– Твоя родина для тебя потеряна, Танкмар. – Еще никогда Танкмар не слышал свое имя из уст хозяина. – Ты понимаешь?
Он кивнул, хотя ничего не понял. Его сердце бешено колотилось.
– Саксы проиграли войну. Твоя семья или вся мертва, или же рассеяна в разных землях. Видукинд позволил окрестить себя. Ваш предводитель отказался от старых богов. Ты всего лишь остаток ушедшего в небытие народа. Ты не сможешь вернуться назад. Никогда.
– Я знаю, – прошептал Танкмар, и его слезы смешались с каплями начавшегося дождя.
Шторм снова набрал силу и прижимал камыш вниз так, что его метелки гнулись к воде. Танкмар закрыл мокрые глаза. И лишь теперь он заметил, что они не спрятались между деревьями или на краю утеса. Дождь барабанил по их головам, стекал по лицам и промывал светлые бороздки на грязной коже.
Исаак молчал до тех пор, пока погода не дала им передышку.
– Вы, саксы, думаете, что стали жертвами франков, однако это не так. Просто кончилось ваше время. Мир больше не находит применения вам. То, что именно Карл Великий стал причиной вашего конца, могло быть случайностью. Есть только результат: твой народ сметен с лица земли таким же ураганом, как этот. Он беспрерывно дует над миром и освобождает его от того, что стало лишним, и от того, что живет, хотя уже давно должно было умереть.
– Но почему? Моя семья, мое племя – мы никогда не хотели войны. Мы занимались мирной торговлей с нашими соседями.
– А сейчас вы растворились в народе франков, народе, который будет определять следующее столетие. Однако уже сейчас даже эта могучая культура несет в себе зерно упадка, как и все, что было до нее. Мне рассказывали, что сто лет назад здешние короли носили длинные, доходящие до бедер волосы. Они вроде бы путешествовали по стране в каретах, в которых можно было стоять. И по ним народ узнавал своего правителя – длинноволосого, стоящего в повозке. Относился бы народ сегодня к такому человеку с уважением? Нет, его забросали бы камнями. Так случилось с Хильдериком, последним из Меровингов. Верноподданные подняли его на смех, так что его мажордом Пипин, предшественник сегодняшнего императора, сжалился над ним и упрятал бедного Хильдерика в монастырь. И, как я слышал, он вплоть до своей смерти приказывал монахам возить себя по монастырскому двору в повозке, в которой стоял.
Исаак на минуту замолчал, а потом продолжил:
– Римляне, бургундцы, гепиды, западные и восточные готы, даже гунны – у всех у них было свое место в истории, и они вынуждены были освободить его, чтобы на этом месте выросло нечто новое. Я не верю, что они ушли добровольно, однако, если бы они стали противиться своей судьбе и постепенно поблекли, как вымирающие племена, мы вряд ли о них вспомнили бы, а так они остались гордыми народами, такими, как были когда-то. Народами со своим языком, культурой, своей идентичностью. То же самое будет с саксами. В какое-то время их стерли с лица земли, и эта потеря больно ранит тебя. Однако в памяти человечества они бессмертны. Империю франков ждет та же участь. Сегодня она – великан, а завтра съежится до размеров карлика. А через тысячу лет уже никто и знать не будет, где когда-то находилась Септимания. Время – сила более могущественная, чем все короли на свете.
Ураган снова собрался с силами и унес слова Исаака. Старику приходилось кричать, чтобы Танкмар его понял.
– Не закрывайся от ветра времени. Он отнимает то, что уже и без того является больным и умирает. Без него мир превратился бы в вонючее место, забитое живыми трупами. Откройся судьбе! Откройся!
Исаак поднялся на ноги, и его чуть было не свалил на землю сильный ветер. Он закачался и снова крепко стал на ноги. Затем он развел руки в стороны, словно птица, которая ловит встречный ветер, чтобы подняться вверх. И так он стоял, словно опирался на ветер, с бледными, словно взъерошенными невидимыми когтями волосами, а его красная накидка была похожа на мокрое знамя. Танкмару показалось, что Исаак хочет приказать реке расступиться и поискать себе новое ложе.
