— Ее лишили жизни, а потом выкрали тело, не отпустив душу: не сделали ничего, чтобы нарушить контакт с этим миром — и вот она нашла себе новое убежище, в собственном сыне. Льюиса забили камнями, и снова выгнали душу прочь, в никуда! Ты знаешь, как закончил жизнь мой прапрадед — тот самый, что сбежал когда-то от несчастных братьев своих, оборванцев? Разбил руками окно в собственном доме и найден был сыном на полу: смерть наступила от потери крови. Отец хорошо помнил прадеда: это был спокойный, безобидный человек, вот только впадал иногда в бешенство, а после припадка ничего не мог вспомнить. А дедушка… ты знаешь, как умер мой дедушка?
Я-то знал, конечно, но Арнольд был уже рядом; странно, что ему удалось подкрасться так незаметно.
— В сумасшедшем доме! — жарко прошептал он мне на ухо. — Говорили, будто он тронулся рассудком в тот момент, когда нашел отца среди осколков в луже крови. Но разве в этом дело? Где она сейчас — вот что хотел бы я знать!
Арнольд двинулся куда-то в глубь комнаты и несколько раз нелепо взмахнул руками, будто пытаясь поймать что-то перед собой. Увещевать его сейчас было бесполезно.
— Отца спасла только религия. Он часто вступал с ней в контакт, особенно последние дни. И он предупредил меня: твоя очередь — готовься! Но как? Она прошла через три поколения и из трех душ высосала все самое злое: сегодня она опасна как никогда! Я вспоминаю теперь все, что творилось со мной с самого детства, и многое проясняется…
Как жаль в этот момент было мне моего бедного, больного друга; но чем я мог помочь ему? Арнольд снова оказался рядом. Рука его легла мне на плечо.
— Ты не расстраивайся так, Баффер, — он взглянул мне в глаза как-то заискивающе. — Вот сделаю то, что нужно, и мы с тобой подробно обо всем поговорим. Честное слово, последую любому твоему совету! — добавил он совершенно серьезно.
— В таком случае, старина, вот тебе мой первый совет. Взгляни на часы: скоро четыре. Не знаю, откуда у тебя столько сил, но я едва стою на ногах!
Это был последний отчаянный ход. Чем еще можно было пронять моего сердобольного друга? Реакция была характерной.
— Бедный Баффер, бедный ты мой! Ну ничего, все будет хорошо, я тебя уверяю. Помнишь, в субботу ты рассказывал о «группах освобождения» — так, кажется, они назывались? Я много думал об этом, и вот что решил; ты обязательно поможешь мне выйти на этих людей, ладно? Только учти: Фабиенн об этом — ни слова!
Неужели не все еще было потеряно? Я пообещал, что завтра же познакомлю его со своим приятелем, хорошо осведомленным в таких делах.
— Вот и отлично, ни шагу больше на Харли-стрит! — воскликнул он с воодушевлением. И тут же снова вернулась к нему какая-то тревожная, темная мысль.
— А пока что ты должен помочь мне спрятаться. Если они сейчас найдут меня, все пропало!
— Да кто такие эти «они», Арнольд? И почему они так пугают тебя?
Он вновь лукаво повел бровями.
— Об этом ты лучше не думай: с ними я разберусь без твоей помощи. Вот только сначала позабочусь о Доминик-Джоне.
— Нечего о нем заботиться, он в полном порядке. Во всяком случае, предоставь это нам с Вайолет. Шел бы ты, поспал хоть часок, а?
— Да понимаешь ли ты, какая ему угрожает опасность? — он от волнения чуть не задохнулся. — Она может овладеть и им тоже! Моя задача — обезопасить его во что бы то ни стало!
— Допустим. Но есть прекрасное средство: молитва.
Он кивнул.
— Тут все зависит от того, кто в данный момент сильнее, Бог или Дьявол.
— Ты только что говорил о том, как вера спасла твоего отца. «Сохрани меня, Господи, от злого духа…» Я не слишком большой знаток церковных текстов, но есть же там что-то о «силе зла»: лучший способ одолеть ее — это не признавать вообще… ну, или что-то в этом духе.
— Не признавать зло?
— Нет, только его силу. — На память мне пришли давние слова какого-то католического священника. — Признающий «благословенное могущество Господне» не вправе ни на минуту подвергать сомнению полную и окончательную его победу над нашим общим врагом!
— Окончательную, в том-то все дело! — радостно ухватился он за случайное слово. — А кто гарантирует нам сиюминутный успех? «Тысячи столетий как быстрые вечерние минуты пролетают пред взором твоим…» Но для Вечности — что есть жизнь человеческая? Когда исполнен будет божественный промысел, кто вспомнит о сегодняшних жертвах? Нет, Баффер, смешно полагать, будто, отказывая Сатане в могуществе, мы тем самым наносим ему какой-то урон. Недооценка сил противника никому еще не помогала в победе.
