— Янчо тебя ищет, — сказала она.
Янчо — мой приятель со студенческих лет, работает в суде.
— Передал что-нибудь?
— Сказал, отец и мать той манекенщицы — ну, которая отравилась грибами — подали в суд. Обвиняют тебя в убийстве их дочери и требуют… ты не поверишь! Требуют заплатить им по восемь тысяч левов за их горе!
— Солидная сумма. Максимум того, что можно потребовать по закону.
— Смеешься? А если подумать, одной-двумя тысячами левов ты вряд ли от них отделаешься.
— Если докажут, что я виновен в смерти девушки, буду платить.
— Юристы не станут с тобой церемониться, хоть ты и работаешь в милиции!
— Лена, ты напрасно грубишь…
— Перестань! — жена почти кричала. — Я ночами не сплю, у меня бессонница из-за тебя, а тебе наплевать!
Действительно, в последнее время нервы у нее не выдерживают, да и мои, не скрою, барахлят. Я не мог успокоить ее. Черт побери, может, женским своим чутьем она улавливает беду, нависшую над моей головой?..
— Утром тебя настойчиво искали, — сказала моя жена. — Из управления.
Позвонил на работу. Ответил мне Ваклев. У него выходной, и мне показалось странным, что он дежурит.
— Начальство! Где ты ходишь? Я тут взбучку получил вместо тебя.
Голос у него был не сердитый, и я молча ждал, пока коллега скажет, зачем меня искали.
— Сегодня утром в парке нашли Данку Шанову. Она задушена.
— Задушена? Когда умерла?
— Вчера, приблизительно между семью и девятью часами вечера. Утром какой-то человек выгуливал свою собаку и обнаружил тело. В кустах. Я там был с бригадой. Все сделали, как положено, — осмотрели, сфотографировали, даже обыскали с магнитом все окрестности. Ничего не нашли. В ее зажатом кулаке обнаружили пуговицу, по всей вероятности — от мужского пиджака.
— Все же кое-что…
— Таких пуговиц в Софии не меньше миллиона.
— Возьми машину, пожалуйста, и заезжай за мной. Хочу осмотреть место.
13Мы с Ваклевым шли по боковой аллее в западную часть парка. Над головами нависли голые ветви деревьев. Ветер сметал опавшие листья в углубления и наметал холмики вокруг каждого куста. Остановились возле лавочки.
— Вот где ее нашли, — сказал Ваклев, показывая на кусты шагах в десяти от лавочки.
Я походил, осматривая почву, скамейку и кусты, хотя мне в общем ясно было, что едва ли я найду что-нибудь ускользнувшее утром от взгляда моих сотрудников. Мне надо было поразмыслить, найти ответ на некоторые вопросы. Почему, например, Дашка, в среду утром уехав с Жорой на море, в пятницу вечером уже оказалась в Софии? Кого она искала здесь, с кем была? Вряд ли на нее напал случайный грабитель: у нее в сумке были деньги, но их не взяли. Дашка носила два браслета и два серебряных кольца, и их тоже никто не взял. Конечно же, на нее мог напасть и вор, который просто не успел ее обокрасть, вспугнутый прохожим. Я больше чем уверен, что вчера вечером парк был пуст: погода совсем неподходящая для прогулок, и половина населения Болгарии устроилась возле телевизоров. Здесь и сейчас, среди бела дня, не было видно ни души, что уж говорить о темных вечерах. Кроме того, Дашка была из тех женщин, которые предпочитают ресторанный столик с напитками и оркестр, а не прогулки в безлюдном парке.
Наиболее вероятно, что кто-то заманил ее сюда. Может быть, кто-то уговорил ее пойти в ресторан — эта аллея ведет к нему напрямик. Но, чтобы согласиться пройти в это время по пустынному парку, она должна была знать человека и не бояться его.
Хозяйка не видела Дашку со среды с утра, когда Жора заехал за ней на такси. А возвратилась Дашка, видимо, тогда, когда хозяйка была у сестры или сидела со своими внуками. В Дашкиной сумке не нашли никаких билетов ни на самолет, ни на поезд, ни на автобус, не было и квитанции из гостиницы… Да, но какого черта хранить эти документы, если на побережье она была не в командировке?
Я спросил Ваклева, не изменилось ли здесь что-либо после того, как утром осматривали это место.
— Ничего.
— Непохоже, чтобы здесь была борьба.
— У нас у всех сложилось такое же впечатление. Вероятнее всего, ее убили не здесь…
— Но и не слишком далеко. Сюда на машине не проедешь. Однако невозможно представить себе идиота, который потащит на себе труп через весь парк, чтобы запихнуть его в этот кустарник.
— Похоже, ее убили на скамейке, — сказал Ваклев. — Но ни на скамейке, ни под ней мы не нашли никаких следов.
