По обоим берегам тянулись домики, сквозь запотевшие окна было видно, что там обедают люди. Вскоре они заметили, что на ступеньках сидит старик лет пятидесяти, пьет воду прямо из реки и трясется. Ему крикнули:
– Что, так пить захотелось? Сейчас зима, простудишься. Иди к нам, мы тебе дадим кипятку, чаю заварим…
– Спасибо, люди добрые! Мне много воды надо, не буду вас беспокоить.
– Нам воды не жалко. Одного чайника не хватит – мы тебе и два, и три заварим!
– Спасибо! Вы мне лучше дайте соли. Тут вода и правда холодная, я больше пить не могу. А от соли пить захочется.
– Зачем же тебе соль? Если больше пить не хочется, ты и не пей!
– Вы люди хорошие, вам я расскажу: мне надо кровь сдавать, а для этого надо много пить. Тогда крови будет много, и я сдам две плошки.
– А зачем тебе кровь сдавать?
– Сын гепатитом заболел, его в шанхайскую больницу увезли. А денег на лечение нет. Вот я по дороге и сдаю кровь, чтобы денег заработать.
На него стали смотреть с сочувствием.
– Люди добрые, дайте мне соли.
Несколько человек принесли ему соли в бумажке и три чайника с горячим чаем.
– Сколько соли! Мне столько не съесть. А вообще-то чай я могу и без соли выпить.
– Тогда возьми соль с собой, еще пригодится.
Сюй Саньгуань набрал полплошки речной воды, добавил чаю из чайника, отпил и сказал:
– Очень вкусно.
Так он выпил еще три плошки.
– Ну, ты и мастер пить!
Сюй Саньгуань застеснялся:
– Я себя заставляю.
Потом посмотрел на стоящие на ступеньках три чайника и спросил:
– А это чьи? Кому возвращать?
– Не беспокойся, мы сами заберем.
– Спасибо вам! Нечем мне вас отблагодарить, так я вам в землю поклонюсь.
В местной больнице он нашел в конце коридора комнату, где сидел человек, похожий на старосту Ли. Сюй Саньгуань ему сказал:
– Я знаю, ты местный кровяной староста. У нас в городе есть такой же. И халат у тебя такой же грязный: на груди, потому что ты о стол опираешься, на рукавах, потому что руки на стол кладешь, и сзади он у тебя тоже грязный, потому что целыми днями на стуле сидишь.
Потом он сдал кровь, поел в местном ресторане жареной печенки и выпил два ляна рисового вина. На улице было очень холодно. Зимний ветер забирался внутрь ватника и пронизывал до костей. По животу и горлу проходили судороги. Сюй Саньгуань знал: это потому, что он продал свое тепло. Он обхватил себя за ворот обеими руками…
Потом он дошел до стенки, где на солнышке грелись несколько молодых парней. Они щурились от света, болтали и смеялись. Сюй Саньгуань притулился между ними. Когда они на него посмотрели, он сказал:
– Здесь теплей и ветра меньше.
Они кивнули. Потом один шепнул другим:
– Смотрите, как он держится за шею: будто его душат, а он не дает затянуть веревку.
Сюй Саньгуань объяснил:
– Это я чтобы не замерзнуть. Воротник – все равно что окно в доме, через него холод проникает. Вы ведь зимой окна закрываете.
Они усмехнулись:
– Как ты холода боишься! А еще в ватнике. Посмотри на нас: мы без ватников, да еще с расстегнутым воротом.
– Я тоже только что ходил с расстегнутым воротом. И выпил восемь плошек речной воды.
– У тебя жар? Ты бредишь?
– Нет у меня жара.
– Пощупай себе лоб. Ну, чего ждешь? Трудно, что ли?
Сюй Саньгуань пощупал себе лоб.
– Ничего не чувствую. У меня и руки, и лоб холодные.
Один из парней сказал:
– Дай-ка я пощупаю… И правда, лоб ледяной.
Другой возразил:
– Это потому, что ты руку только что вынул из рукава, она у тебя горячая. Ты пощупай его лоб своим лбом.
Тот послушался и воскликнул:
– Все равно, лоб у него холодный. Значит, жар не у него, а у меня!
Потом все они по очереди пощупали лоб Сюй Саньгуаня своими лбами, засмеялись и сказали ему:
– Ты прав, жар не у тебя, а у нас.
И они, посвистывая, пошли прочь. Когда они исчезли из виду и свист их затих, Сюй Саньгуань, улыбаясь, сел на камень у подножия стены. Туда падало больше всего солнечного света. Он почувствовал, что тело в ватнике более или менее согрелось, а вот руки замерзли, и спрятал их в рукава.
