— Ай, Джумшуд, сыграем в нардишки, а?
— Завтра, Мамед Насир, завтра.
Яхья с Джумшудом, продолжая прерванную беседу, стали спускаться.
— Да, Неймат наш пошел в гору…
— Когда я вчера увидел, как они с Дадашем перешептываются, сразу понял, что это неспроста.
— Завтра воскресенье! — крикнул им вслед Мамед Насир. Но ответа не последовало. Напевая, он побрел по коридору.
Сперва любовь ты приняла и сок пьянящий мне дала,
Но стал я пьян — по голове ты винной чашей мне дала…
— Что, Мамед Насир, опять Хайяма распеваешь?
Он чуть не налетел на машинистку Товуз.
— Это не Хайям, дочка, это Хафиз, — сказал он и добавил: — Рад тебя видеть. Как жизнь молодая?
— Спасибо, твоими молитвами…
— Давно тебя не встречал.
— Я ездила в район. Маму провожать. Ты не был в наших краях? Знаешь, как там хорошо! Так красиво, прямо невозможно наглядеться.
— Лучшее путешествие… — начал было Мамед Насир.
— Знаю, знаю, — прервала его Товуз, — лучшее путешествие — на дно кувшина с вином. Сто раз слышала.
— Вот и молодец! Как пройдешь этот путь, как достигнешь дна сосуда, так попадаешь — куда?.. Правильно, в рай. Смотришь — кругом одни гурии да ангелы. Все врут: в раю никакого сухого закона нет. Выпивки сколько влезет. — Он ребром ладони провел по глотке, словно пилил ее. — И вот часа два-три ты находишься в Райграде. И рядом прекрасная душегубительница… Знаешь, есть душа, есть душегубка, а еще есть прекрасные душегубительницы, вроде тебя, например.
— Ну тебя, — сказала Товуз, махнув на него рукой, — бесстыдник какой, смутил ты меня.
— И вот оглядываешься, смотришь туда-сюда, потом тебя укладывают на носилки — на твою кровать то есть — и марш обратно. Очнулся, смотришь, опять ты в своей комнате, все тот же Мамед Насир. Каким был, таким остался.
Товуз отошла от него.
Мамед Насир посмотрел ей вслед.
— Тоже мне! — сказал он. — Наш район, ваш район… Правильно говорил старик Мардан, что среди этих бакинцев, карабахцев, казахцев — не знаю, кого еще? — гянджинцев, геокчайцев, нахичеванцев быть азербайджанцем не так просто!
Ссутулившись, Мамед Насир продолжал свой путь по коридору. «Здравствуй, добрый день, до свиданья, всего хорошего, всех благ», — вежливо говорил он уходящим домой сотрудникам.
Оттого ли он сгорбился, что всегда смотрел вниз, или всегда смотрел вниз оттого, что сутулый?
Он дошел до дверей Дадаша. И так эти двери открывал, словно у них прощения просил за то, что открывает. Открыв дверь, он бочком, на цыпочках, семеня, вошел внутрь. Вошел так, будто там кто-то спал или болел.
Дадаш собирал бумаги в свой большой пухлый портфель. Портфель был такой громадный, что в нем можно было уместить годовалого ребенка.
Тахмина, достав из ящика небольшое зеркальце, красила губы, потом облизнула помаду языком.
Курбан, опустив голову, что-то писал.
— Здрасьте, — сказал Мамед Насир.
— Ну что, Мамед Насир, — сказал Дадаш, — ты, кажется, хочешь что-то сказать?
Мамед Насир предложил:
— Может, сыграем, а?
— Клянусь честью, спешу, а то бы, знаешь, с удовольствием. — Он взял в руки свой монументальный портфель, сказал уверенно: — Ну, будьте здоровы.
Широкая спина на минуту заслонила дверь.
Мамед Насир, поклонившись этой спине, сказал:
— Будьте здоровы, всего вам доброго, — дважды кивнул, прощаясь с этой спиной, а его собственная спина еще больше сгорбилась, он согнулся почти пополам. — До свиданья, девица-красавица, и тебе всего хорошего.
Дверь закрылась. Было слышно, как идет Дадаш, казалось, по коридору марширует пара утюгов. К этому стуку добавился дробный стук каблучков Тахмины — будто на пол закапала вода.
Звуки удалились, исчезли…
Курбан поднял голову.
— Мамед Насир, это правда, что у тебя с Дадашем свои, особые шутки?
— Какие еще шутки?
Курбан усмехнулся:
— Поговаривают, что, когда ты выпьешь вдоволь, приходишь к нему домой часа в два, три ночи. Звонишь. Его жена просыпается, открывает. Спрашивает, что случилось, что за срочное дело такое, а ты отвечаешь: очень срочное дело! И вот к двери подходит заспанный Дадаш в кальсонах, протирает глаза, спрашивает: что стряслось? А ты, — тут Курбан засмеялся хриплым смехом курильщика, — щелкаешь пальцами и поешь:
Тра-та-та-та, тра-та-та,
Ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля!
Мамед Насир тоже рассмеялся. Во рту у него не было ни одного целого зуба.
