Ознакомительная версия.
Ивинская признавалась, что у нее нет «ни одной спокойной минуты» с тех пор, как она узнала, что документы пропали; она боялась того, что случится, если они попадут не в те руки. «Мой милый, милый Джанджакомо[879]! Будем надеяться, что самое ужасное не случится и я сохраню свободу как можно дольше».
После смерти автора Фельтринелли надеялся, что Ивинская и дальше поручит ему вести все дела Пастернака. Прежде издатель не имел дела с женой и детьми Пастернака, а Шеве, которому он доверял, питал расположение к Ивинской, а не к вдове писателя Зинаиде Николаевне. «Я буду всегда заботиться о том, чтобы значительная часть прибылей оставалась вам и Ирине», — обещал Фельтринелли Ивинской. Кроме того, он просил, чтобы его договоры с Пастернаком «не попали в руки властей или семьи Пастернака».
Исключение близких родственников Пастернака из числа наследников пахло коррупцией, чем Советский Союз не замедлит воспользоваться. Однако это не до конца отражало позицию Фельтринелли. Он считал Ивинскую душеприказчицей Пастернака, но просил ее «не вмешиваться в битву в Москве»[880] и «быть щедрой в денежных вопросах», так как у нее могут появиться «опасные враги».
Не ведая об опасениях Фельтринелли, Д'Анджело вел свою игру. В июле он послал в Москву еще одну, более крупную, партию денег с итальянской супружеской парой Бенедетти. Супруги везли деньги из Берлина в машине марки «фольксваген-жук». Деньги были спрятаны в обшивке салона. Когда они приехали в Москву, то принесли деньги на квартиру Ивинской в большом рюкзаке. Бенедетти привезли 500 тысяч рублей, то есть, по тогдашнему курсу, около 125 тысяч долларов[881]; впрочем, на «черном рынке» в Западной Европе их можно было купить гораздо дешевле, примерно за 50 тысяч долларов. Ивинская пыталась отказаться от денег после того, как ее дочь почувствовала опасность. Но Бенедетти непременно желали выполнить задание до конца. «Вы не имеете права отказаться[882], — говорили они, — да и потом, это частный долг».
Ивинская забыла об осторожности. Она купила сыну мотоцикл[883] и, в день своего ареста, полированный шкаф. Ее покупки неизбежно должны были привлечь к ней внимание — ведь у нее не было явных источников дохода. Возможно, поспешные траты отчасти объяснялись денежной реформой, когда советские граждане должны были до конца года обменять старые рубли на новые. Пастернаки также предприняли головокружительные траты. В апреле, незадолго до смерти, Пастернак купил новую машину[884], «Волгу», за 45 тысяч рублей — очень крупная покупка для писателя, лишившегося большей части доходов после скандала с Нобелевской премией.
КГБ взял Ивинскую в разработку почти сразу же после похорон. Ее навестил человек «с черными глазами, плотный»[885], который показал красную книжку оперативного работника КГБ и потребовал рукопись незаконченной пьесы Пастернака «Слепая красавица». Ивинской сказали: если она не представит оригинал рукописи, ее пригласят «в то учреждение, которое ее травмирует безусловно больше, чем разговор в частной квартире». Ивинская отдала рукопись, но вскоре ей удалось передать Шеве копию, чтобы тот вывез ее из страны. Фельтринелли обещал не издавать пьесу без разрешения Ивинской.
Кроме того, агенты КГБ начали изолировать членов семьи Ивинской. Ирина была помолвлена с французским студентом Жоржем Нива. Но перед свадьбой, которая должна была состояться 20 августа, он заболел непонятной болезнью. Его положили в больницу после того, как все его тело покрылось волдырями и у него поднялась высокая температура. Нива выздоровел, но ему не продлили визу, и 10 августа он вынужден был вернуться домой, во Францию. Все просьбы от его имени, в том числе прямое обращение французского посла к Хрущеву, не возымели действия. Впоследствии Ирина решила[886], что заразная болезнь и госпитализация Нива были не случайными; все было сделано специально, чтобы расстроить свадьбу.
За Ивинской и ее близкими следили. «Странные группы молодых людей» болтались возле их московской квартиры; когда Ольга или ее дочь выходили, за ними шли агенты, которые даже не пытались прятаться; повторялась тактика, примененная в дни скандала с Нобелевской премией.
16 августа, в день ареста Ивинской, обыскали съемную дачу в Переделкине и квартиру в Москве, как и дома некоторых ее друзей. Она спрятала оставшиеся деньги и некоторые бумаги Пастернака в чемодане в квартире соседей, где их и нашли. Дома у Пастернака также провели обыск[887]; родным Пастернака сказали, что, по сведениям, полученным от Ивинской, будто бы Пастернак получил из-за границы сто пар сапог и пятьдесят пальто, а также деньги. Слова о сапогах и пальто явно были ложью, и сомнительно, чтобы Ивинская говорила об этом. Скорее всего, целью обыска были деньги и документы.