* * *
Сюй Саньгуань проплыл на пароходе еще несколько городков и добрался до Байли. Там снег был уже старый и грязный, а ветер дул так сильно, что Сюй Саньгуаню казалось, будто кожа у него на лице стала сухой и жесткой, как вобла. Он шел вдоль реки, ел соль, а когда просыпалась жажда, спускался к воде и пил.
После того как он сдал в местной больнице кровь, у него не хватило сил даже дойти до ресторана на другой стороне улицы. Ноги задрожали и подломились, словно сухие ветви на ветру. Он упал. Вокруг собрались люди и стали спрашивать, что с ним, но он отвечал непонятно. Тогда они решили отнести его в больницу, благо она была в нескольких шагах. Но он сопротивлялся и бормотал:
– Нет, нет, нет… Я не болен.
– А что с тобой?
– Мне холодно.
– Может быть, у него болотная лихорадка? Ее в больнице не вылечат. По разговору он не местный. Тогда надо в гостиницу.
Его отнесли на спине в ближайшую гостиницу, положили в четырехместный номер и накрыли одеялами со всех кроватей.
– Ну как, теперь теплее?
– Нет.
– Значит, точно лихорадка. Холод не снаружи, а внутри. Тебе надо что-нибудь съесть.
Сюй Саньгуань протянул им из-под одеяла десять цзяо и попросил:
– Купите мне горячей лапши.
Ему принесли. Он поел, согрелся и сказал:
– Снимите с меня два одеяла, а то я под четырьмя задыхаюсь.
Вечером к нему подселили черного от загара старичка лет шестидесяти в рваном ватнике и с потрескавшейся от мороза кожей на лице. В руках он держал двух визжащих поросят со связанными ногами. Он засунул их под одеяло и сказал:
– Спите!
А потом сам осторожно подлез под то же одеяло. Увидев, что Сюй Саньгуань смотрит на него, старик пояснил:
– Ночь холодная, поэтому я с ними буду спать, чтобы не застудились.
Сюй Саньгуань кивнул. Тогда старичок улыбнулся и рассказал, что сам он из деревни под Бэйданом, у него две дочки, уже замужем, и трое сыновей, еще не женились. Есть двое внуков. В Байли он приехал продавать поросят, потому что здесь цена хорошая. И ему шестьдесят четыре года.
Сюй Саньгуань сказал:
– По тебе не скажешь.
– Да, вижу-слышу хорошо, не болею, только силы стало меньше. Каждый день в поле работаю с сыновьями, от них не отстаю. Но спину ломит. А ты что дрожишь под двумя одеялами? Заболел?
– Нет, просто мерзну.
– Там еще одно одеяло осталось. Тебя накрыть?
– Спасибо, не нужно. Сейчас гораздо лучше. Вот днем, когда кровь сдал, совсем было холодно.
– Я тоже когда-то кровь сдавал. Когда моему младшему было десять лет, ему делали операцию. Я продал больнице свою кровь, и ему перелили. После этого сил нет, я помню.
– Это когда один раз сдашь, сил нет. А я за три месяца три раза сдал кровь. – Сюй Саньгуань высунул из-под одеяла три пальца. – Каждый раз продавал по две плошки – по-больничному «четыреста кубиков». Продал и силу, и тепло.
– А жизнь ты так не продашь?
– Я через несколько дней приплыву в Сунлинь, там тоже сдам кровь.
– А не помрешь?
– Помру – не помру, а сдавать надо. У сына гепатит, его в Шанхай отправили, а денег на лечение нет. Вот я и собираю…
Сюй Саньгуань отдохнул и продолжил:
– Мне уже почти пятьдесят. Я пожил. Помру – не страшно. А сыну всего-то двадцать один год. Он еще даже не женился. Ему надо жить.
Старичок кивнул:
– Да, мы с тобой пожили.
Тут завизжали поросята. Старичок пояснил:
– Я их задел ногами.
Потом увидел, что Сюй Саньгуань все еще дрожит, и сказал:
– Ты ведь городской? Вы тут все чистюли, мы в деревне не такие… Если не брезгуешь, я тебе своих поросят подложу, ты и согреешься.
– Отчего же, я не брезгую. Подложи мне, пожалуйста, одного. Одного хватит.
Старичок подложил ему одного спящего поросенка. Едва Сюй Саньгуань коснулся его ногами, поросенок проснулся, завизжал и задергался.
