— Чем будет угодно усладить слух благородным господам?
— Ну вот, дела на сегодня закончены, — благодушно объявил Лин. — Надеюсь, эти прекрасные девушки помогут вам по достоинству оценить гостеприимство Сина!
«Да за что мне это! — страдальчески подумал Ал, оглядывая двух нарумяненных красавиц слева и справа — той, что немедленно завладела его рукой, было лет пятнадцать, не больше. — Ну Лин…»
Он вспомнил, как неслышно и неприметно вышла Ланьфан, и ощутил смешанное чувство жалости и гнева.
Ну и нравы!
«Ладно, — подумал он, — ничего. Сейчас посижу немножко из вежливости и отделаюсь от них от всех… Не будут же они силой лезть ко мне под одеяло».
И тут девушка с музыкальным инструментом заиграла. И так чудесна была ее мелодия и так сладок голос, что Ал почти против воли подумал: «А может быть, посидеть и подольше…»
Тут перегородки раздвинулись вновь, и молчаливые служанки внесли вина.
«Ну ладно, — вздохнул Альфонс, откидываясь на подушки. — Экзотика так экзотика!
Но это только сегодня! И завтра встанешь с рассветом!»
* * *
Рассвет еще прятался где-то далеко, за крышами Шэнъяна, но чувствовалось, что здесь, в одном из внутренних двориков Очарованного дворца, уже далеко не ночь.
Прозрачно-синее утро подкралось неслышно, покрасило простые белые оштукатуренные стены в голубой цвет, выделило белоснежную фигуру, которая беззвучно танцевала на выщербленных известковых плитах.
В белом, а не в черном, с непокрытым лицом, с волосами, просто связанными в хвост, а не уложенными в сложный пучок, сосредоточенная, спокойная, босая и без оружия, Ланьфан разминалась посреди двора.
Это было похоже и не похоже на балет; похоже и не похоже на танец журавлей в небе перед отлетом на юг. Алу показалось, что он здесь лишний, не должен смотреть и уж тем более не должен подглядывать. Он даже подумал, не уйти ли ему, но тут Ланьфан замерла.
— Я знаю, что ты там, Альфонс Элрик.
Ал вышел из-за удобно выросшей в арке двора глицинии и слегка поклонился.
— Поклон ты делаешь неверно, — сказала Ланьфан, не глядя на него. — Я ниже тебя по положению.
— Но ты женщина.
— Тем более.
— Я понимаю, что пришел в чужой монастырь со своим уставом, или как там у вас говорят, — Ал вздохнул. — Но мне не хочется нарушать мои собственные правила. Ты очень красиво двигаешься, Ланьфан.
— Хочешь спарринг? — спросила девушка. — Когда-то ты на равных дрался с моим дедом…
— Теперь я человек, — улыбнулся Альфонс. — А ты — железная леди… прости за двусмысленность.
— Не за что прощать.
Железная леди? Как ты хорошо придумал!
Лицо Ланьфан смягчилось, как будто ей сказали что-то приятное.
— Неужели трусишь?
— Есть немного, — согласился Альфонс. — Еще я только что встал, не размялся…
«Не говоря уже о том, что вчерашний вечер закончился несколько позже, чем мне бы хотелось…»
Она поманила его железной рукой.
Ал вздохнул, стянул через голову рубашку, скинул туфли и послушно вышел на середину двора, напротив Ланьфан. Потоптался немного, привыкая к ощущению плитки под ногами. По местным обычаям они поклонились друг другу, сцепив руки перед собой.
«Нападешь первым — проиграешь», — говорила Изуми Альфонсу.
Эдварду она говорила прямо противоположное — и неудивительно, при его-то темпераменте.
Однако сейчас Альфонс не пытался выиграть. Он вообще не хотел драться. У него была другая задача — понять, что творится в этом дворце, что творится с Ланьфан. Она так любила Лина, шла за ним; ради нее он рисковал жизнью, ради нее цеплялся за свою личность; она была его ангелом-хранителем, его совестью, даже просила его пощадить другие кланы… а сейчас она — глава мрачной секретной полиции, тень за его троном, лицо у нее бледное, глаза запали… Ал был не настолько наивен, чтобы ожидать, что они поженятся — но хотя бы жить вместе, как его родители, они могли бы?
Поэтому Альфонс начал первым.
Ланьфан ответила так молниеносно, что их движения слились в одно. Еще через секунду Ал понял: у нее не настолько высокая скорость реакции (хотя двигалась она быстрее него), просто Ланьфан тоже собиралась начать первой.
Серия пробных ударов… да, это довольно интересно — драться с противником, у которого верхний автопротез. Хотя не сложнее, чем с Эдвардом… не сложнее, чем с химерами — если не считать неимоверной скорости Ланьфан. И того, что она тоже, как и Альфонс, не стремилась победить.
