Джорджи, потирая виски, присаживается на стул.
– А Эдвард знает?
– Что знает? – переспрашивает охваченная паникой Кара, неожиданно появляясь на пороге. – Что-то с папой?
Джорджи пристально смотрит на дочь, лицо у нее непроницаемое.
– Я даже не знаю, что тебе сказать… Знаешь, как ты будешь себя чувствовать, если потеряешь отца? Как будто у тебя вырвали частичку сердца. Вот и я так себя чувствую каждый день с тех пор, как твой брат уехал. А теперь, когда Эдвард вернулся, ты пытаешься от него избавиться, обвинив его в попытке убийства?
Кара заливается краской стыда.
– Он первый начал, – отвечает она.
– Тебе же не семь лет! Речь не о том, кто разбил лампу! – кричит Джорджи.
– Он бы убил папу, если бы я вовремя не узнала, что он задумал, и не остановила его, – объясняет Кара. – Мне через три месяца исполнится восемнадцать лет, но на это всем плевать, – продолжает она. – Мое мнение все равно ничего не значит. А теперь скажи, как мне было еще привлечь внимание в этой ситуации?
– Может быть, поступить как взрослый человек, а не избалованный, недовольный ребенок, – возражает Джорджи. – Как ты поступаешь, так люди к тебе и относятся.
– Это ты осуждаешь мое поведение? – скептически усмехается Кара. – А знаешь, что вижу я? Я вижу Эдварда, которому было наплевать на отца целых шесть лет. Вижу врачей, которые торопятся отдать койку новому пациенту, который сможет оплачивать счета. Вижу, что в глубине души ты жалеешь, что шесть лет назад исчез Эдвард, а не я. – Она вытирает глаза здоровой рукой. – Но знаешь, чего я не замечаю? Чтобы хоть кому-то было не наплевать на меня и моего отца!
– Ты что, серьезно думаешь, будто я тебя не люблю? И, если уж на то пошло, не люблю Люка?
Этого я вынести уже не в силах и, нарезая салат и помидоры, вздрагиваю.
– Теперь у тебя есть своя идеальная маленькая семья, – с горечью говорит Кара. – Я здесь, пока ты не выдернула штепсель, верно?
Джорджи отшатывается, как от удара.
– Это нечестно, – отвечает она. – Я никогда не выбирала между тобой и близнецами.
– Но ты же выбрала между мной и Эдвардом, разве нет? – прямо обвиняет Кара. – Побежала за ним по лестнице. Придумала для него оправдания. Наняла адвоката.
– Я люблю его, Кара. И делаю для него то, что должна делать мать.
– А я буду делать для папы то, что должна делать дочь.
Наступает продолжительное молчание. Потом Джорджи подходит к Каре и убирает волосы у нее с глаз.
– Я не ищу оправданий твоему брату, и тебя я люблю не меньше, чем его. Но Эдвард не хотел убивать отца. Он просто хотел дать ему умереть. А это совершенно другое дело, Кара, даже несмотря на то, что ты не хочешь этого видеть.
Она выскакивает из кухни, а Кара, закрыв лицо руками, падает на стул.
– Понимаешь, я не хотела, чтобы ей все пришлось расхлебывать!
Я ставлю перед ней тарелку с лок-лаком, маринованным мясом.
– Наверное, у тебя дар такой.
– Отвезешь меня в больницу?
– Нет. Мне необходимо поговорить со своим подзащитным. Если хочешь навестить папу, придется налаживать дипломатические отношения с мамой.
– Отлично! – бормочет она, потом поднимает на меня глаза. – А Эдвард знает, что я сделала?
– Да. – Я сажусь напротив и облокачиваюсь о стол. – Он слышал все твои показания.
– Держу пари, он жаждет моей крови.
– На твоем месте я бы поостерегся разбрасываться подобными вещами, – предупреждаю я. – А то можешь сама оказаться за решеткой. За лжесвидетельство.
– На самом деле я не хочу, чтобы он попал в тюрьму. Если бы дело зашло так далеко, я бы призналась…
– Закон не подвластен прихотям семнадцатилетней девчонки. Если штат выдвигает обвинение, ты уже не владеешь ситуацией.
Она морщится.
– Я не хотела обманывать. Просто слетело с языка.
– Совсем как в тот раз, когда ты солгала полиции, что не пила в день, когда произошла авария? – уточняю я.
Кара поднимает голову и смотрит на меня. Ее глаза расширились от удивления, и я вижу, что в них плещется какая-то тайна, как карпы в темных тенях пруда.
