пробовали увиливать, отделываться общими фразами, но русские чувствовали себя куда более уверенно, чем прежде. Гурко взял инициативу на себя, фактически повел конференцию. Кастельно заикнулся, что русской армии надо бы начать пораньше, оттянуть на себя немцев. Гурко твердо ответил «нет». Россия уже начинала пораньше в прошлом году, теперь очередь союзников. А наши армии начнут наступление после того, как завершится формирование 50 новых дивизий, — 15 мая.
Настаивали союзники и на том, что главный удар снова надо наносить против Германии. Что ж, согласились, но этот удар возлагался на французов и англичан. Итальянцы пообещали новое наступление на Изонцо. А наши армии наносили вспомогательные удары. Хотя, по замыслам русского командования, именно им предстояло стать главными. Алексеев, уже не считаясь с иностранными соображениями, планировал обрушить всю мощь на Австро-Венгрию и добить ее. Последующие бои подтвердили: это было более чем реально.
Северный и Западный фронты готовили отвлекающие наступательные операции, где и как — предоставили решать Рузскому и Эверту. Львиная доля сил и средств сосредотачивалась на Юго-Западном, у Брусилова. Ему передавали могучие кулаки тяжелой артиллерии, значительную часть авиации, большие резервы. Главный удар наносили 7-я и 11-я армии, на Львов. На правом фланге Особая и 3-я армии сковывали атаками Ковельскую группировку немцев, но прорыв намечался в обход, на Сокаль. Противнику пришлось бы бросить свою неприступную оборону. А на левом фланге 8-я армия Юго-Западного фронта и 9-я Румынского фронта прорывались через Карпаты в Трансильванию, выходили во фанг и тыл неприятельским войскам в Румынии, перерезали их коммуникации. Вот и дергайся, то ли удерживать Румынию, то ли выбираться из мешка.
Эти удары открывали отличные возможности для наступления Салоникского фронта. Австро-Венгрия должна была рухнуть. За ней посыпались бы Болгария и Османская империя. Их били и с другой стороны, корпус Баратова и армия Мода в Ираке, соединившись, наступали на Мосул и углублялись в «подбрюшье» Турции. А чтобы добить ее, Черноморский флот готовил Босфорскую операцию. Для этого была создана пехотная дивизия «ударного типа» под командованием генерала А. А. Свечина, ее специально учили десантным действиям и подчинили Колчаку. Десант на Босфор был очень рискованным, но, когда в Константинополе пойдет полный разброд и деморализация, сулил успех. Общий оперативный план на 1917 г. был утвержден царем 6 февраля. Солдаты и офицеры горели решимостью победить. Брусилов писал, что войска «были в твердом настроении духа, и на них можно было надеяться».
Межсоюзническая конференция сопровождалась торжественными приемами, завершилась банкетами, произносились пышные речи и тосты. На званом обеде Думерг говорил: «Необходимо, чтобы исторические несправедливости были исправлены, необходимо, чтобы великая Россия, которая, казалось, уже забыла о своей великой мечте, о свободном выходе к морю, получила его, чтобы турки были изгнаны из Европы, а Константинополь стал бы русским Царьградом… Мы очень близки к цели… наша конференция показала, что теперь мы объединены, как никогда». Расстилался и Бьюкенен, 18 февраля провозглашал: «Англо-русские отношения никогда не были лучше, чем в настоящее время. Как император, так и большинство руского народа твердо поддерживают англо-русский союз».
Хотя глава британской делегации Милнер с какой-то стати озадачился… необходимостью реформ в России. При встрече с государем он завел речь о том же самом, что недавно пытался внушать царю Бьюкенен. Что в нашей стране требуется ввести «ответственное министерство». Николай Александрович был шокирован и оскорблен столь неприкрытым вмешательством в наши внутренние дела. Он отказался обсуждать подобные темы. Однако у Милнера были и другие встречи. В апартаментах британской миссии мелькали лидеры оппозиции — Гучков, Струве, Львов, Челноков.