Он это понял почти сразу. Не то чтобы она дралась в четверть или в треть силы; она вообще не дралась, лишь разминалась. Пробовала приемы в четверть касания, меняла стили… Альфонс довольно подхватил игру — с Эдвардом они так никогда не пробовали, и наверное, зря. Это оказалось весело: угадывать, чего хочет добиться партнер — чтобы не преодолеть его, а дать ему именно то, что он хочет.
«Она отзывчива и по-прежнему добра, — понял Альфонс через минуту. — Она верит в то, что делает».
«Она несчастна», — понял он через две.
Они кружились по двору, сталкивались, нападали друг на друга, пробовали отдельные приемы, то ускорялись, то замедлялись; это уже длилось дольше, чем любой тренировочный бой, и выкатывающееся солнце уже позолотило верхушки деревьев и белые стены двора. А когда в ветвях глицинии попробовала голос какая-то птаха, Альфонс и Ланьфан, словно по команде, остановились.
— Ты хорош, — первой произнесла Ланьфан, восстановив дыхание.
— Ты лучше, — ответил Альфонс.
Она не стала спорить.
— Могу ли я что-то сделать для тебя? — спросил Альфонс. — Просто…
Ланьфан, я считаю себя твоим другом. Считаешь ли ты так же?
Она чуть улыбнулась — самую малость, но это было заметно.
— Конечно, Альфонс Элрик. Для меня честь быть твоим другом, хоть я и недостойна.
— Почему? Ланьфан, ты…
— Я плохая слуга, — сказала Ланьфан со странным выражением лица. — Я не могу дать моему господину то, чего он хочет… Я могу только пытаться сделать его царствование безопасным.
— Ты… — Альфонс прервал себя.
Он вдруг многое понял: и странный взгляд Лина, и то, что он подчеркнуто не обращался к Ланьфан во время их посиделок, и сразу двух девушек, что он увел в апартаменты… Лин был попросту обижен! Обижен на что-то, произошедшее совсем недавно, и Ал догадывался, что это могло быть.
— Поэтому я прошу тебя — помоги ему, — Ланьфан глядела Алу в глаза. — В том, что он просит. Я согласна с тобой, война с Союзом — не выход. Но ты, Альфонс Элрик, можешь найти иной путь! Ты — человек со стороны, тебе виднее, как говорят в Аместрис. Сходи в город с Мэй, как ты собирался. Посмотри на нашу жизнь. Подумай. Прошу тебя.
— Все, что попросишь, — сказал Альфонс прежде, чем в его голове всплыло сразу тысяча возражений.
«Нет, с этической точки зрения я, конечно, решил верно… — думал алхимик, возвращаясь в свои покои, — но на самом деле я просто не могу отказать красивой девушке. С этим надо что-то делать».
История 5. Мэй. Центральный рынок
В Шэнъяне была всего одна прямая улица — Церемониальных Процессий. Но даже она под конец загибалась этаким метафизическим кукишем. Тем, кто решал прогуляться здесь, приходилось готовиться к бесконечным лабиринтам.
— Прямые улицы — это приглашение для демонов и злых духов, — пояснила Мэй. — Точно так же, как прямые крыши.
— А у нас считается, что на кривых улицах образуются пробки, — заметил Альфонс Элрик.
Он пытался в голове составить пешеходную карту Шэнъяна. Увы, его разум, привыкший к хитросплетениям алхимических кругов и печатей, не справлялся: согласно внутренним впечатлениям Альфонса, они не только ходили кругами, но и погружались под землю — это если верить количеству ступеней, по которым им пришлось спускаться.
И все же каким-то образом Ал и Мэй оказались на вершине холма. Вниз разноцветной мозаикой убегали гнутые крыши, между ними пенились весенним цветом деревья — Ал приблизительно узнавал только вишню и персик, все остальное было ему незнакомо. Золотой предвечерний воздух дрожал над изогнутыми крышами, пахло жареным мясом, весной и незнакомыми пряностями.
— Все-таки поразительная штука, — задумчиво проговорил Ал, откидывая капюшон просторного плаща в стиле горцев-нахарра. — Люди строят столько замечательных домов, чтобы жить в них, возводят целые города, а потом сплетают целые паутины интриг, из-за которых в тех же городах не развернуться…
— Ты о Союзе Цилиня? — спросила Мэй. — Но их правда давно пора обуздать. Они сковывают развитие алкестрии. Я пыталась узнать, сколько новых приемов было открыто за последние сто лет… У них есть такая специальная книга, реестр разрешенных приемов… У меня не было к ней доступа, но императору раз в пять лет подносится издание, якобы в подарок.
