Вскоре после полудня в лагерь прибыл еще один гость; вероятно, в Скукузу он прилетел тем же рейсом, что и Рэйчел днем ранее. Обедал он вместе с Лукасом и сэром Гилбертом — предполагалось, что Рэйчел будет питаться в одиночестве за собственным столом на деревянном настиле-террасе, — однако после обеда новоприбывший не поленился подойти к ней и представиться.
— Здра-авствуйте, — нараспев произнес он тоном, явственно смахивающим на заигрывание. — И кто это у нас здесь?
— Меня зову Рэйчел. Я занимаюсь с учеником по приглашению сэра Гилберта и его семьи.
— Фрэнсис, — сказал он, пожимая ей руку. — Фредерик Фрэнсис. Для друзей Фредди.
Лет сорока пяти, прикинула Рэйчел. Подтянутый, ухоженный и, в качестве единственного атрибута среднего возраста, легкая седина на висках. Он не был неприятным, напротив; но что-то в нем, нечто неуловимое, вызывало желание держаться от этого человека подальше.
— Вы новенькая, верно? — спросил он. — То есть прежде вы не были знакомы с этой семьей?
— Нет. Я приехала только вчера.
— Надолго?
— Точно не могу сказать, — рассмеялась Рэйчел. — Сроки не определены.
— Ах да. Сэр Гилберт любит устраивать сюрпризы.
Не до конца понимая, что он имеет в виду, а также из необходимости заполнить последовавшую паузу Рэйчел спросила:
— Вас уже разместили в палатке?
— Увы, нет, — ответил он. — Я возвращаюсь в Лондон вечерним рейсом.
— Вау, — не в первый раз за последние два дня изумилась Рэйчел. — Ехать в такую даль всего на полдня?
— Что поделаешь, сэра Гилберта временно не будет в Лондоне, а мне потребовалась его подпись на кое-каких бумагах. И безотлагательно.
— А, понятно, — сказала Рэйчел, хотя понятно ей было мало что. — Значит, вы работаете на сэра Гилберта?
Он притворился, будто вопрос заставил его всерьез задуматься:
— Как ни ответишь, все будет не совсем правда. Работаю ли я на него? Или я работаю на себя? А может, он работает на меня?
Рэйчел была не в настроении разгадывать загадки.
— Что у вас за бизнес? — поинтересовалась она напрямик.
— Перед отъездом, — пообещал он, — я дам вам мою визитку.
То ли он солгал, то ли забыл, однако когда в 4.30 пополудни Фрэнсис выезжал из лагеря, он одарил ее не визиткой, но долгим оценивающим взглядом из окна «лендровера», и Рэйчел почему-то ощутила резь в желудке.
* * *
Не успел мистер Фрэнсис добраться до аэропорта Йоханнесбурга, как Рэйчел и все Ганны засобирались следом. В шесть вечера Мадиана с девочками вернулась с очередного сафари, и о сноровке гидов леди Ганн отозвалась совсем уж уничижительно.
— Гилберт, милый, — продолжила она, когда близняшки убежали в палатку, чтобы переодеться в купальники, — мы здесь даром теряем время. В парке нет львов, вообще нет. Сегодня мы опять глазели на этих дурацких слонов.
— Я уже говорил, в моих силах обеспечить тебя почти всем. Но, боюсь, не львами.
— Тогда мы можем паковать вещи и возвращаться домой.
И на следующий день они так и поступили. Ранним утром чемоданы были уже собраны; Мадиана, Рэйчел и дети полетели в Лондон, а сэр Гилберт сел на самолет до Сингапура, хотя о конечном пункте его поездки оставалось лишь догадываться. Мадиана определенно не знала, куда он отправился, и не было заметно, что ее это беспокоит. Об этом и многом другом, что озадачивало при знакомстве с сэром Гилбертом и его семьей, размышляла Рэйчел во время одиннадцатичасового полета домой. Ей было о чем подумать — в конце концов, не так уж часто в ее жизни случалось столько загадочного, как за последние несколько дней. Но в этой сумятице воспоминаний чаще прочих перед ее мысленным взором вставала одна и та же картина — панорама лагеря, как ни странно. Лагерь, забронированный до конца недели сэром Гилбертом и теперь обезлюдевший: мертвенная гладь бассейна, пустынные бар с рестораном, уволенный персонал и сами палатки в сероватой тени мушмулы, брошенные за ненадобностью.