Делегации союзников посетили и фронт. Генерал Кастельно отмечал 20 февраля: «Дух войск показался мне превосходным, люди сильные, хорошо натренированные, полные мужества, с прекрасными светлыми и кроткими глазами…» Алексеев вернулся в Могилев 5 марта. Он не долечился, был еще слаб. Врачи советовали ему не переутомляться. Но Алексеев спешил войти в круг своих обязанностей. Взялся изучать даже переписку с фронтами и армиями за время своего отсутствия. 8 марта (23 февраля) в Ставку прибыл царь. Алексеев встретил его в плохом состоянии здоровья, доложил о состоянии дел. Но эти дела, казалось бы, самые важные, уже не имели никакого значения. В Петрограде в этот день началась революция. А секретный доклад секретаря британской делегации Милнера, майора Дэвидсона, «Анализ политического и экономического положения России на февраль 1917 г.», однозначно показывает — о предстоящем перевороте англичане знали.
Глава 65.
Царь и заговорщики
Россию сшибли на подъеме. Это было примерно то же самое, как если бы советский тыл взорвался смутами где-нибудь после Курской дуги. Революцию готовили многие: немцы, большевики, социалисты. Но немцы рассчитывали, что она может произойти в лучшем случае к осени. Для большевиков, социалистов, думской оппозиции она тоже стала полной неожиданностью. Удар в спину организовали не они. Февральскую революцию сделали англичане. Российская оппозиция, невзирая на всемерную зарубежную помощь уже трижды, в сентябре 1915 г., 9 января и 14 февраля 1917 г., показала себя неспособной на переворот. Тогда британцы взялись за организацию сами. Об этом доносила даже французская разведка — очень встревоженная, что британцы предприняли операцию сами, как бы не ущемили интересы Франции.
Милнер, приехав на конференцию, лично проверил и отрегулировал механизмы заговора. Его делегация привезла огромные суммы наличных денег. Дальнейшим занялись Бьюкенен и многочисленная британская агентура. В магазинах Питера вдруг единовременно кончился хлеб. Начались демонстрации, беспорядки. Англичане взялись профессионально дирижировать российскими заговорщиками, включились их структуры, волнения ширились.
Генерал Хабалов растерялся, ничего не предпринимал. А Протопопов на целых 3 дня задержал информацию царю, продолжал слать бодрые доклады… Только к вечеру 25 февраля (10 марта) до государя стала доходить правда.
Сопоставив факты, Николай II оценил ситуацию в общем-то правильно. Спровоцированы волнения, и оппозиция хочет использовать их для перехвата власти. Он отправил два повеления. Премьер-министру Голицыну — именем царя распустить Думу, второй приказ Хабалову: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией». Но запоздание стало роковым. Агитаторы успели разложить и взорвали запасные батальоны. Присоединились шпана, рабочие, молодежь. Громили полицейские участки, тюрьмы, из них выплеснулись уголовники. Захватили арсенал, толпа растащила 40 тыс. винтовок. Правительству Протопопов подал идею «самораспуститься». Министры подали коллективное прошение об отставке и разошлись по домам — даже не дожидаясь, примет царь отставку или нет. А Дума указу о роспуске не подчинилась, и в общем хаосе возник центр власти: вовсе не Дума, а самозваный «временный комитет Думы» из заговорщиков, провозгласив, что берет на себя функции правительства. Когда об этом было объявлено, к Думе пошли колонны рабочих, студентов, солдат, приветствуя «победившую революцию». Ну а выпущенная из тюрьмы Рабочая группа ВПК тут же образовала и второй центр власти, Петроградский совет.
В общем-то ничего еще не было потеряно. Петроград — это была далеко не вся Россия. Чтобы разогнать смутьянов, было достаточно одной кадровой дивизии. Парижскую Коммуну раздавили при куда более неблагоприятном соотношении сил. 27 февраля Николай II приказал
