То, что эта история вряд ли дала жизнь штрафбатам, подтверждает контекст разговора Сталина с Джиласом. Речь шла именно о событиях не ранее лета 1944 г., когда Красная Армия уже пересекла госграницу и вступила на территорию Восточной Европы. Сталин прямо призывал понять психологию людей, прошедших с боями тысячи километров и ставших свидетелями гигантских опустошений своей земли и гибели родных и товарищей. Штрафбаты же существовали с лета 1942 г. Да и ревнивых майоров на все штрафбаты не хватило бы.
Принимая решение о введении штрафных частей[8], Верховное Главнокомандование опиралось на опыт прошлого. Создание таких частей в Красной Армии не было чем-то уникальным. Впервые они появились еще в годы Гражданской войны по приказу Реввоенсовета Республики от 3 июня 1919 г. Большевистские руководители, хорошо знавшие массовую психологию, отдавали себе полный отчет в том, что человека способны заставить идти иод вражеский огонь, на смерть не только «пряники» — пламенные призывы, награды или перспектива карьерного роста, но и «кнут». Были востребованы крайние, крутые меры, сопоставимые с той опасностью, которой человек подвергался на поле боя.
Эту установку тогда весьма лаконично выразил председатель РВС Республики, нарком по военным и морским делам в ленинском правительстве Л.Д. Троцкий: «Красноармеец должен быть поставлен в условия выбора между возможной почетной смертью в бою, если он идет вперед, и неизбежной позорной смертью расстреляния, если бросит позицию и побежит назад...»
Революционные военные трибуналы широко практиковали в отношении дезертиров такую меру наказания, как направление в штрафную роту с условным смертным приговором. Фактически эти приговоры в исполнение не приводились, так как большинство осужденных либо искупали свою вину, либо погибали в боях. Всего в стране за семь месяцев 1919 г. были осуждены 95 тыс. злостных дезертиров, из которых больше половины было направлено в штрафные части, а 600 человек расстреляны. В штрафные части направлялись также красноармейцы, уличенные в саморанениях, или, как называли позднее, в членовредительстве{19}.
К Гражданской войне относится и первый опыт заградотрядов. В соответствии с постановлением «О дезертирстве», принятым 5 декабря 1918 г. Советом рабоче-крестьянской обороны, по всей прифронтовой полосе для поимки дезертиров были организованы заградительные отряды из лиц, преданных Советской власти, а также специальные кавалерийские дивизионы. Наиболее крупными среди них были дивизион имени Троцкого, носивший название «Тайный дивизион», и отряд «Черная сотня».
«Организация заградительных отрядов представляет собой одну из важнейших задач командиров и комиссаров, — говорилось в приказе РВС Западного фронта, изданном в 1920 г. во время советско-польской войны. — Каждое крупное воинское соединение должно иметь за своею спиной хотя бы тонкую, но прочную и надежную сетку заградительных отрядов... Легкость и безнаказанность дезертирства способны разъесть самую лучшую часть. Молодой солдат, пытающийся вырваться из огня, в который попал впервые, должен встретить твердую руку, которая властно возвратит его назад с предупреждением о суровой каре всем нарушителям боевого долга. Удирающий шкурник должен наткнуться на револьвер или напороться на штык...»{20}.
С трусами, паникерами и дезертирами боролись всегда и в любой армии мира. В очередной раз эта задача встала перед РККА через двадцать лет после Гражданской войны.
Вот как рассуждал о методах приведения в чувство струсившего, растерявшегося в бою человека один из героев романа К.М. Симонова «Живые и мертвые», командующий армией: «Но давайте спросим себя: почему человек не выполняет приказа? Чаще всего потому, что боится умереть, выполняя его. А теперь спросим: чем же преодолеть этот страх? Чем-то, что еще сильнее страха смерти. Что это? В разных обстоятельствах разное: вера в победу, чувство собственного достоинства, страх выглядеть трусом перед лицом товарищей, но иногда и просто страх расстрела».
По существу, именно этот мотив звучит в нормативных документах Наркомата обороны 1942 г., касавшихся организации штрафных частей. Так, в Положении о штрафных батальонах действующей армии было сказано, что эти части «имеют целью дать возможность лицам среднего и старшего командного, политического и начальствующего состава всех родов войск, провинившимся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, кровью искупить свои преступления перед Родиной отважной борьбой с врагом на более трудном участке боевых действий»{21}. Аналогичные формулировки касались и тех, кого направляли в штрафные роты.
