Спали мы под открытым небом, усеянным несметными россыпями звезд. Однажды Патрик разбудил меня среди ночи, чтобы показать яркие полоски красного, зеленого и фиолетового цвета, вспыхивавшие на темном небосклоне.
— Mearbhall, — шепнули мы друг другу.
Я носила там кожаные брюки и куртку, которые дала мне жена Мигизи, и, когда мыла волосы в холодной, кристально чистой воде озера, снова чувствовала себя шестнадцатилетней. Патрик, всегда подтянутый, нес наше каноэ и прорубал дорогу в лесу. Индейцы оджибве не мерят человеческий возраст годами. Цифры для них не важны — они считают, что каждая пора жизни приносит свои дары.
«Ирландское общество — древняя Фиана — жило по тем же законам, — думала я. — И королева Маэва разъезжала на своей колеснице по таким же диким краям, когда вся Ирландия еще была заросшей вековыми дубами».
Мы достигли Канады и встретились с Джозефом, Хьюи и их семьями. Там я познакомилась с девочками Денниса — обе, конечно, уже давно выросли. Одна из них была копией Джози, а сын второй был удивительно похож на Денниса. Эти женщины были частичками Денниса и Джози, спасшимися после всех тех страданий, которые довелось испытать их родителям.
Я тревожилась из-за пребывания Патрика на территории Канады. В конце концов, он ведь участвовал во вторжении и находился здесь в розыске. Но Патрик успокоил меня, сказав, что во французских деревнях вдоль реки Святого Лаврентия нам ничто не угрожает. Мне казалось, что ему даже нравится пребывать вне закона. Так он чувствовал себя молодым. Мы почтили память Республики Ирландия, которая могла бы появиться на канадской земле.
— Мы обязательно снова станем настоящей нацией, — сказала я тогда.
— Обязательно, — ответил он.
— Но прошу Тебя, Господи, пусть во время этого процесса больше не будут гибнуть люди, — добавила я.
На обратном пути мы специально заехали к таинственным дольменам, чтобы взглянуть на камни с огамическими письменами.
— Все-таки мы странствующий народ, — с изумлением заключила я.
*
Больше мы из Чикаго не уезжали. И Патрик, казалось, был доволен, занимаясь вопросами политики Ирландии, Чикаго, а также той широкой области, где они пересекались между собой. Мы построили собственную Ирландию в своем сознании и в своей душе. Патрик рассказывал мне о местах, о которых я никогда не слышала: о маленьких озерах графства Каван, горах Сперин в Тироне, утесах Донегала, городе Дублин, — обо всех тех местах, где он путешествовал и работал. Теперь я уже могла представить Джона Комиски в его графстве Каван, семейство Маккен — в Донегале, Барни Макгурка — в Тироне.
— На родине, — как-то сказала я Патрику, — я знала только людей из графства Голуэй и моих родственников из Коннемары. Чтобы познакомиться с ирландцами, мне нужно было приехать в Чикаго.
К тому же быть ирландцем в Чикаго было определенно легче. Семьи в Ирландии все еще выгоняли с их земель, они по-прежнему голодали и боролись за выживание. В Чикаго они продолжали прибывать непрерывным потоком. Братья жены Пэдди, Люк и Доминик, пережили Великий голод и, держась за свою землю, до последнего платили ренту. Но тут снова обрушилась картофельная чума, и они потеряли все. Пэдди и Бриди выслали им деньги на проезд в Америку.
*
— Ладно, я не собираюсь рассиживаться тут и спорить с тобой, — заявила Майра. — Я еду на вокзал. Поезд из Калифорнии прибывает через час, на нем должны приехать Грейси и Джеймс.
Она решительно встала из-за стола.
— Я попрошу Майка поехать с тобой.
Было очень удобно, что Майк продолжал жить дома у Бриди вместе со своими братьями и сестрами. Хотя и ему пора было жениться. Но что делать его матери, когда и он уедет? Она нуждалась в его зарплате, несмотря на то что юные Джимми и Мартин уже помогали семье.
— Нет, — сказала Майра. — Но я заеду к Майку за своим билетом на выставку и заодно попрошу его переговорить с Патриком.
Она надела свою новую шляпку и собралась уходить.
— Выглядишь замечательно, — сказала я ей.
