Это Орефий Жила. Он вышел на крыльцо. Лицо его, поросшее небольшой бородкой, было красно.
— Стражник гоняет за нами, — не поднимаюсь, прошептал я и указал на Гагарино крыльцо. — Избить хочет.
Орефий посмотрел в ту сторону. Верно, — обернувшись к нам спиной, там стоял стражник.
— О–о-о! — вырвалось у Орефия.
Он, видимо, совсем не ожидал встретить так близко чудовище, которое отобрало у него за подати телку.
— Вот тебе та–ак, — помедлив, добавил Орефий и переступил с ноги на ногу. Некоторое время он молчал, затем, кашлянув, произнес громко:
— С праздником вас, ваше степенство.
— А? Что? — обернулся стражник.
Мы с Павлушкой так и упали па крыльцо.
— Это я, Орефий.
— Что такое?
— Говорю, с праздничком вроде, с престольным, — повторил суетливый Жила.
— А–а, да, да, с праздником!
— Прохлаждаетесь вроде?
— А? Что?
— Та–ак. Денек‑то гож. Солнышко вроде, и паутина летит.
— Летит, а что?
— Гусь тоже вроде на юг летит.
— И гусь. А что?
— Всяка вроде тварь дышит.
— Дышит. Тебе‑то что?
— Ия, Орефий, вроде, как тварь, дышу. Шабер я Денису, на свадьбе вот гуляю.
— Гуляй, гуляй! — и стражник отвернулся.
Орефий залез пятерней в волосы, взъерошил их и промолвил тихо:
— Ишь, говорить не хочет.
Мы с Павлушкой нырнули в сени. Из избы слышались настойчивые крики: «Горько, горько!» Потом тишина — молодые целуются. Снова крик, визг.
Стражник сплюнул и собрался было уходить. Орефий, заметив это, крутнул головой.
— Ваше степенство…
— Что такое? — остановился стражник.
Орефий быстро сошел с крыльца, ухватился за столб.
— Можно два слова молвить?
— Говори.
— Вроде спросить хочу: телочка моя за какую цену пошла?
Стражник в недоумении посмотрел на него.
— Аль забыл? Телочка? Субботкой звали? Шустрая она, пестрая.
— Пьян ты и говоришь зря.
— Как зря? Ужель ее запамятовал? За податя–тб отобрали?
— Не знаю я твоей телки.
— Совсем беда, какая у людей память. Вы ведь её сами увели и к телеге привязали.
Стражник нахмурил брови.
— Ты к чему, рыжая борода, разговор завел?
— К чему? — встрепенулся Орефий и подошел ближе. Во всей его незавидной фигуре чувствовалась решимость. — А ж тому, что неловко получилось. Нехорошо вроде, ваше степенство. Народ у нас смирный, год недородный, а вы вроде обидчиков. Как вроде коршуны над цыплятами. Слез через вас сколько.
— Ты что, спьяну в волость захотел? — без злобы спросил стражник. — Отправлю.
Орефий будто того и ждал. Он подбежал к самому крыльцу.
— Меня? В волость? В чижо–овку–у! — всплеснул он руками. — Как у тебя, ваше степенство, язык повернулся на престольный праздник? Ты думаешь, раз на тебе мундир, и вроде в нем сила? Сила в мужиках! — оглянулся Орефий.
— Уйди от греха! — сказал стражник. — Гуляй па свадьбе.
— Телку отдашь? Пятнадцать пудов ржи выгребли, отсыплешь? Эх, вы–ы, грабители! Стыдно вам! Вроде сами из мужиков, а своего брата грабите!
— Кто грабит? — побагровел стражник. — Ах, ты, сволочь! Кто грабит?
— Все вы и ты вот, жеребец стоялый. Отлопался на казенных харчах. Небось, и у Гагары хлебнул на чужбинку. Работать вас заставить! Твоей шее самый большой хомут впору. У Плюшкиной девки одеяло спер. Мало она тебе морду поцарапала, глаза бы…
Он не успел договорить. Вгорячах не заметил, как стражник, перегнувшись, со всей силой ударил его ножнами. Орефий упал в кучу пепла. Быстро вскочил и пошел на стражника, вопрошая:
— Это что?.. Это что?.. Это что?..
По–молодому, стремительно перепрыгнул через перила и так вцепился в горло стражнику, что тот попятился к стене.
— Граби–ители! — страшным голосом заорал Орефий.
Мы с Павлушкой заметили, что как только начался крик, за Гагариными мазанками стал собираться народ — сначала молодежь, затем мужики, бабы. Все знали, что выпивший Орефий любил поговорить, поплакаться, но буяном его никто никогда не видел. Орефий, увидев людей, завопил:
— Убива–ают!
На крик из избы Гагары выбежали гости, с ними — второй стражник. Орефий изловчился и ударил первого стражника, но второй схватил его за руку и дал ему такого пинка, что мужик слетел с крыльца, как швырок. Мороз пробежал у меня по спине. Открыв дверь в избу Дениса настежь, я, что есть мочи, заорал:
— Дядю Орефия стражники бю–ут!
