— Что?
— Хотел извиниться за то, что опять втянул тебя в сомнительное предприятие. Иногда я могу быть таким идиотом.
— Я бы сказала, что в последнее время это «иногда» случается все чаще, Малдер. Но как однажды писал Цицерон: «Amicus certus in re incerta» — «Верный друг познается в неверном деле». И я уже смирилась, что у тебя поистине фантастический нюх на «неверные дела».
Он тяжело вздохнул.
— Как я могу загладить свою вину?
— Просто спи, — прошептала я, снова закрыв глаза.
— И никаких развлечений с частями тела, агент Скалли? — услышала я насмешливый голос напарника.
— В ваших мечтах, агент Малдер.
Я зевнула, и сон одолел меня.
* * *
Я открыла глаза и тут же зажмурилась от света, проникающего через занавески: голова раскалывалась так, словно на ней всю ночь отплясывало стадо слонов. Я поморщилась и попыталась вспомнить, где нахожусь и что случилось ночью, как вдруг на меня накатила волна тошноты. Что, черт возьми..?
И тут я поняла, что чьи-то руки обнимают меня, и чье-то, определенно мужское, «достоинство» прижато к моему бедру. И словно в подтверждение послышался стон моего напарника. Малдер!? Я повернула голову и застыла. Без сомнения — он.
Я лихорадочно пыталась вспомнить, что произошло накануне, но, по-видимому, в моей голове обосновалась только боль, которая усиливалась с каждой секундой. Но несмотря на это, я почувствовала, что волна невероятного возбуждения накрывает меня, одновременно с новым стоном Малдера.
Лежа в постели и боясь пошевелиться, я вспомнила, что приехала с Малдером в странный отель, что нам пришлось спать в одной кровати. Но готова была дать руку на отсечение: мы были одеты.
Я судорожно соображала, что делать. Нужно было встать, как можно дальше отойти от кровати, одеться и выяснить, что случилось. Что если мы переспали, а я этого просто не помню? Нет, это было исключено. Уж в чем-чем, а в одном я была уверена: если когда-нибудь (да, представьте себе, я допускаю такую возможность) мы с Малдером переступим эту черту, я буду помнить каждую деталь.
Я могла лишь надеяться, что найду разумное объяснение этого щекотливого положения.
— Скалли? — прошептал Малдер мне на ухо.
— Да, — так же тихо ответила я, не зная, что еще сделать. Отскочить от него? Но, если мы сами разделись, это будет выглядеть крайне глупо. Я просто лежала и ждала его действий.
— Что мы делаем в одной кровати… — я услышала шорох и почувствовала, как Малдер приподнял одеяло. — … Голые???
Стоило ему произнести это слово, как я тут же откатилась на край, прикрывая себя одеялом.
— Ты тоже не помнишь? — только и смогла выпалить я.
Мы посмотрели друг на друга дикими глазами и словно по команде повернулись к тумбочкам, стоявшим с каждой стороны кровати, чтобы проверить табельное оружие. Все пули были на месте. Не похоже, чтобы кто-то притрагивался к пистолетам. Я слышала, как Малдер облегченно вздохнул со мною в унисон.
— Скалли, я действительно не хочу попасть впросак, но… — я опять повернулась к напарнику, который изо всех сил пытался смотреть куда угодно, только не на меня. — Мы занимались… э-э-э … любовью?
— Я так не думаю, Малдер. Я не помню, чтобы мы раздевались и уж тем более занимались… чем-то…
— Фух, отлично, — вздохнул он с облегчением.
— Отлично? — я даже не знала, злиться или радоваться его реакции.
— Ты злишься?
— С чего бы мне злиться? Ну, разве что ты страдаешь сомнамбулизмом и ночью раздел меня.
— Я? Нет! Что на счет тебя?
Вместо ответа я запустила в него подушкой.
— У нас, кажется, было незаконченное дело на заправке. Звони Диане и выясни, наконец, почему мы здесь.
Малдер встал и, ни капли не стесняясь, пошел в ванную. Я на секунду застыла, любуясь его голым задом, но быстро взяла себя в руки и поднялась с кровати, завернувшись в одеяло. Подойдя к комоду, я осторожно раскрыла одеяло и уставилась на себя в зеркале. И буквально задохнулась, когда увидела, что на моем животе было нарисовано солнышко, да-да, забавное солнышко с глазами и улыбкой. И носом в виде моего пупка. Ой, и еще маленькие алые сердечки вокруг солнца. Как мило.
Я зажмурилась и снова открыла глаза.
Из ванной в это время выскочил Малдер, успев одеть, откуда-то взявшиеся, боксеры. Я снова прикрылась одеялом.
— Скалли, я знаю, кто из нас страдает сомнамбулизмом! — он указал на засос у себя на шее. — Сам себе его я точно не мог поставить.
— А нарисовать это? — я прикрыла одной рукой грудь, другой опустила одеяло, оголяя свой разрисованный живот.