Я присел: кажется, он снова начинал успокаиваться — но надолго ли? Впрочем, если он во что бы то ни было хочет встретить рассвет за ученым спором, стоит ли ему мешать? Все лучше, чем какая-нибудь выходка в доме. Рано или поздно он обязательно свалится с ног; тут-то я — сразу к телефону. Сколько же часов он на ногах? Сидя рядом с ним на диване, я в ужасе разглядывал болтавшуюся подошву ботинка, комья шнурков, перепутавшихся с травой… И все это время он ничего не ел!
— Присаживайся, Арнольд, давай потолкуем обо всем спокойно. Только сначала ты бы перекусил что-нибудь.
— Нет, все это потом.
Что-то громко звякнуло: он обернулся волчком, я тоже вскочил с кресла. Лязгнул металл: что это — дверная ручка? Мы затаили дыхание. Раздался грохот: теперь уже ручку трясли изо всех сил.
— Пу-Чоу, выходи! — тоненько донеслось из-за двери, — Не притворяйся, что тебя нет, я же знаю, ты здесь!
— Арнольд! — я попробовал остановить его, вспомнив, как брезгливо отстранился недавно Доминик-Джон всего лишь от разгоряченного лица матери: что-то будет теперь? Мальчик непредсказуем: его реакция может стать последней каплей… Он отстранил меня с мягкой улыбкой и направился к двери.
— Чем это вы тут занимаетесь, в темноте? — Доминик-Джон, засунув руки в карманы ночной рубашки, невозмутимо вошел в комнату и прежде чем кто-то из нас успел помешать ему, щелкнул выключателем у двери. Несколько секунд я стоял, щурился и все никак не мог привыкнуть к яркому свету.
Мальчик оглядел отца с головы до ног: огромные бесцветные глаза его не выразили ни ужаса, ни удивления.
— Какой вид у тебя интересный, — произнес он с полным безразличием. Арнольд неловко рассмеялся.
— Ничего, сейчас побреюсь, приму ванну, — неожиданно, с размаху, он попытался заключить сына в объятия. Тот отскочил, как ужаленный.
— От тебя воняет!
— Ну, может быть, я ведь все это время не мылся.
— Почему это ты не мылся? — Доминик-Джон отступил еще на шаг; личико его исказилось брезгливой гримасой.
— Как-то все… забывал, что ли.
— В цивилизованном обществе не забывают о таких вещах. Было бы очень неплохо, если бы ты, для начала, занялся собой, а потом помог мне найти планшетку.
— Ты ее потерял? Хорошо, вот переоденусь, и сразу пойдем искать.
Я перевел дух: холодность сына, кажется, ничуть Арнольда не задела. Он стоял в каком-то оцепенении, не в силах отвести от любимого чада восхищенных глаз. Неизъяснимое блаженство разлилось по его усталому лицу — и как-то стерло ужасную маску. Может быть, она мне лишь привиделась в темноте?
— Любимый мой, сколько же мы с тобой не виделись! — воскликнул Арнольд с нежностью.
— Мы не виделись с воскресного вечера, — послышалось в ответ. — Между прочим, я хотел позвонить тебе, но сделать мне этого почему-то не разрешили. А мне есть что тебе сообщить.
— Ну и отлично: пока буду бриться, обо всем и расскажешь.
Он снова будто забылся: положил грязную ладонь на золотистую головку и принялся ласково поглаживать густые шелковистые пряди, от макушки до затылка, подолгу останавливаясь пальцами на тоненькой шейке. Доминик-Джон изо всех сил терпел: лишь подрагивающие ресницы выдавали его чувство.
— Пойдем-ка наверх, а? Ты подготовишь мне ванну, а я постепенно начну приводить себя в человеческий вид…
Я хотел было подняться с ними, но на полпути остановился в раздумье. Отец шел, все еще держа руку на плече сына: они говорили так громко, что было странно, как это Вайолет до сих пор не проснулась. Арнольд расслаблялся на глазах; радость долгожданной встречи вытеснила, по крайней мере на время, страх перед таинственными «преследователями». Но главное, поднимаясь по лестнице, он дважды споткнулся, а на площадке сладко потянулся и во весь рот зевнул. Это уже давало надежду.
— Спокойной ночи, Баффер, — Арнольд повернулся ко мне, — спи спокойно.
Дверь за ними закрылась. Никто не вспомнил о том, что спать спокойно мне теперь негде. Я постоял немного, услышал шум воды и пошел к Вайолет. На стук никто не ответил. Я нажал ручку — дверь, к счастью, оказалась незаперта.
Вайолет спала мертвым сном, при свете включенной лампы, разметав роскошные волосы по подушке. Почему она до сих пор не проснулась от шума, я понял, увидев рядом на тумбочке пузырек с капсулами. Жалко было будить ее, но кто, как не она, имеет право первой узнать о возвращении?