзины с яблоками.
— Понимаешь, что это значит? — спросил он.
— Слухи расползлись достаточно, — кивнул Макалаурэ. — Не выйдет больше скрываться. Даже если бы мы летом не пустили южан в крепость, это вызвало бы удивление и любопытство. Сперва у соседей, потом на севере.
— Плевать на соседей.
— Но Север может решить, что ты достаточно плох…
—