Из Денисовой избы выбежали мужики, толкая друг друга. С ними — кузнец Самсон, невестин дядя.
— Это что такое? — крикнул Самсон.
— Орефия убили! — крикнул я ему. — Замертво лежит.
— Ба–атюшки! — взвизгнула женщина и подбежала к Орефию.
Степенно, не торопясь, один за другим сошли с крыльца Денисовой избы мужиков десять и подошли к Гагарину крыльцу.
— Вы за что? — обратился Самсон к стражникам. — По какому праву убийство? Вы что тут?
Из избы Гагары еще вышел народ. Две кучи мужиков стояли друг против друга. Не успел сам Гагара догадаться, в чем дело, как из‑за угла мазанки выбежал Лазарь с колом. У него страшное, тощее лицо.
— Бей их! Везде собак бьют!
Гости со свадьбы Дениса, отчаянно крича, кучей бросились на крыльцо Гагары. Стражники выхватили шашки, но на каждого накинулось по нескольку человек.
— Сто–ой! — заорал старик Гагарин. — Ефимка, Митька, Николай, не давайте гостей в обиду!
Свалка переметнулась на улицу. Затрещал палисадник. Ребята и мужики ломали колья. Со всех сторон бежал народ.
— Стражников бю–ут!
Сквозь барахтающуюся кучу людей ничего не видно. Иногда мелькнет мундир, покажется окровавленное лицо одного из стражников, и снова оглушительный рев. По переулкам из второго и третьего общества бежал народ.
Вдруг над разъяренной толпой раздался зычный голос:
— Мужики!.. Товарищи!..
На штабеле бревен, что сзади Гагариных мазанок, стоял Харитон, с высоко поднятыми руками. У него горели глаза, он как бы стремился взлететь. Он несколько раз окрикнул толпу, все еще избивавшую стражников и Гагариных молодцов, и когда все обернулись к нему, что есть силы закричал:
— Настал час, товарищи! Революция идет в России… Братья рабочие против царя поднялись, против банкиров, у коих сотни миллионов, против фабрикантов и заводчиков… Братья рабочие бьются с полицией насмерть. Не отстанем и мы, товарищи! Свергнем помещиков, отберем землю, возьмем хлеб… Лошадей запрягайте, мужики, берите вилы, топоры… Пора настала! За хлебом, товарищи, туда! — указал на гумна.
— За хлебом! — подхватила толпа.
Обгоняя друг друга и толкаясь, мужики бросились к своим домам. Торопливо запрягали лошадей, бросали на телеги торпища, мешки, вилы, топоры, колья. Всполошный крик пронесся и по другим обществам.
Уже многие запрягли лошадей, что‑то кричали друг другу. Пробежал Тимоха Ворон.
— Пошел, пошел, мужики!
Ног под собой не чувствуя, бежим с Павлушкой к нам. У нашей избы стоит мать, тетка и дядя Семен. Мать тревожно смотрит, как запрягает лошадь Иван Беспятый. Куда и хромота его девалась! Он кричит моей матери:
— Арина, вы что?!
Лицо у матери такое, будто сноза пришел податной.
Дядя Семен неодобрительно всплескивает руками.
Кричу матери:
— Все едут за барской рожью!
— Бог с ними, не надо.
— Как не надо, раз все едут?
— Не надо! Стражники иссекут.
— Где им! Двух‑то совсем, видать, укокошили.
Мать кричит на меня:
— Садись жрать. Без тебя голова кругом идет.
Я озлобленно кричу матери, не обращая внимания на гостей:
— Скоро жрать будет нечего. Люди не дурее нас!
Прибежал мой крестный, высоким тенором завел:
— Кума Арина, какого вы?! Запрягайте мерина и — пошел! Мы поможем. Пудов десять отхватите.
— Пет, нет, — прошептала мать, — ты, кум, и не говори. И так руки–ноги ходуном ходят. Засекут.
— Коль сечь будут, так всех.
— Пет, нет, — опять пролепетала мать.
— Мне как хотите, — рассердился крестный и побежал дальше, торопя всех по дороге.
Я тихонько отозвал Павлушку за угол избы.
— Пойдем?
— Ага! — быстро согласился он.
— Погоди, лепешку возьму.
— Забежим лучше к нам, я две стащу. У нас сдобнее ваших.
Ничего не сказав матери, мы побежали к Павлушке. Улицей и переулком мчались подводы. У Павлушки нет дома никого. Отец его, не в пример нашему, уехал в имение. Павлушка взял лепешки, и мы побежали на гумно. Оттуда, с луга, нам все видно. Ехали подводы дружнее, чем на сенокос. Впереди десятка полтора верховых. У них колья, вилы, палки. Многие, как и мы, бежали. Нас догнали Авдоня и Костя Жила. Костя на бегу сообщил, что отец его лежит в сенях, стонет. Вынул из кармана коробку спичек, потряс ею. Мы догадались, что это значит. У Авдони ножик, сделанный из косы. Крепко сжав его, он наотмашь пырнул воздух. Вдруг мы услышали:
