Мы, конечно, понимали, что никогда по нашим проектам ничего не построят, но все равно было прикольно. Мы собирались, готовились, друг другу что-то объясняли, помогали.
Идешь по городу, смотришь на дома, и все знаешь: вот это репер, это нулевой уровень, а это никакой не подвальный этаж, а цокольный. Вот это несущая стена. А тут шов плохо сделали. То есть ты куда ни заходишь, тебя везде окружает строительство. Очень кайфово. И мы, молодые специалисты, идем и гордимся. Ребята, ну мы же с вами все знаем! Куда ни зайдешь, все твое, все родное. Ты знаешь, как любой дом выглядит в разрезе. Ну да, и разрез этого дома могу представить. Это же не забывается.
И практика. Весной мы строили дом, студенты — считай, практически разнорабочие. Мы не ходили с умным видом и чертежами, не указывали, куда какой бригаде надо. Нам этого не разрешали ничего. Так что нас использовали как разнорабочих, которые и кирпичи кладут, и штукатурят, и разгружают, такелажем занимаются. Что, не знаешь, что такое такелаж? Это типа монтирование. Вот плита перекрытия, ее надо поднять краном, ее прицепляют, поднимают. Плита уложена. Цемент зафигачили, дальше давай! Вот кто такелажник на стройке.
Кирпичи привозили прямо с завода, практически горячие, надо было работать в перчатках, чтобы не обжечься. И мы разгружали эти кирпичи. Выстраивалась такая длинная цепочка из людей. А кирпичи по этой цепочке летят очень быстро. Ловишь и передаешь кирпич, не смотришь, откуда куда, на автомате. И если кто-то зазевается, то кирпич прямо в грудак полететь может. Ну что за глупый вопрос: нельзя ли было их на тележке перевозить по стройке! На стройке человек — самое лучшее средство для всего! Так мы такой цепочкой их и передавали. Играли в такую игру, когда нам скучно становилось. Мы выстраивались в цепочку и потихонечку начинали передавать кирпичи. Потом первый постепенно начинал разгонять по всей цепочке, пока кто-нибудь не собьется. «Твою мать!!!» — типа кого-то накроет. Не заметишь, как тебе в лицо летит кирпич, и ты отмахиваешься от него… Вот так мы развлекались.
А однажды мы монтировали оконную перемычку… Ну, объясню, объясню! Вон, смотри окно, там над окошком беленькая плиточка лежит — это оконная перемычка. То есть возводится здание, возводятся стены, первый этаж. И чтобы строить второй этаж, нужно сделать все оконные железобетонные перемычки. Это такой железобетонный брус, после укладки которого идет основная кладка. А если кирпичом, то нужен арматуринг… Ладно, не буду тебя грузить. И вот мы монтировали эту оконную перемычку. Мы стояли на стене второго этажа. Нам нужно было поднять два ведра с раствором — перемычка-то кладется на раствор. И мы поднимали раствор на веревках, опираясь на стену. И когда я поднимал, видать, веревка перетерлась, и силой отдачи меня так отбросило, что я полетел спиной плашмя вниз — бах! Не знаю, как я себе ни голову, ни хребет не сломал! Ко мне еще не успели подбежать, как я начал ругаться, я даже ничего не понял. Ко мне побледневший прораб подбежал, типа: «Все-все, нормально, иди домой!» А то! Конечно, несоблюдение правил техники безопасности! Если что, ему бы такое устроили! Мне пацаны сразу самогончик достали. Мы сели, выпили. Ну а пацаны — тоже молодцы, говорят: «А мы все не будем работать — уже конец рабочего дня!» И вот мы все сели с самогоночкой отметили рождение мое второе.
Ну, да, выпивал, утешался после Светы. Не так чтобы очень, выпивал с друзьями. Иван сразу мне сказал: «Ну и зашибись! Чего-то она мне сразу не понравилась!», что-то такое: «Ты, конечно, меня извини, но она какая-то странная!» Друзья-то, наверное, видели. Но молчали. А что пацанам-то говорить? Вот мы и пили. Я ходил в гости к соседкам своим — Ираиде и Оксане. Впрочем, я и не жаловался им особо. А что жаловаться-то? Поддержку искать? В себе ее надо искать.
А эмоции вот сюда: мы бухали, репетировали. У нас еще мода на что-то была всегда. Например, тогда началась мода на бильярд. У нас открылось самое первое казино на улице Ленина, ресторан «Баку» бывший. И там устроили казино. Стояло два стола карточных, таких задрипанных-задрипанных. И русский бильярд, стола три-четыре. И мы постоянно ходили играть в бильярд. Бильярдные столы стояли в отдельной комнате. Мы туда заваливались, покупали выпивку. А потом напитки стали приносить с собой. Нельзя, конечно, было, но мы проносили. Потом уже смотрели на это дело сквозь пальцы, потому что мы в бильярд много играли.