П.Д. Бараболя:
Мы... знали, что упомянутый 227-й приказ предусматривал формирование штрафных подразделений. Имели вполне определенное представление о характере их боевой деятельности, а также и о принципе подбора «кадров», которых ожидало самое суровое испытание огнем. Составляли такие подразделения военнослужащие для отбывания наказания за совершенные уголовные и воинские преступления. Их предписывалось использовать в наиболее опасных, зачастую непредсказуемых, тяжелых боевых ситуациях. Иначе говоря, штрафников, в сущности, надлежало бросать в схватку с противником там, где боевой устав пехоты был бессилен с точки зрения разумных рекомендаций для сохранения личного состава и одержания победы малой кровью. (С. 355.)
Опасность погибнуть была у штрафника большой, но все же не стопроцентной. Человек получал шанс сохранить жизнь, а то и отличиться. Сама возможность выбора означала очень многое. Как до учреждения штрафных батальонов и рот могла сложиться судьба военнослужащего, уклонившегося от боя, не подчинившегося приказу командира, освобожденного из плена, наконец, дезертира? Законы военного времени предусматривали за большинство воинских преступлений расстрел, в лучшем случае длительное заключение в тюрьме или исправительно-трудовом лагере. У штрафника же была возможность вернуться на фронт и заслужить снятие судимости. Иначе говоря, штрафная часть представляла собой альтернативу крайним мерам.
Сошлемся на авторитетное мнение Героя Советского Союза генерала армии П.Н. Лащенко, который в дни опубликования приказа № 227 был заместителем начальника штаба 60-й армии генерала И.Д. Черняховского. «Законы войны объективны. В любой армии солдата, бросившего оружие, всегда ждало суровое наказание, — рассуждал генерал. — Штрафные роты и батальоны, если не усложнять, — те же роты и батальоны, только поставленные на наиболее тяжелые участки фронта. Однако фронтовики знают, как все условно на войне: без жестокого боя немцы не отдавали ни одной деревни, ни одного города, ни одной высоты... Пребывание в штрафниках даже не влекло за собой судимости.
Так чем же были штрафные подразделения? — задавался вопросом П.Н. Лащенко и сам же отвечал: — Шансом для оступившегося, смалодушничавшего, совершившего промах возможностью искупить свою вину, снять с себя черное пятно, часто ценой собственной крови... Ранение, полученное даже в первый день пребывания в штрафном подразделении, автоматически возвращало бойца в часть на ту же должность, в том же воинском звании»{22}.
Близкую точку зрения высказывает П.Д. Бараболя, бывший в период Сталинградской битвы командиром взвода ОШР, а после войны ставший профессиональным юристом.
П.Д. Бараболя:
Много позже, уже став военным юристом (на эту профессию, кстати, меня впоследствии побудило командование штрафным подразделением), я много думал об участи бойцов, да и военных людей постарше чином, ставших штрафниками... Держать этих преступников за тюремной решеткой или за колючей проволокой исправительно-трудовых лагерей и, по существу, ограждать их от обрушившейся на страну беды было бы откровенной нелепостью с точки зрения разумной логики. Эта мысль представляется тем более убедительной еще и потому, что многие из них, прослужив до того определенное время в армии или на флоте, уже имели достаточно прочную военную подготовку. Они не хуже других фронтовиков владели современным по тому времени оружием, были, что называется, «на ты» с боевой техникой. Так что эти «ущербные» люди, поставь их в строй, вполне могли пригодиться на фронте.
В условиях необычной обстановки быстрее раскрывались люди, высказывая порой самое сокровенное. И я все больше убеждался: нет, они, эти парни, вовсе не отпетые, отвергнутые обществом элементы. Достаточно хотя бы сказать, что, за редким исключением, не было среди них рецидивистов, не оказалось и «паханов». Подавляющее большинство воинских преступлений, за которые эти люди «получили срок», составляли дезертирство, неповиновение, самовольное оставление части и некоторые другие. Разумеется, я ни в коей мере не оправдываю подобных отступлений от присяги, закона. Но справедливости ради следует сказать: зачастую совершенные преступления являлись непреднамеренными. Причиной их становились либо личная расхлябанность человека, либо попытка обойти запреты и ограничения в расчете на безнаказанность. Дезертирство же большей частью случалось по одной «схеме»: ранение в бою, госпиталь, отпуск на родину для кратковременного отдыха, желание «прихватить» к нему еще несколько суток или недель — авось, пронесет. Как правило, «не проносило». (С. 355,359.)
