Поначалу его озадачивало, как при таком сборище народа можно поддерживать элементарную гигиену, но потом он заметил, что за городскими стенами есть участок, заросший густым кустарником, и на заре и в коротких сумерках туда ходят и мужчины, и женщины. В кустарнике жили вороны и коршуны, шакалы и гиены, которые и служили городскими санитарами.
Купание и стирка разрешались только ниже определенного места на реке, отмеченного высоким деревом, и женщины наполняли кувшины водой для питья и приготовления пищи выше по течению.
Даже огромный загон для коров посреди города помогал содержать город в чистоте, служа огромной ловушкой для мух. Насекомые откладывали яйца в свежий коровий навоз, но копыта многочисленных животных, круживших по загону, втаптывали их в землю прежде, чем выводились личинки.
Зуге следовало бы отдыхать и радоваться, что он живым добрался до этого благополучного поселения и его тело не попало на обед гиенам, пронзенное ассегаем, однако майор был постоянно озабочен. Он чертил карты города, отмечая слабые места в его обороне, где атакующим было бы легче всего проникнуть за стены и добраться до жилища короля, зарисовывал одежду различных отрядов импи, отмечал цвета их щитов и другие знаки отличия. Задавая Гандангу невинные на первый взгляд вопросы, он выяснил численность воинов в каждом отряде, их возраст и боевой опыт, имена и особенности характера индун, места их квартирования. С тех пор как Том Харкнесс начертил свою карту, в стране матабеле многое изменилось — майор отмечал эти перемены и делал выводы.
Чтобы чем‑то заполнить дни ожидания, он принялся готовить план боевой кампании против короля Мзиликази, оценивая потребность в живой силе и оружии, составляя схемы доставки боеприпасов и продовольствия, разрабатывая маршруты походов и наиболее эффективные способы ведения сражений. Зуга был солдатом, и все его мечты связаны были с войнами и победами. Ничего не подозревавший Ганданг был польщен интересом чужеземца и с гордостью за могущество своего народа и его достижения отвечал на все вопросы.
Однако, несмотря на постоянную работу, которой нагружал себя майор, время тянулось невыносимо медленно.
— До конца праздника король не примет тебя, — повторял Ганданг, но он ошибся.
Вечером накануне праздника в акациевой роще появились двое пожилых вождей. Над серебристыми шапками коротко подстриженных волос покачивались голубые перья цапли. Ганданг приветствовал старейшин с глубоким уважением, внимательно выслушал и подошел к Зуге.
— Тебя отведут к королю, — коротко сказал он.
Перед высокой королевской хижиной горели три небольших костра, над которыми булькали большие глиняные горшки. Рядом скорчилась морщинистая, похожая на обезьяну фигура. Таинственно бормоча сквозь беззубые десны, старик время от времени бросал в горшок щепотку порошка или пучок травы.
Колдун был обвешан зловещими атрибутами своей профессии. Среди прочего Зуга узнал высушенную кожу змеи, когти орла и леопарда, надутый мочевой пузырь льва, череп обезьяны и зубы крокодила. На поясе висели тыквенные фляжки с разными зельями и рог антилопы, в который собиралась кровь жертв. Сморщенный старик, как дирижер, управлял всем праздником первого урожая — самым важным в календаре матабеле. В эти дни благословлялись стада и объявлялась очередная военная кампания, которая продлится до следующего сезона дождей.
Собравшиеся индуны внимательно, с благоговением наблюдали за приготовлениями к торжеству. Вокруг костров сидело на корточках человек тридцать, включая старейшин и личных советников короля.
Дворик был переполнен. Коническая соломенная крыша королевской хижины возвышалась футов на тридцать, верх ее терялся в темноте. Крыша была сплетена очень искусно — стебли травы складывались в хитроумные узоры. Перед низким входом стояло кресло европейского вида — должно быть, то самое, которое двадцать лет назад подарил королю дедушка Моффат, или Тшеди.
— Байете! Мзиликази, Великий Черный Слон матабеле!