Майра поправила рукава своего платья в белую и розовую полоску и крутнулась на месте, демонстрируя, как развевается ее юбка.
— А когда ты уже наденешь платье, которое я тебе подарила? — поинтересовалась она.
— Надену прямо сейчас.
У моего платья с зелеными полосками был подтянутый булавками лиф — Майра по-прежнему пыталась как-то увеличить мою грудь.
Она повернулась к Патрику:
— Любой мужчина посчитал бы величайшей удачей сопровождать на ярмарку двух таких прекрасных дам. Решайся уже! С тобой, Онора, встретимся в ирландской деревне. Если вдруг произойдут какие-то непредвиденные задержки, то увидимся уже на ужине в Средневековом банкетном зале.
С этими словами Майра удалилась.
— Но ты-то хоть понимаешь, Онора, — начал Патрик, когда она ушла, — почему я не могу поддержать англичан, ворующих у нас в очередной раз? Средневековый банкетный зал, говорите?
Я взяла его за руки.
— Объяви временное перемирие и пойдем с нами, — ответила я. — Я не говорила тебе о настоящей причине, почему я хотела, чтобы вся семья отправилась туда вместе сегодня. Я подвела их, Патрик, и поход в ирландскую деревню был для меня шансом как-то это исправить.
— Подвела их? Онора, вы с Майрой спасли своих детей. И ваши дети сегодня живы исключительно благодаря вам… И не только они, но и множество других людей.
— Двадцать семь внуков и два правнука, — похвасталась я.
— Причем у всех их отцов дела идут хорошо, — добавил Патрик. — Подумай и об этом.
— Я знаю.
Джеймси, которому уже исполнилось пятьдесят, так и не утратил добродушного выражения лица и доброго нрава, которые были присущи ему с детства. Он по-прежнему работал в конторе железной дороги и играл на волынке на танцах, céilis, в больших залах церковных приходов по всему городу. Стивен в свои сорок шесть успел поработать и пожарным, и полицейским, а теперь был еще и хозяином таверны, как и планировал. Майкл, сорока четырех лет, работал кузнецом, как и его отец, на которого он был очень похож. Своему ремеслу он учился в кузнице у Пэдди, но сейчас больше всего на свете интересовался бейсболом, болея за свою любимую команду «Чикаго Уайт Стокингс». Они были очень дружны с Чарли Комиски, сыном олдермена Комиски, который стал профессиональным бейсболистом. Питчером[63], если точнее. Эдвард Кьюнин, муж Бриджет, держал ферму в Саммите, в восьми милях отсюда. Она преподавала в школе Святого Ксавьера и воспитывала четверых детей. Для своих сорока восьми лет выглядела она очень молодо.
Мне очень повезло и со всеми моими невестками. Все они были замечательными девушками, которые сделали моих сыновей счастливыми и растили прекрасное новое поколение рода Келли.
Каждый из моих внуков с гордостью говорил, что он ирландец, но все они очень смутно представляли, что такое Ирландия. По воскресеньям все ходили на мессу, посещали церковно-приходские католические школы, танцевали в зале церкви Святой Бригитты, с радостью участвовали в пикниках Clan Na Gael. Повзрослев, они будут поддерживать на выборах демократическую партию. Они стали уже чикагскими ирландцами и были счастливы. Но при этом они ничего не знали о Маэве и Махе, о Святом Энде и Мак Дара.
Я пыталась пересказывать им истории моей бабушки, как и обещала ей, но, казалось, на это никогда не хватало времени. Все внуки были очень заняты сначала учебой в школе, а потом работой. И молодые уже не собирались у огня длинными зимними вечерами, как это делали мы в прежние времена. Никто из них не засиживался дома.
А чего я, собственно, ожидала? Хотя всех своих детей я подбивала не забывать родной язык, сейчас они помнили его уже очень и очень поверхностно. Их дети находили слишком трудными даже самые простые фразы, которым я пыталась их обучить. Наследие предков было для них потеряно, хотя один приятель Патрика по имени Дэн Кэссиди говорил мне, что ирландские слова просачиваются в американский сленг.
— Например, «Пока!», so long, происходит от ирландского «slán», — объяснял он. — А если кому-то велят сказать «дядя», uncle, то на самом деле имеется в виду «просить пощады» — от ирландского «anacal».