Я напомнил, что в кулаке убитой была пуговица от мужского пиджака — вероятно, Дашка все-таки боролась с человеком, который ее задушил.
— Убийца, наверное, не видел, что пуговицу оторвали, иначе он не оставил бы ее в кулаке своей жертвы.
— Знаешь, вполне возможно, что, заметив отсутствие пуговицы, преступник явится сюда искать ее.
— Я это сообразил. Оставил тут человека дежурить.
— Кого?
Ваклев взглядом указал на соседнюю аллею, где между Деревьями я узнал Данчо, молодого нашего сотрудника.
— Правильно сделал, — сказал я. — Хотя убийца вряд ли возвратится искать свою пуговицу… Скорее всего, пришьет другую.
— Ты прав. Но вдруг он все-таки потерял что-то — какую-нибудь мелочь — и вернется за ней?..
Глава четвертая
Валерьянка и кошки
1
На стоянке возле аэропорта я взял такси и дал шоферу адрес Рени. Ехать домой не хотелось. Хотелось к ней. В это время она обычно дома, на работу ей только к шестнадцати. А сейчас она еще не проснулась — у нее послеобеденный сон.
Шофер остановил машину перед домом, я заплатил ему, накинув лев сверху, и вышел из такси. Мой багаж состоял из одной сумки, а в ней — только несессер. Она мне не мешала, но не привык я носить сумки. Лучше всего себя чувствуешь, когда руки свободны.
Перед подъездом дома, в котором жила Рени, стоял какой-то довольно обшарпанный «опель». В послевоенные годы он, верно, был голубее самого неба, а сейчас выглядел точно металлическая крыша какой-нибудь развалюхи.
Новая мысль сковала меня по рукам и ногам: этот ободранный «опель» — собственность Тоди. Я не мог ошибиться. И модель, и выгоревший цвет, и первые две цифры номера совпадали с тем, что я запомнил в свое время.
Рени жила на первом этаже в комнате для привратницы. Ее окно было рядом с подъездом, и каждый, кто проходил мимо, мог заглянуть в него. Только на этот раз ничего бы не увидел: занавески были задернуты. Пожалуй, они всегда задернуты. Рени не выносит любопытных глаз. Да, занавески всегда задернуты, но никогда меня это не раздражало так, как сейчас.
В первую секунду захотелось ворваться в комнату, не постучав, может, даже влезть в окно.
Я не знал, что делать. Растерянно перекидывал сумку из руки в руку, переступал с ноги на ногу. Раньше в таких случаях я мгновенно ощущал, как напрягаются мышцы, как рука непроизвольно выхватывает нож… Что я, старею, что ли? И мускулы при мне, и нож на месте, но я его не выхватил. Зло меня взяло: три-четыре года назад я бы не задумался. Пришло в голову — и действую, не стою, точно стреноженный конь.
Я подошел к окну в надежде услышать что-нибудь и закурил, делая вид, будто кого-то жду. Из комнаты доносились голоса Тоди и Рени — я слышал отдельные слова, но не мог их связать. Ничего не понимал из их перепалки.
Какая-то женщина показалась на аллее, толкая перед собой коляску с грудным ребенком. Поглядывала на меня, думала, верно, что я вор, прикидываю, как бы влезть через окно в квартиру привратницы. Пускай думает, что хочет. В комнатку эту я войду через дверь, а в окно, скорей всего, выброшу кого-то. Если удастся.
Тоди угрожает, подумал я.
— Пойдешь, иначе…
Рычит прямо.
Хлопнула дверь.
В несколько скачков очутился я в соседнем подъезде. Преимущество новых домов — много входов. Плохо, что выход только один…
Тоди сел в свою развалюху. Мотор взревел, как у гоночной машины без глушителя, и машина умчалась.
Выйдя из своего укрытия, я подошел к дверям Рени, постучал.
— Господи, ну что тебе еще!..
Она распахнула дверь и замерла. Видно, думала, что Тоди вернулся попугать ее еще немножко. Кажется, Рени приготовилась вытолкать нахала. Глаза ее покраснели, но не похоже, чтобы она плакала. Я, к примеру, никогда не видел ее плачущей, этим-то она мне и нравилась. Девчонка с мужским характером. Она была в пеньюаре с крупными, как ослиные уши, орхидеями. В нем она выглядела более стройной и высокой. Даже в натуральном виде она мне так не нравилась, как в этом пеньюаре с наштампованными цветами, похожими на ослиные уши. Волосы под сеткой, замазки на лице никакой. Так ей лучше, она красива и без замазки.
В первый момент она ничего не сказала, только смотрела на меня да на мою сумку — она никогда меня с сумкой не видела.
Я спросил:
— Можно? — и сделал шаг вперед.
