Мы видим из этого расчета, что для кн. Голицына по этому имению выставлять рекрутов не пришлось, да еще на следующий набор осталось 10 квитанций, т. е. и там ему придется поставить десятью рекрутами меньше, чем будет положено. Знаменитый актер Щепкин, вышедший из крепостной среды, рассказывает, что на этой почве разыгрывалась зависть к тем счастливцам, у кого побольше умерло ополченцев. «Одна дама очень образованная по времени и обществу (даже крепостные отзывались о ней, как о доброй женщине), у графини на именинах, за обедом, не краснея позволила себе сказать в разговоре о прошедшей кампании: „Вообразите, какое счастие Ивану Васильевичу: он отдавал в ополчение 9 человек, а возвратился всего один, так что он получил восемь рекрутских квитанций и все продал по три тысячи; а я отдала 26 человек, и на мою беду все возвратились — такое несчастье“. При этих словах ни на одном лице не показалось даже признака неудовольствия против говорившей. Все согласились, а некоторые даже прибавили: „Да, такое счастье, какое Бог дает Ивану Васильевичу, немногим дается“».
Отступление французов из Москвы. (Совр. грав.).
Ликвидация ополчения выразилась и в том, что был проведен в жизнь уравнительный рекрутский набор, в основу которого было положено сравнение помещичьих крестьян с казенными, которые все время поставляли рекрутов. Этим фактом ополчение окончательно было ликвидировано.
XV.Попробуем определить значение ополчения; с военной точки зрения оно безусловно. Ополчения иногда сразу, как под Полоцком, иногда постепенно вводились в круг военных операций и под конец они выработались в грозную боевую силу. Но следует учесть значение ополчений, как факта общекультурной жизни России.
Роль ополчений в истории основного вопроса дореформенной России — крепостного права — без сомнения, велика, но трудно определима. Те приемы, которыми действовали помещики типа гр. Орлова-Давыдова, усиливали ненависть среди крестьянства, и был прав Ростопчин, говоря, что любое недоразумение вызовет у последних неудовольствие против дворянства. По мнению московского генерал-губернатора, у помещичьих крестьян «родится зависть» к казенным за то, что они освобождены от ополчения. «Важнее же всего, — продолжает гр. Ростопчин, — что неудовольствие в народе может обратиться на дворян, яко виновных в сем случае тем, что крестьяне, быв их собственностью, одни и несут тяжелый сей набор». Но выдвинуть, оттенить на общем фоне недовольства рекрутскими наборами, недовольство именно этим ополчением пока по недостатку материала невозможно.
Мед. гр. Ф. П. Толстого.
Ополчение дало свою крупицу в рост общественного самосознания, которым так богат был изучаемый момент. В сознании многих дворян, не говоря уже о передовых людях исследуемой эпохи, именно благодаря ополчению крепостное право определяется как явление недолговечное и опасное; все понимают, что рано ли, поздно ли нужно приступить к освобождению крестьян. Солдаты приходили к себе в деревню в том возрасте, когда человек уже трудно воспринимает окружающие его несправедливости и с трудом может отвечать на них; ополченцы приходили молодыми, с обильным багажом новых понятий, с наклонностью сравнивать жизнь своего захолустья с тою, что видели на Западе, думается даже более: с наклонностью агитировать среди населения родной деревни против того произвола, который окружал их. «Очень важно, что защита России от полчищ Наполеона, — говорит В. И. Семевский, — а затем еще более пребывание русских войск за границей имело благотворное влияние и на солдат». По словам Якушкина «война 1812 г. пробудила народ русский к жизни… Даже между солдатами не было уже бессмысленных орудий; каждый чувствовал, что он призван содействовать в великом деле». Н. Тургенев обращает внимание на то, что за границей побывали не только регулярные войска, но и большие массы милиции: «эти милиционеры всех рангов, возвратившись домой к своим очагам, рассказывали то, что они видели в Европе… Это была настоящая пропаганда».
Наследием данной эпохи было более сознательное отношение к действительности и в создании этого фактора нашего прогресса не малую роль сыграли и ополчения 1812 года.
А. Кабанов
Тип уездного города в конце XVIII ст.
IV. Волнения крестьян в 1812 г. и связанные с отечественной войной[6]
В. И. Семевского
I
начале декабря 1806 г. объявлен был манифест 30 ноября о составлении в 31 губернии Европейской России временных ополчений или милиции, а 17 декабря гр. Ростопчин писал имп. Александру, что милиция помешает «врагу всемирному», Наполеону, войти в Россию, но все это вооружение обратится «в мгновение ока в ничто, когда толк о мнимой вольности подымет народ на приобретение оной истреблением дворянства, что есть во всех бунтах и возмущениях единая цель черни». Он уверял, что предписание об изгнании из России французов, не присягнувших на русское подданство, совершенно не достигло цели, так как присяга, принесенная под влиянием страха и корысти, не изменяет образа мыслей, и оставшиеся у нас французы делают внушения «сословию слуг, кои уже ждут Бонапарта, дабы быть вольными».