Я играл очень плохо. А вот Костя, двоюродный брат Ивана, молодой парень, шустрый такой хулиган, он очень хорошо играл. Нас всех делал, естественно. И как-то мы пришли в казино, принесли что-то с собой, выпили. А там, знаешь, как в старых ресторанах, есть такие витражи на окнах.
И я смотрю, Иван открыл эту, как мне спьяну показалось, дверь. Там еще шторы висели, эти гардины огромные, которые все закрывают. Я — сигарету в зубы и «на балкон». Покурить. «Я тоже пойду на балкон», — говорю. «Рома! Какой балкон?!» А я «выхожу» и… падаю вниз. Там был просто такой приступочек у окна. И я прямо шагнул со второго этажа вниз. Хорошо, что там был козырек над крыльцом! Я на этот шифер рррррррррррух, ба-бах, блин! И покатился, зацепился. Слава богу, не скатился.
Все такие подорвались к окну: «Ты куда? Ты где?» Там же темно. Я такой: «Я здесь! На балконе…» В общем, я спустился с крыши, вошел в казино. Нормально так рухнул, царапинами отделался, ничего не сломал, лицо не разбил. Ты же когда в пустоту падаешь, ничего не понимаешь… Все долго смеялись.
ДОСВИДОС
Когда-то давно, с Лехой еще в школе учились, мы сфотографировались на площади перед Драмтеатром в Мариуполе. Там все время стоит фотограф. Как в старые времена — древний штатив, все дела. У нас с ним были две черно-белые фотографии. Хорошего качества, знаешь, как раньше были. Прошло время, я свою потерял, у него осталась, пожелтела от времени, просто постарела. И мы решили сфотографироваться снова. Мы проходили по площади, увидели того же самого фотографа, с тем же старым фотоаппаратом на штативе, с тем же старым плюшевым мишкой, та же самая бейсболка на нем была темно-синяя с кривым американским орлом. Абсолютно тот же человек. И мы сфотографировались — 5 лет спустя. Это был, кажется, мой последний приезд в Мариуполь. Предпоследний…
Таганрог. Мы у одной девушки, у Тани, дома тусим. Звонок, мама, мол. Беру трубку, она говорит: «Леша умер. Приезжай домой»
Приезжаю. Мама в слезах. «Вот, пришла телеграмма». Пятое-десятое. Я не знаю, что делать. Попытался найти какие-то темные вещи, ничего подходящего не было. Темно-серая рубаха такая, с короткими рукавами, и темные брюки. Это мне мама нацепила, я ничего не понимал… «Мама, я поехал».
Она проводила меня, и я поехал с Таней в Мариуполь. Автобусы рейсовые уже не ходили. На автовокзале есть таксисты-частники, которые возят народ. До Мариуполя 120 километров. Из-за того, что граница с Украиной, могли быть проблемы. Мама дала мне телеграмму, сказала, что с ней нам будет легче. Потому что по таким поводам пропускают быстрее. Эта Таня буквально довезла меня до Мариуполя, потому что я ничего не понимал.
Леха Макаров. Друг мой лучший, повесился. Я не знаю, почему.
Я ехал в Мариуполь в полном оцепенении. Такого, чтобы ехать и мысленно прокручивать, как кинопленку, нашу с Лехой жизнь, не было. Какие бы это были кинокадры? Что бы я мог вспоминать…
Может, наш поход с классом? Мы поехали после девятого класса в поход. Тогда все дальше расходились по училищам, а несколько самых «умных» продолжали доучиваться в школе. Софья Михайловна, наша классная руководительница и учительница французского языка, не желала больше с нами никуда ехать после предыдущего похода, где мы очень сильно напились. Она сказала: «Никогда больше в жизни!» И мы решили сами, как уже взрослые люди, самоорганизоваться и поехать.
Было лето. Мы собрались, взяли гитары, взяли рюкзаки, надели пионерские галстуки. Тогда уже пионерию отменили, но мы по привычке повязали галстуки. Ну, как мы их расписывали? Мы такой ерундой не занимались. Ну, писали… «Кино», там, а разве кто-то не писал? И мы поехали в Великоанадольский лес, на электричке это минут тридцать от Мариуполя в сторону Донецка. Мариуполь ведь на море стоит.
