Надо сказать, что в этот насыщенный событиями день я успел совершить еще одно деяние. Дело в том, что в Гаджиево служил один из моих друзей детства, Мишка Бронзис, школьный выпускник моего года, миновавший в отличие от меня суровую школу срочной службы и поступивший в училище с первого захода. После его окончания Мишка попал служить в Гаджиево и отдавал свой долг Родине в той же дивизии, куда распределили и меня. Со слов его мамы, навещенной мной в первый после выпуска отпуск, он со дня на день собирался убыть в град Северодвинск, сроком на два года, для ремонта своего «парохода». Она же снабдила меня его адресом и скромной посылочкой сыну. А потому в промежутках между походами в штаб флотилии, выездами в Оленью губу и бытовым пьянством в гостинице я трижды забегал по указанному адресу, но Мишки не застал, и в последний раз оставил записку с обещанием заглянуть на следующий день. По какой-то необъяснимой глупости я не написал, где ночую, а просто обещал зайти завтра. А завтра была суббота.
Утром, ополоснув припухшее от вчерашнего банкета лицо водой с отрицательной температурой, я облачился в форму и двинулся к Бронзису. На этот раз он оказался дома и встретил меня по-будничному делово, как, наверное, и пристало офицеру, закончившему командное, а не какое-нибудь инженерное училище.
— Привет. Чего вчера не зашел попозднее? Я тебя уже второй день дожидаюсь.
Вид невозмутимого Бронзиса в трусах, почесывающего свой хилый живот был довольно забавен, да и разговаривал он со мной так, как будто последний раз мы виделись вчера, а не три года назад.
— Да мы вчера вечером в гостинице обмывали распределение.
Мишка отошел в глубь коридора, пропуская меня в квартиру.
— А я тебя тут вчера ждал. Тоже обмыть. И распределение, и вселение.
— Какое вселение?
По большому счету я на женатого Мишку рассчитывал, но лишь в качестве временного походного склада собственных пожиток, до окончательного решения жилищного вопроса. Но оказалось, что Мишкин экипаж уже давно в Северодвинске, а сам он, будучи внештатным финансистом, застрял в Гаджиево по двум причинам. Первая — чисто служебная: денежные аттестаты и прочая финансовая бухгалтерия, а вот вторая была приятнее: я. Мишка тянул время, дожидаясь меня. Ему не хотелось бросать на два года свою однокомнатную квартиру просто так на произвол судьбы или оставляя ключи для присмотра неизвестно кому. Зная от своей мамы, что я должен в ближайшие дни нагрянуть в Гаджиево, сверкая новенькими лейтенантскими погонами, Мишка решил убить сразу двух зайцев. И квартиру оставить под присмотром на все два года, и обеспечить с моей помощью плановую и своевременную оплату коммунальных услуг.
— Зря не зашел еще раз. И не написал, где ночуешь. Я тут шильца на твою долю разбавил. Ладно, чего встал. Пошли. Хозяйство принимать будешь.
Так на второй день своей северной эпопеи я стал счастливым лейтенантом с обжитой однокомнатной квартирой, где был черно-белый телевизор «Горизонт», холодильник для лилипутов марки «Морозко» и даже детская кроватка в придачу.
Мы опрокинули по стопке за встречу, и я сгонял в гостиницу, где рассчитался и перетащил свое еще не распакованное барахло к Мишке. Потом мы обжарили рыбные пельмени, выпили, потом снова выпили, затем Мишка повел знакомить меня с соседями, где мы опять выпили и закусили квашеной капустой и крабовыми палочками. Потом мы вернулись домой, где выпили еще пару раз, и Мишка, неожиданно резво одевшись, уехал на вечерний поезд в Архангельск, а я, еще не прошедший закалку флотским шилом, мешком свалился на диван и не приходил в сознание до утра.
А с понедельника понеслись береговые флотские будни. Экипаж мой был в отпуске, а потому мое служение Родине в первые дни ограничивалось патрулем, уборкой вокруг казармы и многими другими, не совсем военными занятиями. Меня, правда, загнали на чужой корабль на пару дней, но, сообразив, что я пока еще абсолютный ноль и даже не успел измять свой мундир, быстренько отправили обратно на «каменный крейсер». Вечерами я возвращался домой и тихонько деградировал с друзьями, уничтожая Мишкины запасы шила и проявляя при этом все более возрастающий профессионализм.
Стоит отметить, что после первой недели жизни в Мишкиной квартире мой бурный восторг по отношению к ней немного поутих. Постепенно начали выползать всякие бытовые неудобства и неполадки, которые по большому счету просто мешали жить. И я начал с ними бороться. Сама Мишкина квартира располагалась, скажем так, в гаджиевском доме первого поколения, то есть в доме образца 60-х годов, и на самом подводницком этаже: на пятом. Об этом неумолимо напоминали засохшие водяные разводы под потолком, и незначительные, но заметные вздутия обоев на стенах. Что было хорошего в доме, так это его расположение. Самый центр поселка. Пошел налево из подъезда — и ты на берегу знаменитого озера с бригантиной, прямо на ступеньках парикмахерской и в трех минутах ходьбы от ДОФа. Пошел направо, и через пару поворотов важное заведение — зачуханный и пахнущий всеми возможными прелыми дарами природы, но практически единственный овощной магазин. А в доме напротив — вещевой склад флотилии и домоуправление. Завернул за дом, и через сотню метров одна из двух девятиэтажек, со своим магазином. Короче, вся цивилизация поселка на расстоянии вытянутой руки. Живи и радуйся! Все бы ничего, но здоровое мужское тело после службы государевой требует ухода. Попросту помыться хоть иногда имеет смысл. А вот тут-то и таилась большая и труднорешаемая проблема.
Дело в том, что вода на Севере хорошая, чистая и очень вкусная по причине нецивилизованности большей части Кольского полуострова. И очень холодная тоже. По-моему, никакая здравомыслящая бактерия в таком холоде не живет, и я без опаски пил в сопках воду из простых ручейков. Но наряду с этими восхитительными качествами северная вода обладала и рядом незаметных, но очень вредных свойств. Тем, кто жил на Севере, не понаслышке известно, что Кольский полуостров, а северная часть его в особенности, по сути своей представляет собой один огромный потрескавшийся кусок гранита, местами присыпанный землей, повсеместно покрытый мхом и чахлой полярной растительностью, а заодно обильно политый водой, которая вытекает из всех доступных щелей, заполняя все свободные впадины. Так вот, эта самая вода, омывающая северные каменистые пустоши и частично оседающая в питьевых озерах, так вбирает в себя силу северного камня, что за несколько лет плотно и надежно забивает любую водопроводную трубу таким каменным налетом, что только диву даешься. А если к этому добавить вечную старость трубопроводных систем и сопутствующую этому ржавую окалину, то, надеюсь, все и без слов понятно. А Мишкин дом принадлежал именно к тем историческим строениям, которые ремонтировали один раз в их жизни, то есть при постройке. Само собой, и трубы этого дома видели рождение Гаджиево как базы стратегического подводного флота с самого начала, и увидят, судя по всему, уже и конец. Суть не в этом. Суть в том, что я не мог умываться. И это была самая главная проблема Мишкиного жилища.
Вода в доме-ветеране до пятого этажа упорно не хотела добираться. Хотя, скорее всего, хотела, но сила ее давления была неспособна продавить многолетние наслоения водного камня и спрессованной окалины из труб. И если на первых этажах, где давление было не бог весть, но хоть какое-то, еще можно было набрать ванну и принять душ, то в моей, а точнее — Мишкиной, квартире, дела обстояли значительно печальнее. Напор воды в квартире я измерял спичками. Две спички — напор холодной, одна спичка — напор горячей. Иногда, а точнее глубокой ночью, в районе 2–3 часов, напор мог стать и воистину бесшабашным, в один карандаш. Чтобы не интриговать дальше, скажу, что сила струи в одну спичку — это именно струя толщиной в одну спичку, один карандаш — в толщину карандаша, а далее и так все понятно. Само собой, напор горячей воды в одну спичку мыться в ванне не позволял категорически, а максимум для чего подходил, так это для бритья, и то с еле теплой водой. Сначала на такие незначительные мелочи я не обращал внимания, но уже по истечении первой недели своего проживания в Мишкином логове понял, что когда для наполнения чайника требуется минимум пятнадцать минут, а для мытья головы два часа, жизнь сладкой уже не покажется.
Потом я начал держать ванну воды про запас, пополняя оттуда чайники и кастрюли, а когда хотел помыться, ставил ведро воды на плиту, для ополаскивания, и опускал в ванну, два ведерных кипятильника, изготовленных в славном городе Ижевске. Они натруженно гудели, пытаясь вскипятить ванну, а я стоял рядом, на резиновом коврике в резиновых перчатках, помешивая воду в ванне деревянной лопаткой, как предписывали руководящие документы по эксплуатации электроэнергетической системы корабля.
