– Тогда тебе лучше вести себя любезно с этой женщиной, когда она придет с тобой побеседовать, – советую я. – Потому что я на девяносто девять процентов уверен, что Кара получила такой же синий конверт, и она будет стараться изо всех сил, чтобы убедить временного опекуна, что она – лучший кандидат на роль постоянного опекуна для вашего отца.
В отличие от других гражданских исков, в суде по делам о наследстве это стандартная процедура. Чтобы назначить кому-то опекуна, истец должен доказать, не оставляя ни малейших оснований для сомнения, что этот человек навсегда утратил дееспособность. Другими словами: чтобы отнять у другого гражданские права и свободы, ты обязан доказать криминал.
– Эдвард, – говорю я. – Мне кажется, пришло время мне взглянуть на это письмо.
Люк
Много лет спустя после того, как я вернулся из диких лесов, когда я работал с украинскими фермерами, чтобы помочь им отогнать волчьи стаи от земель и скота, я наблюдал самую удивительную вещь. В одной стае биологи разделили волчат. Одного отправили в одну сторону, второго – в противоположную. Спустя годы волки организовали две конкурирующие стаи, и однажды я увидел их встречу, когда они нарушили границы территории. Они, ощетинившись, обнажив клыки, стояли на двух противоположных хребтах со своими собратьями.
Как только волки из одного помета увидели друг друга, они тут же побежали на ничейную территорию, чтобы поприветствовать друг друга, – брат и сестра катались по траве в знак великого воссоединения семьи.
Это продолжалось до тех пор, пока не спустились другие взрослые волки и не напомнили каждому из них, что они принадлежат к конкурирующим стаям.
Волки играть перестали.
А потом набросились друг на друга, как будто раньше никогда не встречались.
Джорджи
Некорректно говорить, что любишь одного ребенка больше остальных детей. Я люблю всех своих детей. Точка. Каждого я люблю по-своему. Но спросите любого родителя, которые пережили какой-то кризис с ребенком – боязнь за его здоровье, проблемы с учебой, эмоциональные стрессы, и мы скажем правду. Когда что-то нарушает равновесие, когда один ребенок нуждается в тебе больше других, этот дисбаланс становится черной дырой. Можете не признавать этого вслух, но больше всего любишь того, кто нуждается в тебе отчаяннее братьев и сестер. На что мы в действительности надеемся, так это на то, что наступит очередь каждого ребенка. На то, что в нас скрыты глубинные резервы, чтобы оказаться рядом с каждым из них в нужное время.
Но все летит к чертям, когда ваши дети роют друг другу ямы, и каждый хочет, чтобы ты приняла его сторону.
Много лет после отъезда Эдварда я просыпалась по ночам и представляла себе худшее, что могло случиться с ним в чужой стране. Рисовала себе в воображении, как его арестовывают за наркотики, депортируют, насилуют в темных аллеях. Представляла его грязного и избитого, всего в крови, неспособного найти того, кто мог бы ему помочь. Как в случае с выпавшим зубом, иногда отсутствие заметнее, чем присутствие, – я ловила себя на том, что беспокоюсь о сыне больше, чем в те времена, когда он жил здесь. Я любила его больше остальных, потому что думала, что должно быть заклинание, способное вернуть его ко мне.
Кара обвиняла меня в разводе, когда Люк ушел навсегда, потом обвинила меня в том, что я сменила нашу старую, разбитую семью на новую, «идеальную». Признаюсь, иногда я с ней согласна. Когда я с близнецами, мне кажется, что это мой второй шанс, что я смогу привязать к себе этих двух маленьких человечков крепче, чем мне удалось привязать к себе своих первых детей.
Я наблюдаю за детьми, играющими в снежной крепости, которую мы построили две недели назад, – еще до аварии, до возвращения Эдварда домой, до того, как мне пришлось делать выбор. После открытой стычки с Карой такое облегчение – посидеть на крыльце и послушать лепет Элизабет и Джексона, представляющих, что они живут в ледяном дворце, а сосульки – это волшебные талисманы. Сейчас бы я все отдала за то, чтобы проводить жизнь в мечтах.
