Она молчит целую минуту.
– Если он этого не говорил, – наконец бормочет она, – я знаю, что он так думал.
Я откидываюсь на спинку кресла Бойла и закидываю ноги на стол.
– Вы боретесь за людей, которых даже не знаете, а сейчас речь идет о жизни моего отца, – добавляет Кара. – Представьте, как я себя чувствовала. У меня не было выбора.
Бойл на мгновение прикрывает глаза.
– Возникла серьезная проблема, Кара. Это обвинение было выдвинуто при ложных обстоятельствах. Я никогда не участвовал и никогда не стану участвовать в мошенничестве… И никогда не стану поддерживать клятвопреступление, – напыщенно говорит он. – Ты меня неправильно поняла. Понимаю, что сейчас ты расстроена, возможно, не способна была мыслить логически, но я собираюсь отозвать обвинение, чтобы еще больше не усложнять ситуацию.
– Подождите! – восклицает Кара. – И что мне делать с отцом?
– Это гражданское дело, – заключает Бойл и вешает трубку.
Я убираю ноги со стола.
– Поскольку ты сейчас принимаешь показания под присягой, я позволю тебе до конца дня отослать мне на сотовый заявление в суд, что ты отзываешь свое обвинение. И еще, Дэнни… – Я широко улыбаюсь. – Обвинение в нападении тоже должно исчезнуть.
Когда я познакомился с Карой, она была злым на весь мир двенадцатилетним подростком. Ее родители развелись, брат уехал, а мама воспылала страстью к какому-то парню, у которого в непроизносимой фамилии даже гласных не хватало. Поэтому я поступил так, как поступил бы любой другой на моем месте: пришел, вооружившись подарками. Купил ей то, что, по моему мнению, понравилось бы двенадцатилетней девочке: плакат Тейлора Лотнера, компакт-диск Майли Сайрус и светящийся в темноте лак для ногтей.
– Не могу дождаться следующей серии «Сумерек», – бормочу я, вручая ей подарки в присутствии Джорджи. – Моя любимая песня на этом диске – «Если бы мы были в кино». Я чуть не купил лак с блестками, но продавщица сказала, что этот гораздо круче, особенно в свете грядущего Хэллоуина.
Кара посмотрела на мать и безапелляционно заявила:
– Мне кажется, твой приятель голубой.
После этого знакомства она исчезала всякий раз, когда я приходил в гости или заходил за Джорджи, чтобы пригласить ее на свидание. В конце концов мы решили пожениться, и я понимал, что придется каким-то образом общаться с Карой. Поэтому однажды утром я вручил Джорджи билет в спа-салон, а сам прибрал в кухне и стал готовить национальное камбоджийское блюдо, которое для меня готовила мама.
Скажем так: если ты никогда в жизни не пробовал прахок, не стоит и пробовать. Это один из основных продуктов камбоджийской кухни, одно из тех блюд, которые-никогда-не-поймешь-если-только-не-вырос-на-них, как, например, белковая паста «Мармайт» и фаршированная рыба. Раньше мама подавала это к каждому блюду в качестве соуса, но в то утро я жарил его на банановых листьях в качестве основного блюда.
Вскоре в кухню в пижаме вошла Кара – спутанные волосы и опухшие от сна глаза.
– Здесь кто-то сдох? – спросила она.
– Это, чтобы ты знала, – ответил я, – вкусное домашнее камбоджийское блюдо.
Она удивленно приподняла бровь.
– Отвратительно воняет.
– На самом деле то, что ты сейчас нюхаешь, – это паста из квашеной рыбы. С другой стороны, дуриан воняет, – сказал я. – Это фрукты, которые употребляют в пищу камбоджийцы. Интересно, что их продавали на рынке «Хоул фудс»…
Кара вздрогнула.
– Да. Рядом с протухшим китовым мясом, скорее всего.
– К некоторым продуктам, – объяснил я, – нужно привыкнуть.
Я говорил о прахок, но еще и о себе. Как отчим, как супруг ее матери, возможно, я стану дополнением семьи, которая будет ей все больше нравиться.
– Попробуй, – подстегнул ее я.
– Лучше умру, – ответила Кара.
– Я боялся, что ты так скажешь, – признался я. – Именно поэтому приготовил еще это.
Я открыл котелок и с помощью щипцов достал ми-кола, блюдо из макарон, от которого дети, как правило, не отказываются.
