— Ян Черут, — окликнул Зуга сержанта, который возился с завтраком у костра. — Убери‑ка этот мусор!
Он указал на густую поросль у стены, и готтентот послушно побрел за топором. Подумав, Зуга пришел к выводу, что оставить эти зарубки на стеблях лиан мог лишь один человек. Фуллер Баллантайн снова указывал ему дорогу, но на этот раз Зуга не испытал досады: идти по отцовским следам было не внове, да и волнение на пороге новых открытий притупляло боль.
— Живее! — крикнул он сержанту.
— Стена стоит тут тысячу лет, едва ли она рухнет прямо сейчас, — язвительно буркнул готтентот и, поплевав на ладони, взмахнул топором.
С утра Ян Черут выглядел повеселее. Он благополучно провел ночь в зловещем месте, не узрев ни одного демона, к тому же майор, пока не мог уснуть, долго рассказывал ему о несметных сокровищах, которые ждут за стеной. Подавленная на время алчность снова расцвела в душе готтентота пышным цветом, он уже видел, как с карманами, набитыми золотом, сидит в своей любимой кейптаунской таверне в окружении дюжины желтых, как масло, готтентотских красавиц. Прижимаясь к удачливому сержанту, они, затаив дыхание, слушают его рассказ, а бармен ломает сургучную печать на очередной бутылке капского бренди. Теперь энтузиазм бравого вояки не уступал рвению майора.
Зуга пригнулся и всмотрелся в проход, прорубленный в густом кустарнике, где еще попадались следы топора Фуллера Баллантайна. Впереди различались округлые очертания портала и гранитные ступеньки, ведущие к узкой двери.
За долгие столетия тысячи босых ног истерли и отполировали ступени, но сами ворота были завалены камнями и щебнем. Небрежная и торопливая работа резко отличалась от аккуратной кладки основной стены — возможно, обитатели крепости спешили, ожидая нападения врага. Кто‑то, скорее всего Фуллер Баллантайн, разобрал завал настолько, чтобы можно было пройти. Спотыкаясь о щебень, Зуга протиснулся в щель — проход резко поворачивал влево, переходя в узкий, густо заросший коридор между стенами под открытым небом.
Снова разочарование! Чтобы попасть в заброшенный город с его чудесами и сокровищами, требовались долгие часы тяжелого труда. С тех пор как этой дорогой прошел старший Баллантайн, прошло по крайней мере года четыре, и проход исчез, словно его и не было. Кое‑где каменная кладка обрушилась, и в таких местах Зуга пробирался осторожно. После пещеры Умлимо страх перед змеями не оставлял его. Узкий длинный проход, очевидно, служивший дополнительным средством защиты, следовал за изгибом главной стены, а затем выводил на широкую площадку, так же густо заросшую колючим кустарником. Впереди возвышалась цилиндрическая башня, сложенная из гранитных блоков в пятнах лишайника. Огромное сооружение, казалось, достает до самых облаков.
Нетерпеливо прорубая дорогу сквозь кусты и ползучие растения, майор пробирался через площадку. На полпути он заметил другую башню, как две капли воды похожую на первую, которая поначалу заслоняла ее. Сердце отчаянно заколотилось, и вовсе не от тяжелой работы с топором. Безусловно, башни — это центр странного древнего города, именно в них и хранится ключ к тайне!
Замечтавшись, Зуга споткнулся и упал на колени, порвав брюки и сильно ободрав ногу. От неожиданности он выронил топор, выругался и попытался нащупать его среди переплетения корней и веток, невольно обратив внимание на камень, о который споткнулся. Это не был гранит, послуживший материалом для стены и башен. Не вставая с колен, майор топором расчистил кустарник и похолодел: камень оказался статуей!
Ян Черут, шедший следом, опустился на колени и принялся голыми руками вырывать растения. Статуя была невелика, весом вряд ли больше сотни фунтов. Вырезанная из шелковистого стеатита — зеленоватого мыльного камня, — она стояла на постаменте, украшенном нехитрым узором из треугольников, похожем на ряд акульих зубов.
Голова изваяния была отбита, словно кувалдой, хотя, вероятнее всего, молотком послужил булыжник. Туловище осталось в целости — оно принадлежало хищной птице со сложенными крыльями, готовой взлететь.
Зуга засунул руку за пазуху и достал талисман из слоновой кости на кожаном шнурке, который снял с тела вождя машона, убитого в ущелье на слоновой дороге. Положив вещицу на ладонь, он внимательно сравнил ее со статуей. Готтентот восхищенно пробормотал:
— Та же самая птица!
— Да, — тихо согласился Зуга, снова опуская талисман за пазуху — Но что она обозначает?
— Вещь старая, — равнодушно пожал плечами Черут. — Мы никогда не узнаем.
Он хотел было подняться на ноги, но тут заметил что‑то еще и быстро наклонился: рука клюнула разрытую землю возле статуи, как голодная курица. Готтентот двумя пальцами поднял находку и поднес к глазам, чтобы получше рассмотреть в косых лучах утреннего солнца.
Круглая металлическая бусина с отверстием — крохотная, чуть больше спичечной головки, и слегка неправильной формы — была сработана в примитивных условиях, однако красно‑желтый цвет ее не потускнел за многие века, а на поверхности не было ни пятнышка ржавчины. Кроме того, таким особенным блеском мог обладать только один металл.
Зуга с благоговением протянул руку. Бусина была тяжелая и теплая, как живое существо.
— Золото! — тихо произнес майор.
Сержант восторженно хихикнул, как юная невеста при первом поцелуе.
— Золото, — согласился он. — Доброе желтое золото.
* * *
Времени оставалось мало. Работая, Зуга то и дело поднимал голову и вглядывался в небо. Облака темнели и громоздились все выше, жара стала удушающей, ветер бормотал, как недовольная толпа, готовая взбунтоваться. Пот заливал лицо и шею, стекая на грудь и на живот.
По ночам судороги рывком поднимали майора из тяжелого сна, и Баллантайн прислушивался к дальним громовым раскатам, напоминавшим рев неведомого чудовища.
На заре он вытряхивал людей из одеял и гнал на работу, с трудом подавляя лихорадку нетерпения. Когда оруженосец Мэтью отказался вставать после короткого отдыха, разрешенного майором в самые жаркие полуденные часы, Зуга вздернул его стоймя и нанес один короткий, хорошо рассчитанный удар. Туземец опрокинулся навзничь в вырытую им самим яму, заливая грунт кровью, струившейся с рассеченного подбородка. С трудом выбравшись, Мэтью молча подобрал грубое сито, которым просеивал землю из раскопа, и принялся трудиться над кучей рыхлой земли и гравия.
Зуга изнурял себя работой не меньше, работая плечом к плечу со своей шайкой храмовых грабителей. Первым делом они вырубили во дворе под каменными башнями весь кустарник и деревья, обнажив груды битого камня и щебенки, между которыми лежали упавшие статуи.
Шесть каменных птиц оказались почти неповрежденными, если не считать мелких сколов и выветривания, однако попадались и обломки других, разбитых с намеренной жестокостью. Сколько статуй стояло на площадке первоначально, определить было трудно, однако майора больше занимали горы мусора, на которых валялись обломки. Не хватало лишь инструментов. Зуга отдал бы сотню гиней за хорошие кирки, лопаты и ведра. Землю приходилось рыхлить заостренными деревянными кольями с обожженными на огне концами и просеивать через сплетенные готтентотом корзины из расщепленного бамбука наподобие тех, в которых африканские женщины просеивают муку.
От тяжкой монотонной работы ломило спину, жара стояла убийственная, но урожай был собран богатый. Золото встречалось небольшими кусочками, главным образом в виде круглых бусин от ожерелий, нитка в которых давно сгнила; попадались также обрывки тонкой фольги, которой, возможно, покрывали резные деревянные украшения, и витки тонкой золотой проволоки. Изредка находили небольшие слитки, толщиной с детский палец.
Птицы из зеленоватого камня, судя по всему, прежде стояли по кругу, клювами внутрь, подобно гранитным валунам Стоунхенджа, а золото скорее всего входило в состав даров и приношений. Те, кто сбросил статуи, раскидали и втоптали ценные предметы в землю, а время довершило уничтожение, оставив в неприкосновенности лишь вечный желтый металл.