Его удивление сменилось жутким хохотом. Я уже хотела обидеться, но глядя на сияющее лицо Малдера, не смогла сдержать смех.
— Да, думаю, сама себе ты не могла нарисовать такую картину, — Малдер подошел ближе.
— Значит, ты признаешь, что это твоих рук дело?
— Но там же нет моей подписи, — усмехнулся он.
Я снова замоталась в одеяло: намереваюсь одеться прежде, чем продолжать этот разговор. Достав сумку, выудила первый попавшийся комплект нижнего белья, рубашку, брюки и направилась в ванную. Я старательно смывала мочалкой художество с живота, когда заметила очередной шедевр на моем теле…
— Черт возьми!!! Малдер!!!
Наспех натянув белье, я выбежала из ванной. Мой уже наполовину одетый напарник стоял с ошарашенным лицом, в его глазах читался неподдельный ужас, будто он ожидал, что после этого воинственного клича я накинусь на него с тесаком или чем-нибудь поострее.
— Я, кажется, нашла твою подпись к картине на моем животе, — указала я на внутреннюю часть правого бедра, на котором красовалась надпись «Истина тут» и стрелочка к моему интимному месту.
Малдер опять захохотал:
— Скалли, похоже, мы оба страдаем сомнамбулизмом.
— Черт возьми, Малдер!
Я хотела запустить ему в голову чем-нибудь тяжелым. Но под руку попалась все та же многострадальная подушка. Напарник поднял руки в знак поражения, наконец, прекратив хохотать.
— Ладно, одевайся. Разберемся с регистрацией, поедим, а заодно постараемся узнать, что с нами случилось, — он кивнул на мой живот.
— Идет… — я положила подушку на кровать. И тут заметила на полу рубашку от своей пижамы. Подняв ее, осторожно исследовала предмет одежды, из подозрительного найдя лишь грязный отпечаток большой мужской руки.
Продемонстрировав очередную «улику» Малдеру, я опустилась на колени и заглянула под кровать, обнаружив там свои пижамные штаны, а так же футболку и спортивные штаны Малдера, в которых он вчера лег спать. Напарник присел рядом и выудил находки из-под кровати.
— Интересно… — задумчиво изрек он, разглядывая испачканную одежду.
— Что это значит, Малдер?
— Это значит, что ночью мы точно выходили из номера. И скорее всего — на улицу.
— Не факт. Смотри, это не похоже на обычную грязь, слишком светлая, — я сунула ему под нос футболку. — Думаю, это шликер.
Малдер задумчиво почесал подбородок.
— Шликер? — переспросил он, так и не дождавшись от меня объяснений.
— Это жидкая масса из тонкой белой глины, глицерина и воды, которую используют в гончарном производстве.
Его брови непроизвольно приподнялись в удивлении.
— Ты хочешь сказать, что мы проснулись посреди ночи и вдруг решили заняться гончарным делом?
— А так же рисованием и кое-чем более интересным, что не включает одежду, — ответила я, хмурясь.
— И еще ты потеряла сережку.
— Что? — я тут же схватилась за мочки. — Точно. Правой нет. Ну что ж… — произнесла я как можно беззаботнее, поднялась с колен и направилась в ванную, изо всех сил пытаясь удержаться от смеха. — Будем надеяться, что она просто потерялась, а не была проглочена кое-кем в процессе любовных ласк. Это же «гвоздик», а, как говорят гастроэнтерологи: проглотил «гвоздик» — жди эзофагогастродуоденоскопию[3].
Малдер уставился на меня с широкими от страха и удивления глазами:
— Эзо-фаго… чего?
— Эзофагогастродуоденоскопию, — быстро протараторила я и захлопнула за собой дверь ванной, оставив напарника гадать, надо ли ему паниковать прямо сейчас, или можно подождать до завтра.
* * *
Через двадцать минут мы спустились в пустующий холл, пытаясь найти странного дворецкого. Похоже, других постояльцев и дух простыл: в доме стояла абсолютная тишина. Вдруг из правого крыла гостиницы раздался оглушительный грохот падающей посуды. Мы метнулись туда и остановились на пороге просторной кухни, посреди которой стоял внушительных размеров стол. Вдоль одной стены тянулся ряд шкафов и буфетов. Горе-дворецкий стоял на табурете, пытаясь расставить серебряную посуду на верхней полке самого отдаленного буфета. Одно блюдо валялось на полу.
Скалли направилась к дворецкому, чтобы помочь и избавить старика от необходимости спускаться за упавшей тарелкой. Она нагнулась, замерла, а потом присела на корточки. Я подошел ближе, чтобы посмотреть, что привлекло ее внимание. Напарница повернулась, протянула руку и продемонстрировала свою находку — потерянную серьгу. Я медленно перевел взгляд от крошечного «гвоздика» до лица Скалли: ее щеки пылали, и по широко распахнутым глазам было ясно, что напарницу осенило.