– Да, – признается она.
– Ты солгала не только об этом, верно? – нажимаю я.
Она молча качает головой.
Я надеюсь, что наше совместное приготовление блюд камбоджийской кухни перетечет в беседу. Надеюсь, что со мной, поскольку я не являюсь частью вселенной этой семьи, а только ее спутником, она будет более откровенна. Но хлопает входная дверь, и из прихожей, как наполненные гелием воздушные шарики, летят голоса близнецов.
– Папочка! Папочка! – кричит Элизабет. – Я нарисовала для тебя русалку!
– Джейсон, давай развяжу тебе сапоги, – говорит Джорджи.
Ее голос до сих пор дрожит, и я достаточно хорошо знаю ее, чтобы понять: она рада возможности отвлечься. Она благодарна этим пухленьким ручкам, которые обхватывают ее за шею, пока она развязывает сапоги сына. Благодарна его запаху, запаху невинного ребенка, когда она зарывается лицом в его шейку. Спустя мгновение близнецы влетают в кухню и, подобно моллюскам, повисают на моих ногах. Элизабет поднимает еще влажный рисунок, сделанный пальчиками, вверх, и краска капает ей на ручки.
– Точно русалка, – говорю я. – Как думаешь, Кара?
Но стул, где она только что сидела, уже пуст. Тарелка с лок-лаком нетронута и продолжает дымиться – первое камбоджийское блюдо, которое я приготовил для нее и которое она не съела.
Я удивляюсь тому, как человек может незаметно исчезнуть в мгновение ока.
И тут мои мысли возвращаются к Люку Уоррену.
В тот же день я получаю от Бойла сообщение. Без текста, только снимок заявления о снятии обвинения, которое он послал в суд.
Еду в старый дом Джорджи. Дверь открывает Эдвард, на нем фирменная футболка школы Бересфорда и потертые спортивные штаны.
– Он не выбросил мои вещи, – говорит Эдвард. – На чердаке стоит коробка. Как вы думаете, что это означает?
– Ты слишком много думаешь, – отвечаю я и протягиваю ему паспорт. – Поздравляю. Возвращайся к своей прежней жизни.
– Не понимаю…
– Обвинительный акт аннулирован. Все обвинения сняты. Можешь ехать в больницу, навестить отца; можешь вернуться в Таиланд, если хочешь, – можешь делать все, что хочешь, ехать, куда пожелаешь. Как будто ничего не произошло.
Эдвард заключает меня в медвежьи объятия.
– Не знаю, что и сказать, Джо. Честно. То, что вы для меня сделали…
– Я сделал это для твоей мамы, – признаюсь я. – Поэтому, пожалуйста, подумай о ней, прежде чем нырять в омут с головой.
Эдвард смущенно кивает.
– Хочешь поехать к нам? Повидаться с мамой? Уверен, она бы обрадовалась.
– Сначала в больницу, – отвечает Эдвард. – Узнаю, как там дела.
Я уже открываю рот, чтобы пожелать ему удачи, как раздается звонок в дверь. Я иду за Эдвардом в прихожую и, когда он открывает дверь, вижу на пороге мужчину в кожаной куртке и шерстяной рыбацкой кепке.
– Простите за беспокойство, – говорит он. – Я ищу Эдварда Уоррена.
– Это я.
Визитер протягивает ему голубой конверт.
– Вас вызывают в суд, – сообщает он, улыбается и уходит.
Эдвард достает из конверта сложенный юридический документ. «По делу Люка Уоррена», – читаю я надпись сверху.
– Что это? – спрашивает он.
Я беру у него из рук бумаги и быстро просматриваю.
– Это иск, который подала больница в суд по делам о наследстве, – объясняю я. – Суд уже назначил твоему отцу временного опекуна. В четверг состоятся слушания по делу, чтобы назначить для него постоянного опекуна.
– Но я же его сын! – возмущается Эдвард. – Кара пока еще несовершеннолетняя.
– Существует вероятность, что судья решит, принимая во внимание… последний поворот событий… что назначенный временно опекун получит постоянную опеку. – Я поднимаю на него взгляд. – Другими словами, ни твое мнение, ни мнение Кары не будет приниматься во внимание.
Эдвард недоуменно смотрит на меня.
– Совершенно посторонний человек? Это безумие! Так поступают, когда никто не хочет брать на себя ответственность. Ради всего святого, у меня есть письмо, подписанное отцом, в котором он просит меня принимать за него решения!