— Бывает, бывает, — сказал он. — Да я этого Дадаша знаю как свои пять пальцев. Сколько лет дружили. Ты тогда еще ребенком был. Первым сюда на работу пришел я. И с тех пор работаю корректором. Семь раз меняли орфографию. И всякий раз я переучивался. И латынь знаю, и арабский, и теперешний. Однажды на углу у Парапета[8] встречаю Мирзу Джалила.[9] На нем был такой голубой парусиновый пиджак, знаешь. В руке — трость. Говорит: «Ну, Мамед Насир, мы так не договаривались, брат!..» Эх, Курбан, люди были! Людей видели!
— Дадаш тоже с тех пор работает, — сказал Курбан.
— Нет, первым пришел сюда я. Потом перетащил Сафтара. Теперь он главный бухгалтер. А тогда был помощник кассира. Подай, прими… И Дадаша я сюда устроил. Однажды вот на этом самом месте встречаю Гейдара Махмудова. Говорит: что случилось, Мамед Насир, ты выглядишь каким-то скучным? Ничего, говорю, спасибо, дай бог здоровья. Но у меня, говорю, есть товарищ. Если можно, возьмите его на работу. Что, говорит, за товарищ? Да вот, говорю, Дадаш. А что, говорит, он умеет? Да все, говорю, что скажете. Пусть, говорит, придет, возьму его пока курьером, а там посмотрим. Эх, люди были тогда! Где они теперь? Остались только детки да клетки. Теперь каждый…
— А это правда, что Дадаш накапал в свое время на Гейдара Махмудова?
Мамед Насир пожал плечами:
— Пойдем-ка сыграем в нарды…
— Так, значит, это ты устроил Дадаша на работу. Смотри, пожалуйста, начал с курьера и как поднялся…
— Да, тогда он был не такой расторопный. То и дело раздавались окрики: «Эй, Дадаш, быстрее двигайся! Шевелись, милый!» Даже стишок сочинили: «Эгей, Дадаш, эгей, а ну-ка побыстрей!» Погляди на него теперь: племянник аллаха.
— Правая рука директора, — сказал Курбан. — Берегись, не попадайся. Но, сказать по совести, тебя он всегда защищает. Прошлый раз опять тебе хотели вкатить выговор, и опять он не дал.
— Дай бог здоровья, — сказал Мамед Насир. — Я-то ничего плохого от него не видел. Ничего, кроме хорошего. Ну, пойдем сыграем в нарды.
— Нет, мне надо бежать. Если я опоздаю хоть на пять минут, жена устроит мне голубую жизнь. Тебе этого не понять, Мамед Насир. Тебе что, ты холостой!
— Холостяк, когда он пьян, независим, как султан. Я, Мамед Насир, одинок и сир.
Он вышел из комнаты. Издательство совсем опустело. Дядя Сафтар запер железные двери и направился к лестнице. Он раньше всех приходил и позже всех уходил.
— Сафтар, — сказал Мамед Насир, — перекинемся в нардишки, а?
Дядя Сафтар был задумчив и сосредоточен. Заслышав голос, он вздрогнул, поднял голову. Будто сразу и не узнал Мамеда Насира, будто видел его впервые. Снял очки, дохнул на стекла, протер их платком.
— Эх, Мамед Насир, — сказал он, — только нардов мне и не хватало.
Два месяца назад у дяди Сафтара умерла жена.
— Ох, Сафтар, — сказал Мамед Насир, — право, этот мир не место для жизни. Вот никак не могу собраться найти время покончить с собой.
— Не стоит труда, — сказал Сафтар, — смерть сама тебя разыщет.
Мамед Насир зашептал:
— Сафтар, говорят, в то время Дадаш накапал на Гейдара, да?
Сафтар махнул платком, как бы отгоняя осу.
— Мамед Насир, ради всего святого, оставь меня в покое. Ты выпил, тебе море по колено…
И ушел, торопливо вышагивая: так-тук, так-тук…
Когда Заур выводил машину из гаража, он вдруг вспомнил, что забыл в ящике стола плавки. Летом он всегда держал их на работе. Смотришь, иногда в конце дня договоришься с ребятами и — на море.
Он подрулил к издательству. Работа окончилась. Люди разошлись. Он постучал.
— Никого нет, — сказал вахтер, — все разошлись.
— Знаю, — сказал Заур и юркнул в дверь.
Поднялся к себе, открыл ящик, взял завернутые в газету плавки. Посмотрел на часы и вдруг удивленно прислушался. С верхнего этажа пустого учреждения ясно слышался стук костяшек. «О, Мамед Насир здесь, оказывается! Интересно, кого это он охмурил? Поднимусь-ка, — подумал Заур, — посмотрю, кого он зацепил. Будет тема для разговора с Тахминой. Вообще Тахмина любит поговорить о Мамеде Насире. Еще расскажу ей историю с экзаменами. А потом поведем другие разговоры, перейдем к делу, к сути, дружище Заур. Ах ты, хитрец!»
Он усмехнулся в усы, пригладил волосы и направился к комнате, из которой доносился стук костей.