Получив подробные инструкции Ганданга, молодой Баллантайн пересек узкий дворик, перечисляя нараспев хвалебные титулы короля, однако на коленях ползти не стал: он был не подданным Мзиликази, а офицером британской армии и послом ее величества. Он лишь присел на корточки, чтобы его голова не оказалась выше королевской.
Человек в кресле оказался гораздо меньше ростом, чем можно было ожидать от властителя со столь грозной репутацией. Когда глаза привыкли к сумраку, майор разглядел, что ноги и руки короля невелики и изящны, почти как у женщины, а колени, изуродованные подагрой и артритом, чудовищно распухли.
Великий Мзиликази был стар. Никто не знал, сколько ему лет, однако он считался доблестным воином еще на рубеже столетия. Его когда‑то крепкие мышцы одрябли, живот свисал на колени, а кожа пестрела растяжками, как у беременной женщины.
Голова короля, слишком большая для узких плеч, казалось, едва держалась на шее, но из складок обвисшей кожи на гостя внимательно смотрели яркие, живые глаза.
— Как поживает мой старый друг Тшеди? — спросил король тонким пронзительным голосом.
В последний раз Зуга видел деда по материнской линии двадцать лет назад и запомнил только длинную белую бороду.
— Очень хорошо, — почтительно отвечал майор. — Тшеди шлет вашему величеству привет и наилучшие пожелания.
Старик в кресле удовлетворенно наклонил большую нескладную голову.
— Можешь преподнести дары, — разрешил он.
Толпа индун взволнованно забормотала, и даже колдун у костра поднял глаза, когда три воина Ганданга, сгибаясь от натуги, внесли огромный бивень и опустили перед королевским креслом.
Явно недовольный, что кто‑то посмел привлечь к себе внимание и прервать церемонию ритуального очищения, колдун с двумя помощниками снял с огня дымящийся горшок, поднес к трону и торжественно водрузил между ног короля.
Широкую вышитую накидку из шкуры леопарда растянули над креслом, чтобы удерживать пар, поднимавшийся из горшка. С минуту из импровизированной палатки доносился отчаянный кашель, потом колдун убрал накидку. С короля ручьями стекал пот, он задыхался, красные глаза слезились, однако Мзиликази героически выдержал испытание: кашель изгонял демонов, а слезы и пот очищали тело.
Собравшиеся почтительно умолкли, а колдун удалился готовить следующую порцию варева. Все еще хрипя и кашляя, король запустил руку в сундучок, стоявший возле кресла, и вытащил запечатанный пакет, присланный Зугой.
Мзиликази протянул пакет гостю:
— Скажи эти слова.
Властитель матабеле был неграмотным, но хорошо понимал назначение письменности. Почти двадцать лет он вел переписку с дедом теперешнего посланника, и тот неизменно присылал с письмом одного из сотрудников своей миссии, чтобы тот прочел его королю и записал ответ.
Зуга поднялся на ноги, с важным видом вскрыл пакет и прочитал послание вслух, тут же переводя с английского и слегка приукрашивая текст.
Старейшины племени застыли в почтительном молчании, и даже король взирал на высокую фигуру в чудесном наряде с видимым уважением. Отсветы костра плясали на начищенных медных пуговицах и бляхах парадного мундира, и казалось, что алая ткань объята языками пламени.
Ревнивый колдун сунулся было к королю, держа в руках новый горшок с дымящимся снадобьем, но Мзиликази раздраженно отмахнулся.
Понимая, что интерес короля достиг высшей точки, майор вкрадчиво спросил, указывая на конверт:
— Видит ли король эти печати? Это знак королевской власти — такую печать должен иметь каждый правитель, она показывает его могущество и то, что его слово несокрушимо, как скала.
Он обернулся и сделал знак носильщику. До смерти перепуганный туземец подполз на коленях и, не осмеливаясь поднять глаза на короля, протянул майору жестяную коробочку из‑под чая, в которой лежали резная печать из слоновой кости и палочки сургуча.
— Я изготовил такую печать для короля, — торжественно произнес Зуга, — чтобы все знали его власть и могущество.
