Союзе. Думаю, организаторы Тоцких учений вполне осознанно скопировали американцев в способе доставки ядерного оружия, вряд ли это вышло случайно. Так или иначе, в 1954-м атомную бомбу на Оренбуржье сбросил именно Ту-4, аналог тех бомбардировщиков Б-29, экипажи которых в августе 1945-го стерли с земли Хиросиму и Нагасаки вместе с двумя сотнями тысяч их жителей.
О взлете бомбардировщика в Ахтубинске войскам на Тоцком полигоне сообщили через громкоговорящие установки и затем через каждые полчаса объявляли, сколько времени осталось до сброса бомбы. За десять минут до взрыва был дан сигнал «Атомная тревога», по которому все должны были уйти в укрытия, а экипажи танков, самоходных артиллерийских установок и бронетранспортеров – занять места в своих машинах и задраить люки. Начался поминутный отсчет времени. Пружина ожидания сжалась до предела. Воздух звенел напряженной тишиной. Приближался кульминационный момент учений, проходивших под кодовым названием «Снежок».
В 9 часов 30 минут в долине, которой было предназначено стать эпицентром, ухает слабый взрыв, обозначивший на земле цель для экипажа подполковника Кутырчева.
В 9 часов 33 минуты по местному времени прозвучало:
– Сброс!
За мгновение до этого на борту бомбардировщика бомбардир капитан Л. Кокорин нажал кнопку сброса. «Татьяна» отделилась от «Туполева» на высоте 8000 метров. Спустя 45 секунд, когда бомба находилась на высоте 350 метров, произошел взрыв. Его мощность оценивается разными источниками в 40–50 килотонн, хотя большинство участников учений и специалистов склонно говорить именно о 40 или даже 38 килотоннах.
Если верить полковнику Кривому, при подлете самолета Ту-4 с бомбой к цели командующий учениями маршал Г. К. Жуков находился на первом пункте наблюдения в районе горы Медвежьей (10,5 километра на юго-восток от эпицентра) и прошел на открытую деревянную смотровую площадку, предпочтя ее траншеям и бетонному бункеру с амбразурами. Вслед за ним, конечно же, направились все советские военачальники и зарубежные гости.
Полковник в отставке И. С. Чекмарев во время учений 1954-го был старшим лейтенантом, дежурным офицером комендатуры при китайской делегации. Перед взрывом он вместе с другими офицерами комендатуры находился возле той самой площадки с руководителями учений и иностранными гостями. Он вспоминает:
– Мы хорошо слышали команды и доклады по громкоговорящей связи. Полигон замер, над ним светило солнце, над полями висела тишина. Затем послышался доклад: «Лег на курс!» Через несколько минут послышался гул моторов и в небе появились самолет-бомбардировщик и по бокам его два истребителя сопровождения. Опять доклад: «Объект вижу!», затем команда «выполняйте задачу!». Доклад: «Накрываю!» – и команда «сброс!».
После взрыва атомной бомбы мощная взрывная волна дошла до этого наблюдательного пункта, посшибав головные уборы и с самого Жукова, и с маршалов Конева и Рокоссовского, сметя со смотровой площадки табуреты, приготовленные для руководителей учений и приглашенных. Согласно воспоминаниям очевидцев, маршалы даже бровью не повели. А вот их адъютанты побежали за фуражками своих патронов. Когда Георгию Константиновичу вскоре принесли фуражку, свидетельствует Г. С. Якименко, он повертел ее в руках и, улыбнувшись, произнес: «Кто-то успел в ней картошку пожарить». Адъютант не нашел головного убора маршала и принес ту засаленную фуражку, что первой подвернулась под руку, – нельзя же Герою Советского Союза (на тот момент пока еще трижды), маршалу и руководителю учений, нарушать форму одежды!
– Каждому солдату и офицеру было определено его место на момент взрыва, – вспоминает Григорий Сидорович Якименко. – Я находился на наблюдательном пункте, в укрытии. И когда грянул взрыв, лежал в противогазе на дне окопа. Земля ухнула, задрожала. Между вспышкой и взрывной волной был прогал 12–15 секунд. Они мне вечностью показались. Потом почувствовал, будто кто-то крепко прижимает меня мягкой подушкой к земле. Поднявшись, увидел взметнувшийся в небо на полкилометра атомный гриб. Что и говорить, зрелище не для слабонервных! Потом я не раз по долгу службы показывал заснятый в тот день «Фильм № 205» и всегда, когда видел на экране исполинского «джинна», озноб ощущал, вспоминая увиденное воочию.
Это же страшное кино, как мы помним, показывали и Н. Б. Курапову на курсах «Выстрел».