Она подцепила раздавленный арахис, обмакнула палец в соус.
– Это, – заключила она, – вполне пристойно.
И съела целых три тарелки ми-кола, пока я сидел напротив и давился ужасным прахок. Пока мы ели, я задавал ей вопросы – осторожно, как обычно расспрашивают свидетеля с психологической травмой. Кара рассказала, что некоторые дети из ее класса хотят с ней дружить только потому, что ее отца показывают по телевизору, и что проще оставаться одной, чем пытаться догадаться, что ими движет, когда они хотят поделиться с ней за обедом мятным печеньем. Она рассказала об учительнице, которая допустила ошибку в тесте, и возмущалась, как это нечестно, что после этого она указывает ученикам на их ошибки. Она призналась, что ей очень хочется иметь мобильный телефон, но мама считает, что она еще слишком маленькая. Она сказала, что втайне считает, что группу «Джонас Бразерс» прислали инопланетяне, чтобы посмотреть реакцию человечества. Рассказала, что может с легкостью отказаться от мороженого, но если ей скажут, что она больше не получит конфеты из лакричника «Твиззлерс», то она способна убить.
Из кухни Кара ушла с мыслью, что она просто позавтракала. Но я, перемывая тарелки, кастрюли и сковородки, понимал, что на самом деле у нас завязался разговор.
После того как мы с Джорджи поженились и переехали в наш дом, я вставал утром по субботам и начинал готовить. Амок-трей, ка-тью. Готовил такие десерты, как санкья-лапов, ансом-чек. Джорджи продолжала спать, а Кара вставала и шлепала на кухню. Мы разговаривали, пока она трудилась вместе со мной, резала папайю, корень имбиря и огурцы. Потом мы садились за стол и съедали свои шедевры. С годами наши разговоры изменились. Иногда она жаловалась на наказавшую ее Джорджи, надеясь, что я вступлюсь за нее. Бывало, она расспрашивала обо мне: интересовалась, каково это – быть американцем в первом поколении, как я понял, что хочу стать адвокатом, переживаю ли я по поводу того, что у меня будут близнецы. И даже после переезда Кары к отцу, если она приходила к нам на выходные (это было условием опекунского соглашения), я никогда не забывал поставить утром второй прибор для нее.
Именно поэтому, после того как я возвращаюсь домой и ввожу Джорджи в курс дела, я начинаю готовить. Я давно не посещал восточную бакалею, поэтому приходится готовить из того, что есть в нашем холодильнике.
– Значит, его освободили? – переспрашивает меня Джорджи. – То есть он на самом деле свободен?
– Да, – отвечаю я, скептически осматривая холодильник. – У нас что, нет тушеного мяса?
Неожиданно Джорджи обнимает меня за шею и притягивает к себе.
– Я люблю тебя, – выдыхает она мне в губы. – Ты мой супергерой!
Я прижимаю ее покрепче и целую, как в последний раз. Мне хотелось бы сказать, что я оптимист, но я постоянно подсознательно жду развода. Жду, что Джорджи скажет, что совершила ошибку и теперь от меня уходит. Когда все хорошо, я почему-то боюсь, что это ненадолго.
Но мне еще нужно рассказать ей, почему Эдварду вообще предъявили обвинение в покушении на убийство.
– Джорджи, – признаюсь я, – это Кара дала показания против Эдварда.
Она слегка покачивает головой, как будто хочет, чтобы в ней прояснилось.
– Это смешно. Она была дома или в больнице, но никак не в суде.
– Ты сама отвозила ее в больницу?
– Нет, но…
– Тогда откуда ты знаешь, что она на самом деле туда ездила?
Джорджи поджимает губы.
– Она бы никогда не поступила так с братом.
– Поступила бы, если бы думала, что это спасет ее отца, – возражаю я.
Знаю, с этим Джорджи не поспорит. Если Люк Уоррен для большинства тех, кто его знает, настоящий герой, то для Кары он просто бог.
– Я ее убью, – негромко обещает Джорджи. – А потом спрошу, о чем, черт побери, она думала!
– Может быть, поступишь наоборот? – советую я.
Потом наливаю растительное масло в котелок и зажигаю под ним конфорку. Когда масло начинает шипеть, а из котелка поднимается пар, я забрасываю в него кубики говядины и овощи. Кухню наполняет аромат лука и перца.
