Устюгов вгляделся в темную даль, прислушался тихо, фар не видно. Подошел к мосту, еще послушал. Потом что есть силы, бросился бегом на тот берег. Перебежав, сразу свернул в боковую улочку, где машины не ездили. «Удачно, — подумал, — пока все удачно, тьфу, тьфу, тьфу».
Теперь ему необходимо было срочно простудиться. Да так, чтобы уж никаких вопросов — парень при смерти, а ему выезд. Устюгов снял ремень, расстегнул бушлат, гимнастерку. Сразу стало холодно.
Казенные дома начинались сразу за мостом. Возле реки лежала самая старая часть города. Он начинал строиться еще в те времена, когда плановая застройка была не в чести, и потому вдоль реки петляли улочки узкие, кривые и необыкновенно колоритные. Дома на них перемежались сквериками, крыши домов скакали то с высоты первого этажа на пятый, то наоборот. Кварталы купеческих домов с широкими окнами лавок, где теперь располагались магазины и ателье, сменялись двухэтажными торговыми рядами с галереями по обоим этажам, за ними, после широко раскинувшегося собора, начинались улицы безликих каменных домов, после них, если идти вдоль реки, улицы становились грунтовыми. Вскоре пошли одноэтажные частные домики в глубине садов, здесь уже вовсю слышался собачий лай. Улочки стали заметно спускаться вниз. И наконец младший сержант увидел впереди чернеющий провал широкого оврага, яркие точки неоновых фонарей и просыпающиеся окна высотных домов на том берегу, за оврагом начинался новый город.
Устюгов сбежал по скользкой заснеженной тропинке на дно оврага и остановился перед широким болтливым ручьем. Ручей этот торопился на встречу с рекой и тек, не разбирая дороги, по мелким камням, корням замерзших ив, проваливался в ямы и вновь выбирался на камни, устилавшие дно оврага. Каждой своей преграде вода выговаривала что-то сердитым тоном, и все это вместе напоминало рассерженную очередь в магазин. Ручей темнел среди заснеженных берегов, и эти крутые высокие берега не пропускали к нему ни одного луча раннего утра.
Вздрагивая всем телом от холода, Устюгов снял сапоги, портянки, х/б и закатал кальсоны. В подошвы тотчас вонзились ледяные иголки, по ногам пробежала судорога. Подпрыгивая на носках, Устюгов зажмурился и ступил в воду. Тотчас судорога улеглась. По телу разлилось приятное безразличие. Устюгов брел по ручью и не чувствовал ни холода, ни колючих камней. Внезапно его ноги заскользили по широкому гладкому камню, он замахал руками, ища равновесия, но не удержался и рухнул по пояс в яму. Перепугался, стал выбираться и провалился еще глубже. Теперь не только все кальсоны намокли, но и бушлат, и гимнастерка. Ушанка свалилась в воду и тоже вымокла.
Наконец, Устюгов выбрался на берег и только тут понял, что не чувствует ступней — подошвы омертвели и оставались равнодушны к снегу и корням кустов. Устюгов скинул мокрую шапку и принялся бегать по берегу, стараясь не замечать прилипшей к телу одежды. Потом он бросился на землю рядом с сапогами и стал лихорадочно растирать ступни байковой портянкой, затем снегом, брючиной, даже бил каблуком сапога. Постепенно чувствительность вернулась к ступням и по ним вновь забегали иголки. На этот раз иголки были не ледяные, а раскаленные. После этого ступни начало ломать на части и чудилось, будто они сами собой скручиваются. Устюгов снова стал бегать вдоль ручья, чтобы хоть как-то унять боль. Минут через десять ступням стало жарко. Младший сержант повалился на снег и перевел дух. Потом встал и стянул с себя обе пары кальсон. На них не было ни единого сухого пятнышка. Устюгов долго выкручивал их, а потом, содрогаясь и корчась от прикосновения мокрой материи, натянул обратно. Надел брюки и сапоги, нахлобучил ушанку, кинул на снег мокрый бушлат, сел на него и стал ждать.
Но болезнь все не приходила. А до открытия поликлиники оставалось совсем мало времени. Если же болезнь не возьмет его под свое крыло, то под свое Устюгова возьмет прокурор.
Младший сержант вскочил, вновь разделся, но теперь догола, и опять вошел в ручей. Он опустился на колени, а затем рывком окунулся весь до подбородка. Выбежал на берег, лег в снег и стал кататься, облепляясь им, точно снеговик. Потом опять побежал к воде и, черпая пригоршнями, лил себе на плечи растворяющий кожу холод. Наконец, когда пальцы рук окончательно перестали сгибаться, Устюгов вышел из воды и оделся во все мокрое. За его спиной по небу над ступенчатыми крышами новостройки растекалась утренняя заря. Часы показывали восемь, нужно было торопиться.