Утром 14 сентября лейтенант Владимир Бенцианов находился в блиндаже в 7,5 километра от эпицентра:
– В 9:30 мы услышали слабый звук – имитацию взрыва. А в 9:34 под нами качнулась земля. Мы в блиндаже сидели на ящике. Полковник мне говорит: «Ты чего, Бенцианов, ящик качаешь?» Едва успел ответить: «Я ничего не качаю, товарищ полковник», как тут же – словно удар трамбовкой по земле, усиленный в миллион раз… На крышу нашего блиндажа (восемь перекрытий!) мы закатили двадцатипудовый камень. Сдуло, как пушинку, мы его так и не нашли… Какая у нас была защита? Трусы, майка, нательное белье, хэбэ, ПИК (противоипритный костюм – «липучка»), очки, сквозь которые солнце виделось тусклой лампой… Блиндаж осветился голубоватым светом. Ни малейшего чувства страха не было, но пришла на мгновение какая-то опустошенность. Один из наших командиров буквально на секунды выскочил из блиндажа, но тут же вкатился назад, плотно прикрыв двери, и сказал, что черное облако идет прямо над нами. Минут через сорок после взрыва по сигналу «Радуга» мы вышли из блиндажа для выполнения боевых задач. Но прежде осмотрелись. Листвы на деревьях не было, она лежала на земле толстым слоем. Кабины автомобилей сдавило так, что у некоторых боковые стекла вывалились или потрескались. На бахче рядом с блиндажом бока арбузов изрядно подгорели.
Старшина Иван Емельянович Кушайков утром 14 сентября открыл, согласно приказу, все окна и двери на своем складе, а потом поехал домой, в райцентр Тоцкое:
– Вырыл траншею, перекрыл досками, тряпками, сверху зеленью – ботвой, ветками (так рекомендовали). Жену с дочкой туда посадил. А сам стою. Говорю, смотреть буду. Солдат кричит: «Старшина, ложись!» Вижу, летит бомбардировщик и со всех сторон самолеты – охраняли. Бомбу ждал. Вот она отделилась, мне показалось, как карандаш. Тогда я лег, но головой к взрыву. Сразу треск – гром так никогда не гремел, сколько живу. Огненная вспышка – думал, слепой буду, минуты две не видел, тер глаза. Потом зрение вернулось, и я увидел гриб. Все в нем поднималось, играло красками. Потом облако пошло, а от него лохмотья отваливались…
Председатель Тоцкого райисполкома Ф. И. Колесов вспоминал взрыв так:
– Рядом с райисполкомом дом был кирпичный. Говорю подполковнику: «Может, туда пойдем?» – «Не надо, черт его знает, рухнет еще». Легли в канавку. Тряхнуло, заходила земля. Встали, огненный столб стоит огромный, страшный, по нему били из орудий, с Сороки (с юга, со стороны речки Сороки. – В. М.) летали в него самолеты, бросали бомбы, им желательно было его разорвать. Мыряли в него и вылетали черные.
Этот факт подтверждает участник Тоцких учений А. М. Антонов, служивший в 10-й гвардейской штурмовой истребительной дивизии авиамехаником по обслуживанию самолета МиГ-15:
– Самолеты с нашего Сорочинского военного аэродрома поднимались в воздух и улетали на полигон. Вскоре после взрыва начался сильный ливень, мы ходили под дождем, не думая об опасности… Самолеты по четыре, по шесть в ряд взлетали и шли через это облако (образовавшееся после взрыва. – В. М.) на бомбежки по мишеням. В первом шли точно к цели. Во втором ряду – молодые ребята, те побросали бомбы кто куда… Прилетевшие на Сорочинский аэродром самолеты не мыли, не дегазировали. Нам же сказали только: «Умойтесь и поменяйте одежду на старую». Мы недоумевали. Нам так было жалко отдавать новенькое обмундирование!
Н. Б. Курапов описывал взрыв, пожалуй, скрупулезнее остальных. В нем совместились и бывший военный, и историк, и просто наблюдательный человек:
– После взрыва – страшный гуд. Земля качнулась в одну, потом в другую сторону в считаные доли секунды. Потом почувствовалось сильное давление воздуха. Взрывная волна прошла, и стало секунды на две тяжело дышать – видно, образовалось безвоздушное пространство. Барабанные перепонки сначала давило внутрь, а потом изнутри. Мы с соседом лежали за плетнем, ногами к эпицентру, как нам сказали. В ушах свист, звон со скрежетом. Такое давление было, что, когда барабанные перепонки вставали на место, издавали звон на низких тонах – вроде колокольного. Мы залезли на крышу, хотя и предупреждали нас, что нельзя. Гриб был – ножка черная, а шляпка красная. Как из трубы в морозный день, все перемешалось в ней: клубы дыма, пыли, обломки. Температура была огромная. На расстоянии