Если, как увидим, дворовые надеялись на получение воли от Наполеона, то, в свою очередь, и французский император, направляя в Россию свои войска, мог ожидать, что найдет поддержку со стороны крепостных, если дарует им свободу, как даровал ее крепостным в герцогстве Варшавском. Один из его соглядатаев доносил в 1808 г. из России, что Наполеон может рассчитывать на крестьян, «которые будут очень расположены встать на сторону победоносной французской армии, потому что они только и мечтают о свободе и слишком хорошо познали свое рабство, которое очень жестоко». Но он советовал действовать здесь с большей осторожностью, чем в герцогстве Варшавском, так как освобождение там крестьян и внезапное введение кодекса Наполеона «испугали дворянство» литовских губерний[7]. Доктор француз Миливье, лет двадцать живший в России, несколько раз ездивший во Францию, уверял Наполеона, что, как только французы появятся под Москвой, крестьяне восстанут против своих господ, и вся Россия будет покорена[8].
В Петербурге в начале 1807 г. дворовые возлагали надежду на то, что Наполеон освободит их. Крепостной помещика Тузова, Корнилов, рассказывал в лавочке: «Бонапарте писал к государю… чтоб, если он желает иметь мир», то освободил бы «всех крепостных людей и чтоб крепостных не было, в противном случае война будет всегда». Оказалось, что он слышал об этом от одного крепостного живописца, рассуждавшего с двумя товарищами по профессии о том, что «француз хочет взять Россию и сделать всех вольными»[9].
В январе 1807 г. в секретном комитете, учрежденном 13 января того же года, допрошен был дворовый Петра Григ. Демидова Спирин вследствие того, что в перехваченном письме его (им 15 дек. 1806 г.) к отцу, сосланному за участие в бунте заводских служителей против приказчиков, он писал: «в скором времени располагаю видеться с вами чрез посредство войны; кажется, у нас, в России, будет вся несправедливость опровергнута». На допросе Спирин объяснил, что написал это вследствие слухов, доходивших до него чрез других лакеев, о покорении Пруссии французами и о том, что, может быть, они таким же образом покорят Россию, и тогда будут все вольными: упоминание же о том, что вся несправедливость будет опровергнута, относится к несправедливому осуждению его отца[10].
В 1812 г. сильно опасались бунта крепостных. В Петербурге по поводу предполагаемого выезда из столицы министерств были высказаны такие соображения: «Всякому известно, кто только имеет крепостных служителей, что род людей сих обыкновенно недоволен господами». Если правительство вынуждено будет «оставить столицу, то прежде, нежели б могло последовать нашествие варваров, сии домашние люди, подстрекаемые буйными умами, без всякого состояния и родства здесь живущими, каковых найдется здесь весьма довольно, в соединении с чернью все разграбят, разорят, опустошат»[11].
Крестьянка. (Barbier. 1803 г.).
Что в Москве некоторые крепостные возлагали надежду на освобождение с пришествием французов, видно из следующего дела. Петр Иванов, дворовый человек комиссионера комиссариатского департамента Серебрякова, встретился 22 марта 1812 г. с дворовым помещика Степанова, Медведевым, и стал жаловаться ему на своих господ, говорил, что хотел бы бежать или как-нибудь от них избавиться. Медведев возразил: «Погоди немного, — и так будем все вольные: французы скоро возьмут Москву, а помещики будут на жаловании». Иванов, услышав это, сказал: «Дай Бог, нам тогда лучше будет». Он сообщил важную новость другим дворовым и начал оказывать некоторое неповиновение своему господину[12]. Когда об этом случае узнал секретный комитет, учрежденный 13 янв. 1807 г., которому велено было сообщать о всех делах «по важным преступлениям» и измене против «общего» спокойствия и безопасности, он предписал московскому главнокомандующему Гудовичу «усугубить при теперешних обстоятельствах полицейский надзор во всех тех местах, где народ собирается, в особенности ж по питейным домам, трактирам и на гуляньях, и иметь бдительное внимание к разговорам и суждениям черни, пресекая всякую дерзость и неприличное болтанье в самом начале и не давая отнюдь распространяться», а петербургскому главнокомандующему Вязмитинову, управлявшему тогда министерством полиции, поручил обратить особенное внимание на выходящие в свет «сочинения о предметах политических» и на журналы и другие «периодические листочки». Гудович отвечал, что деятельность полицейского надзора в Москве «доведена до совершенства…. Между благородными и иностранцами есть особливые секретные наблюдатели, почитаемые за их друзей, а равномерно по всем трактирам, шинкам и другим народным сборищам, где бдительнейшее они имеют внимание ко всяким разговорам и суждениям»[13].