Когда он подходил к центру, уличные фонари еще что-то освещали, но в основном самих себя. Рассвет занимал улицы и отступавшая в подворотни и узкие проулки темень все ниже припадала к земле.
Устюгов нетерпеливо ждал, когда же первые касания болезни пробегут по коже. Он уходил все дальше от ручья, все ближе придвигалась встреча с местным терапевтом, а болезни не было как не было.
Устюгов вывернул из переулка на проспект с трамвайной линией, прошел мимо гастронома с длинной молчащей очередью и вышел на площадь, где за большим чугунным памятником Ленину играло под ветром и молодыми лучами солнца кумачовое знамя. Возле памятника стоял знакомый грузовик с брезентовым верхом цвета хаки. Со всех сторон площади к нему стекались вереницы солдат. Устюгов спрятался за дерево, а затем перебежал в ближайшую подворотню. «Облава», — подумал. Возле грузовика переминался багроволицый майор и у каждого солдата что-то спрашивал. Те в ответ мотали головами и лезли в кузов. К грузовику подрулил «козел». Из него выпрыгнул замполит и, пружиня ноги, подошел к багроволицему майору. С минуту они что-то обсуждали. Затем Бородянский сел обратно в машину и «козел» укатил.
Устюгов и раньше предвидел, что его будут искать, но не думал, что так масштабно. Судя по всему подняли весь личный состав и прочесывали город. Младший сержант никак не думал, что это сможет так больно ударить его. Неожиданно понятное и естественное чувство опасности переплелось с другим — с острым ощущением одиночества.
Мимо подворотни, где прятался Устюгов, прошел мужчина в зимнем пальто и меховой шапке. Он подозрительно поглядел на младшего сержанта и ускорил шаг.
«Ишь ты, косится. Я для него преступник. Еще не знает, что я сделал, а уж закричать готов. Сейчас отойдет и позвонит в милицию».
Из двора мимо Устюгова на улицу вышел мальчишка в теплой куртке, с портфелем и яркими вспышками пионерского галстука под резким ветром. Мальчишка поглядел на Устюгова раз, потом другой, и во взгляде этом Устюгов прочитал подозрение.
«Ишь ты, этот тоже. Так и прожигает взглядом. Юный следопыт. Ты с меня, малец, примера не бери. Ату меня».
Мальчишка давно ушел, а младший сержант все еще мысленно вел с ним диалог и все туже затягивался в бушлат.
Мимо подворотни все шли люди, и каждый, как казалось Устюгову, смотрел на него враждебно и с подозрением.
Наконец последний солдат забрался в грузовик. Багроволицый майор еще постоял возле кабины, словно надеясь кого-то увидеть, потом сел в машину, и она уехала.
Устюгов прислонился щекой к сырой стене и прикрыл глаза. Он увидел ярко освещенную комнату, стеклянный шкаф в углу возле окна и склоненную к его ноге Любу. Устюгов улыбнулся, открыл глаза и вдруг почувствовал, что его знобит. Пощупал лоб — горячий, щеки — горячие. Тряхнул головой — улица качнулась перед глазами. «Заболеваю», — радостно подумал младший сержант.
Устюгов вышел на улицу и быстро зашагал к поликлинике. Прохожие больше не косились на него.
Обратный путь он проделал без особых хлопот. Реку переехал на рейсовом автобусе, но на первой же остановке за мостом вышел и юркнул в улочку. Попасться теперь, перед самой встречей со следователем, было бы просто обидно. Поэтому он стерегся каждого проулка, из которого мог вынырнуть «козел». Все его тело ломило, лицо жгло, спину морозило, а веки все больше тяжелели. Его знобило и волны холода и жара перекатывались от ног к голове. Температура продолжала расти, но это больше не радовало. Желанная справка лежала в нагрудном кармане, отчего-то не намокшем во время ночного купания.
«Однако, как меня трясет, — подумал Устюгов, — температура, небось, к сорока подбирается. Как бы не рухнуть по дороге. Зря в поликлинике порошок не выпил».
К врачу он попал быстро — очереди возле кабинета не было. Но справка далась ему не просто.
Прием вела молоденькая женщина в изумительно белом халате. На груди висел новенький стетоскоп, и она надо и не надо поправляла его. Медсестры в кабинете не было. Увидев солдата, доктор очень удивилась и даже спросила:
— Вы ко мне?
Устюгов кивнул и вошел в кабинет.
— Я заболел, очень сильно. Температура высокая.
Женщина еще больше удивилась:
— Мы вас не лечим. То есть, никогда еще не было…
Устюгов растерянно спросил:
— Как не лечите? Но ведь я болен, мне плохо.
