сказал ему Леонид Семёнович.
Долго потом молчали трое мужчин, докурили Колины папиросы, когда женщина вышла из подъезда: несла бутылку подмышкой, ещё две в руке, а во второй – хлеб в шелестящем пакете и газетка. Мужчина с лопатой вздохнул, поднял лопату и стал копать в сугробе. Долго копал, и все смотрели на него, а когда перестал копать, бросил лопату далеко.
Под снегом лавочка была, теперь на дне снежной ямы она стояла низкая и косая. В яму влезли мужчины и женщина. Женщина постелила газету на лавочку, вытащила хлеб, поломала на куски и положила сверху на шелестящий пакет, поставила на газету бутылки. Коля потянулся к бутылке, взял за крышку – щёлкнула. Все на него смотрели и молчали.
– Чё вы молчите, стаканы где?
– Да давайте так, – сказал мужчина без лопаты.
– Нет, так не надо, стаканы надо, – сказала женщина и стала из ямы вылезать, опираясь на плечо Леонида Семёновича.
– Захвати ещё чего, а то принесла один хлеб.
Женщина зашла в подъезд, Коля открытую бутылку протянул Леониду Семёновичу.
– Подождём до стаканов, – Леонид Семёнович сказал.
Коля сел на лавку и вздохнул, отпил глоток. Дышали паром они на тусклый свет из окна.
– Не можешь ты минуту подождать! – выходя из подъезда, сказала женщина.
Она спустилась в яму, поставила стаканы на лавку, вытащила из кармана куриные яйца и положила на газетку рядом с хлебом. Взяла у Коли бутылку, расплескала водку по стаканам, подала всем по гранёному в руку и сама взяла.
Выпил мужчина, который снег копал, и посмотрел, как остальные пьют. Выпила женщина и смотрела усталыми глазами, как Леонид Семёнович пьёт, вытирает усы – лёд в бороде у него. Коля последний выпил, чмокнул и опустил голову на руки.
Женщина тонкими пальцами льдинки из бороды у Леонида Семёновича стала выбирать; тот смотрел спокойно, и не видно было, как он улыбается.
– Как тебя зовут? – Леонид Семёнович спросил.
– Дашей, – ответила женщина.
– Коль, ты чего? – мужчина без лопаты положил руку на Колю и потряс.
Коля помотал головой, но не поднял лица. Так и стал говорить, голос его глухо звучал, снег тихо на Колю падал.
– Как тут стемнело, так и уехала она. Долгое было лето, светило на людей солнце, на траву светило и на дома. А потом стемнело, и пошёл снег. Думали тогда, что закончилась война, и кто в ней умер, тех будем хоронить. Но всё не до этого было, а ей, она красивая, умная, у неё наука своя, вот она и уехала, когда стемнело и пошёл снег. А мы ведь видели с ней, как началась война. Мы поехали на велосипедах из дому, через поля жёлтые – обожгло их солнце. Нам с ней кожу тем летом тоже обожгло, и кожа у нас была красивая, особенно у неё. Она ехала впереди, у неё сухая высокая трава запуталась в колесе; она остановилась и смотрела на колесо, а я остановился и на неё смотрел, вспоминал, как первый раз её увидел под стеклянным куполом главной аудитории университета: она писала, а я читал, что она пишет. И вот я из её колеса достаю впутавшуюся траву, а она кладёт мне на затылок руку, я поднимаюсь и смотрю на её лицо – небо у неё позади. Я хочу её целовать, а в стороне города, за полем далеко яркое что-то, ярче дня светит, и в небо поднимается большая куча дыма, становится длинная, поднимается выше всех облаков серая, чёрная пыль и копоть. И когда уже закрыла куча дыма полнеба, подул ветер, упали мы и наши велосипеды, услышал я звук, как будто бы не снаружи он был, а внутри у меня, лежали мы тогда в траве с ней и смотрели друг на друга. Дашенька, налей выпить, а?
Даша расплескала водку по стаканам. Почистила яйцо от скорлупы и подала Коле.
– Мы ведь даже не заметили, когда война закончилась, она как будто началась, но так и не закончилась. Она смеялась, радовалась, и я радовался, когда смотрел на неё, вся война так и прошла, но темноту она уже не смогла пережить и уехала, у неё ведь наука такая, ей свет нужен, она ищет древние клады, вазы, шкатулки, монеты. Она мне рассказывала: есть такой город, где вот так тоже поднялась куча пыли, когда взорвалась гора, и засыпало всех людей, они там так и остались – с монетами в руках, кто-то спал, лежал в траве.
– Эх, Колюшка, я тоже помню, как началась война. Тогда и перестали люди умирать. Только те, что убило в войне, умирали, и то, – Даша налила водки в стаканы, отломила кусочек подмёрзшего хлеба. – У нас недалеко от дома лежал несколько недель взорванный гранатой и всё не умирал. Я его из болота граблями вытащила и сидела с ним, мне было шестнадцать лет. Я ему говорила: умирай, чего же ты мучаешься, у тебя вон ни рук толком, ни ног не осталось. А он одним глазом плакал и смотрел на меня. Говорит: как же умереть, когда небо такое здесь, воздух такой и ты, – это он мне, – ты, говорит, красивая такая. Я плакала и просила его умирать, а он не просил меня ни о чём, только говорил: иди домой, а я подышу и умру. Вот ведь как, началась та война и люди перестали умирать, даже взорванные, как тот солдат.
Мужчина без лопаты вылез из ямы и пошёл искать в снегу лопату. Снег их в яме засыпал, уже совсем они замёрзли.
– Ты куда пошёл? – спросила Даша.
– Всякую хуйню рассказываете, – сказал мужчина и нашёл в снегу лопату.
– Леонид Семёнович, ты замёрз? – спросила Даша.
– Скоро уже пойду, – ответил Леонид Семёнович.
Из подъезда вышла женщина, за руку держала девочку, одетую в шубку, в валенки и в пуховый платок.
– Мужчина, девочка ваша?
Леонид Семёнович обернулся и посмотрел из ямы на женщину и девочку.
– Да, моя.
– Я тут приодела её, у меня от старшей осталось.
– Спасибо вам, – Леонид Семёнович вышел из ямы и сел на колено перед девочкой, потянул за узелок шерстяного платка, погладил по щеке, девочка стеснительно отвела глаза, потом посмотрела с боязнью. Леонид Семёнович обнял девочку. Женщина стояла с ними рядом и смотрела на Дашу и Колю, они тоже смотрели, как Леонид Семёнович обнимает девочку.
– Мы пойдём, спасибо вам, – сказал Леонид Семёнович, выпустив девочку из рук. – Вы добрые люди, – Леонид Семёнович долго посмотрел на всех, и взял девочку на руки, и пошёл вдоль стены дома;