Ивинскую посадили в машину между двумя агентами и повезли на Лубянку, где она уже побывала в 1949 году. Ею, по ее признанию, овладело «странное равнодушие[888]. Боря все равно в могиле, и, может, лучше сразу оторваться от этого безнадежного тупика».
Двадцатидвухлетнюю Ирину арестовали 5 сентября. Ее допрашивали каждый день, но допросы продолжались не более двух часов. «В конце концов, ваше преступление крошечное»[889], — говорил ее следователь.
Фельтринелли узнал об аресте Ивинской в начале сентября. «Мы прочли все ваши письма[890] сразу, как только вернулись домой из отпуска, и очень испугались, — писал он Шеве. — Последовательность событий — с кульминацией в вашем последнем письме — поистине ужасна. Это, к сожалению, вышло из-за небрежности и временного недоверия к нам нашей приятельницы, которая, вопреки всем правилам предосторожности и всем предупреждениям, воспользовалась услугами другой стороны, чьи цели весьма туманны». Фельтринелли имел в виду Д'Анджело.
«Что касается Д'Анджело, я пребываю во мраке, — продолжал Фельтринелли. — Здесь мы имеем дело либо с провокатором, либо с идиотом».
Первое время власти скрывали, что Ивинская и ее дочь арестованы. В сентябре Д'Анджело с женой приехали в Москву, не зная о том, что произошло. Они поселились в гостинице «Украина», одной из сталинских высоток неподалеку от своей прежней квартиры на берегу Москвы-реки. Когда Д'Анджело позвонил Ивинской, незнакомый женский голос ответил, что ее нет дома. На следующий день Д'Анджело перезвонил, и женщина, которую он принял за Ирину, сказала: «Мама в отпуске на юге[891]; она вернется в конце месяца». — «Может быть, мы сможем встретиться с вами и с Митей?» — предложил Д'Анджело.
Лже-Ирина согласилась принять итальянцев, но, когда они пришли, их встретил только Митя, сын Ивинской. Он передал им извинения сестры, которая якобы «должна была срочно уехать. Она поехала с друзьями на юг и собирается навестить мать». Гостям показалось, что мальчик напуган и ему не по себе. Их разговор прослушивали. Вскоре Д'Анджело с женой ушли.
На Лубянке Ивинскую снова ежедневно допрашивали. Однажды ее привели к В. Тикунову, заместителю председателя КГБ; его участие знаменовало важность, какую придавали власти ее делу. По описанию Ивинской, он состоял из трех шаров: «зада, брюха и головы».
Когда Ивинскую привели к Тикунову, она увидела на его столе копии «Живаго» и письма к ней Пастернака.
«Ловко мы замаскировались[892], — сказал Тикунов, — но нам-то известно, что роман не Пастернак писал, а вы. Вот что сам Пастернак пишет… — И Тикунов вслух зачитал отрывок из письма Пастернака к Ивинской: — «Это все ты, Лелюша! Никто не знает, что это все ты, ты водила моей рукой, стояла за моей спиной — всем, всем я обязан тебе».
«Вероятно, — ответила Ивинская, — вы никогда не любили женщину и не знаете, как любят и что в это время думают и что в это время пишут».
Обвинение Ивинской предъявили 10 ноября 1960 года[893].
Судебный процесс начался и закончился 7 декабря. В тот день шел дождь со снегом. Ивинскую с дочерью привезли в Московский городской суд на Каланчевской улице в «черных воронках». Мать и дочь очень обрадовались друг другу и не могли наговориться.
В зале суда не было ни свидетелей, ни родственников, ни представителей прессы — только судья, адвокаты, работники суда и следователи. Некоторые друзья Ирины узнали о процессе, скорее всего, от адвокатов; они стояли у ворот здания суда и махали Ивинской с дочерью, когда тех вели мимо.
Прокурор сообщил суду: переписка Ивинской и Фельтринелли убедила его в том, что за границу роман переправила Ольга, хотя и Пастернак тоже «продался милитаристам»[894]. По словам прокурора, ему неизвестно, кто написал роман, Пастернак или Ивинская, но за все это ее преследовать не будут, а судят ее с дочерью за получение ввезенных в СССР контрабандным путем советских денег. Суду представили половинку банкноты, присланной Фельтринелли; представили список курьеров вместе с переданными ими суммами.
Ознакомительная версия.