4
Дома Рэйчел ждала печальная новость из Беверли: обследование выявило большую злокачественную опухоль в толстой кишке деда. Им сразу занялись хирурги, и в итоге шестичасовой операции опухоль благополучно удалили, но она успела дать метастазы в печень, и тут уже нельзя было помочь ни хирургическим путем, ни радио — или химиотерапией; врачи сказали, это можно лишь как-то «смягчать». От прогнозов они воздержались, но родственники понимали: с раком печени продолжительность жизни составляет от силы год. Пока дедушку оставили в больнице, ему потребуется не менее двух недель, чтобы оправиться после операции.
На следующий день Рэйчел завезла мать в суд и двинула в Беверли одна. Увидев ее, бабушка тихо заплакала и неловко обняла внучку костлявыми старческими руками. Затем она приготовила сэндвичи с сыром, и они вместе пообедали в саду. Рэйчел смотрела на сливу — кое-где на ветках еще висели перезревшие плоды — и вспоминала тихое грустное послание, что нашептал ей ветер в шелестящей листве. Вспоминала она также и лагерь с шестью роскошными палатками, сгруппированными вокруг бассейна в национальном парке Крюгера, и ей с трудом верилось, что это место реально существует, не говоря уж о том, что она сама находилась там всего два дня назад.
С бабушкой она попрощалась нежнее, чем обычно, а на следующее утро ей позвонили из «Альбиона».
— Вы произвели фурор в семье сэра Гилберта, — к ее удивлению, сообщил мистер Кэмпион. — Леди Ганн хочет видеть вас завтра у себя. Похоже, вы можете рассчитывать на постоянную работу, более или менее.
И опять Рэйчел села в поезд до Лондона. Сделав пересадку в подземке, она добралась до Южного Кенсингтона и, пройдя пешком минут пять, очутилась в той части города, где частные дома были высокими, широкими, с отполированными ступенями под портиками и массивными входными дверями. Окнами от пола до потолка глядели на улицы, где некогда царил вынужденный угрюмый аскетизм. Но прежние времена канули в вечность.
Дом Ганнов располагался на широкой Тернгрит-роуд. Когда Рэйчел свернула на эту улицу, она увидела нечто, более напоминавшее строительную площадку, нежели укромный жилой район: по меньшей мере в половине домов велась кардинальная реконструкция. Сады упрятали за высокие прочные непрозрачные щиты, пестревшие логотипами строительных фирм с названиями вроде «Талисман-конструкция», «Престижный цоколь» и «Авангардный дизайн». Вместо работяг-мастеров, ловко шлифующих кирпичную кладку и наводящих лоск на дверную раму, здесь были гигантские, оглушительно тарахтевшие бетономешалки; огромные контейнеры с кирпичом и заполнителем, которые передвигали мощными подъемными механизмами; пятидесятифутовые краны, что напрочь блокировали проезжую часть, когда переносили с места на место крупные партии арматуры и шлакоблоков. Желтые знаки вдоль улицы информировали о временном запрете на парковку, и в результате жильцы месяцами не могли пользоваться личными стоянками. Уворачиваясь и петляя, Рэйчел пробиралась по этому анклаву бешеной активности, приветливо кивая мужчинам в касках и жилетах пронзительного цвета, что группами стояли у каждой стройки и, понизив голос, разговаривали о чем-то на восточноевропейских языках. На ее приветствия они отвечали ничего не выражающими взглядами.
Наконец она подошла к номеру 13, дому Ганнов. Вокруг него тоже стояло высокое щитовое заграждение, зеленое на сей раз и с логотипом «Грирсон-Цоколь ООО». Посередине заграждения — временная входная дверь с почтовым ящиком и кодовым замком. Рэйчел снабдили номером, по которому она должна была позвонить, чтобы ей открыли. Дожидаясь ответа на звонок, Рэйчел прочла предупреждение на зеленом щите: «Согласно закону о гигиене труда и технике безопасности от 1974 г., все входящие на строительную площадку обязаны соблюдать статьи данного закона. Посетитель обязан получить разрешение на вход на площадку либо в рабочие помещения у официальных лиц, ведущих строительство. Необходимо соблюдать правила безопасности, пребывание на стройплощадке без личных средств защиты возбраняется». Второе объявление было много короче: «Посторонним вход воспрещен». Рэйчел уже сожалела, что надела свою лучшую рабочую одежду.