И тут сакс увидел, что старик медленно раскрыл рот. Тонкие губы разделились и образовали отверстие, словно стали петь что-то, состоящее из одного долгого звука. Однако звука не последовало. Это пел ураган. Танкмар видел, как ураган входил в тело старика, будто в опавший парус, словно ища в нем выхода. Исаак наслаждался потоком воздуха до тех пор, пока Танкмару не стало казаться, что иудей сейчас разлетится на части.
Танкмар остался сидеть на корточках в луже, образовавшейся вокруг него, поджав колени и обхватив руками лодыжки. Исаак, возможно, был прав. Однако он, Танкмар, не хотел терять почву под ногами. Лучше подыхать в грязи, чем, витая в облаках, впасть в безумие.
Утром они продолжили путь. Исаак вел себя так, будто ничего не произошло. Он все еще говорил без устали, словно должен был заполнить словами время. Поначалу Танкмар еще внимательно прислушивался к нему, однако затем монологи о каролингских минускулах [50], Renovatio Imperii [51], об Алкуине из Йорвика и вооруженных топорами людях с севера утонули в шуме реки.
Плот внезапно налетел на труп лошади, так что Исаак уронил шест. Черную падаль пригнало сюда из-за поворота реки. При столкновении плот устрашающе задрожал, однако его конструкция выдержала это испытание. Мужчины с ужасом смотрели на проплывавшее мимо них страшилище, на клочья шерсти, раздутое брюхо и мертвые желтые глаза.
– Удивительно большие морские коньки у них на юге, – сказал Исаак и сам рассмеялся своей шутке.
Около полудня в этот ненастный день к ним прибило волнами еще и человеческий труп. Это был труп женщины, лежавший в воде лицом вниз. Хотя ее волосы были черными, Танкмар боялся, что узнает в ней Гислу. Он подтолкнул ее шестом так, что она ушла под воду, медленно перевернулась и снова вынырнула, словно огромный карп.
Оторвав взгляд от ее раздутого тела, Танкмар ощутил облегчение и ужас. Мертвая женщина не была Гислой, в этом он был уверен. Эту женщину он раньше не видел. Но ноги трупа заставили его задуматься. От кончиков пальцев ног до колен они были окрашены белой краской, которую не смогла ни смыть вода, ни уничтожить разложение. Он знал такое украшение для тела. Белые ноги были отличительным признаком рабов на пути на невольничий рынок, где торговали людьми, признаком свежего товара, который еще верил, что можно сбежать от жестокого ярма рабства. Время от времени кому-то из рабов удавалось совершить побег, но куда бы он ни подался, белые ноги выдавали его. На собственной шкуре Танкмар узнал, как долго могут держаться эти позорные знаки рабства, пока наконец не побледнеют. Мертвая женщина, без сомнения, была невольницей. Но как она попала сюда? Он увидел, как Исаак молча наморщил лоб.
Третий труп не был трупом раба: зеленый камзол, толстый живот, на пальцах множество колец, ноги обуты в желтую кожу. Голова была раздавлена, словно попала в жернова, и представляла собой месиво из волос, мозга и осколков костей.
Исаак приказал причалить к берегу. Он хотел лучше разбить себе ноги о дорогу, чем плыть на полузатонувшем плоту по черной реке Стикс, пока его не поглотит подземный мир Гадеса [52]. Хотя Танкмар не понял этих слов, ему самому хотелось как можно скорее выбраться из реки. Раньше он не задумывался над тем, кто живет в глубинах потока, а теперь его угнетали мысли о целых полчищах утонувших трупов, которые ворочались сейчас под ним в черной воде, вращая глазами и вытягивая свои когти. Когда плот коснулся песчаного дна у берега, Танкмар одним большим прыжком очутился на земле. Он больше не хотел окунаться в эту реку смерти.
Они отнесли плот далеко на берег, укрыли листьями и придавили землей. С юго-запада ветер принес запах дыма.
Исаак стер с рук грязь:
– Огонь. Недалеко отсюда. Учитывая все признаки, я бы сказал: кто бы там ни жарил на нем мясо или ни грел ноги, мы быстро нанесем ему визит. Здесь река полна трупов. Что бы ни горело на той стороне, пахнет это бедой.