Я слышу звук подъезжающей к дому машины, встаю и иду между дорогой и близнецами, как будто этого достаточно, чтобы защитить их. Дети выглядывают из окошка своего маленького вигвама, когда незнакомец опускает стекло.
– Здравствуйте, – говорит он. – Я ищу Джорджиану Нг.
– Это я.
Неужели Джо опять прислал мне цветы? Иногда он так поступает – не для того, чтобы извиниться за забытый день рождения или годовщину, как это делал Люк, а просто так.
– Отлично.
Мужчина протягивает мне синий конверт, официальные бумаги, и задним ходом отъезжает от дома.
Мне не нужен Джо, чтобы все объяснить: это иск в суд, который назначит постоянного опекуна для Люка. Документы прислали на мое имя, потому что Кара, будучи заинтересованной стороной, все-таки несовершеннолетняя. Именно поэтому сравнение не в ее пользу.
– Эй, ребята, – зову я, – время пить горячий шоколад!
Близнецы не хотят еще заходить в дом, но я должна сообщить Каре об иске. Поэтому мы договариваемся, что сегодня днем они проведут лишних полчаса перед телевизором. Я усаживаю детей на диване, включаю их любимый детский канал «Никелодеон» и поднимаюсь наверх, в спальню дочери.
Кара сидит у письменного стола, смотрит в сети видео, на котором ее отец склонился над тушей между двумя волками. Вероятно, его загрузил один из посетителей Редмонда – сотни таких можно найти, если набрать в строке поиска имя Люка. Наблюдение за тем, как взрослый мужчина отстаивает права на свою долю между клацающими челюстями двух диких животных, наверное, никогда не утратит своей новизны. Интересно, как бы эти операторы-любители отреагировали, если бы узнали, что от поедания сырых внутренностей теленка у Люка развилась такая диарея, что он стал заранее извлекать органы из туши, а Уолтер их поджаривал и засовывал назад в маленьких полиэтиленовых пакетиках. Животные ни о чем не догадывались – они считали, что он просто ест предназначенную ему порцию мяса, – но пищеварительная система Люка бунтовать перестала.
Как бы ему ни хотелось представлять себя волком, собственное тело ему изменило.
Кара, увидев меня, разворачивается на стуле. Она заметно нервничает.
– Прости за то, что ушла без спроса, – начинает она. – Но если бы я сказала, куда иду, ты никогда бы меня не отпустила.
Я присаживаюсь на ее кровать.
– Извинение с попыткой оправдаться не совсем похоже на извинение, – замечаю я. – И если честно, я могу простить тебя за это, потому что понимаю: ты думала об отце. Труднее простить все то, что ты наговорила там внизу. Не существует никакого соревнования между тобой и братом. Между тобой и близнецами.
Кара отводит взгляд.
– Трудно соперничать с измученным беглецом и крошками-милашками.
– Никто ни с кем не соперничает, Кара, – убеждаю я. – Потому что я ни на кого бы тебя не променяла. И лучше тебя нет никого.
Она откусывает заусениц на большом пальце.
– Когда уехал Эдвард, ты приходила в мою спальню и ложилась со мной рядом. Думала, что я сплю, но я не спала, – говорит Кара. – Я загадывала желание на каждую звезду, на каждую упавшую ресничку, чтобы он оставался там, где был, чтобы ты продолжала приходить в мою спальню. Раньше были только мы вдвоем, ты и я, но однажды все изменилось. – Она сглатывает. – Сначала ушел Эдвард, в следующий миг не было уже тебя. Много лет были только я и папа.
Кара может считать, что я люблю ее меньше, чем ее брата, но не только у родителей есть любимчики. Оба – и Кара, и Эдвард – больше любили Люка. И как его не любить? Он научил их ориентироваться в лесу, показал, какой клевер съедобный, сажал им волчат на колени, и те жевали им рукава. Что касается меня, я заставляла их убирать в комнатах и пичкала брокколи.
Я хочу прикоснуться к Каре, однако стена, которую она возвела между нами, хотя и невидимая, но толстая и крепкая.
