В столицу Крыма мы прилетели около 6 часов вечера. Багажа у меня не было, только сумка и свернутая афиша. Выскочив из аэропорта, я быстренько сговорился с одним из таксистов, слонявшихся у выхода, и уже через 10 минут машина мчала меня по направлению к Севастополю. Вот тут-то снова проснулся мой зуб. Скорее всего, свою роль сыграли рытвины и ухабы, которыми сопровождался выезд моего такси по максимально укороченному маршруту из города. Уже на подъезде к Бахчисараю уровень зубной боли был даже выше, чем утром этого дня. Я только что не выл, подскакивая на каждой выбоине шоссе. Когда мы наконец подъехали к дому, я был в состоянии полной прострации, с сильно выраженным эффектом «ухода в себя». Я чуть не забыл сумку в машине, но про афишу, кинутую к заднему стеклу, забыл начисто. Так я лишился явного раритета, аналогов которому вряд ли найдется, и впоследствии даже не рассказывал об этом супруге, боясь вызвать ее карающий гнев по поводу утери такой святыни.
Дома мой внешний вид и неадекватное подергивание лица сначала вызвали у жены и тещи противоречивую реакцию: в этом они увидели признаки развившегося алкоголизма, но, узнав правду, семья успокоилась, и я в сопровождении жены срочно выехал в центральную горбольницу, где всегда круглосуточно дежурил стоматолог. Там, на мое счастье, оказалось малолюдно, и немолодой седовласый врач, осмотрев мой клык и догадавшись, что мне не сладко, обколол его анестезией, быстренько вскрыл, промыл лекарством и отправил меня домой, уверив, что поесть я смогу, а утром без промедления — к врачу. Мне снова полегчало, я даже смог запихнуть в себя несколько знаменитых тещиных куриных котлет, изготовленных в честь моего приезда, и шарахнуть с тестем несколько рюмок водки, отчего потом уснул сразу и без сновидений.
Утром всю инициативу по моему выздоровлению взяла на себя теща. Она еще работала тогда в бухгалтерии Нахимки, начисляла всему училищу зарплату, а потому пользовалась заслуженной известностью. Использовав связи по полной программе, она живенько с самого утра договорилась с тамошним стоматологом, по рассказам, сущим чародеем по части зубов, и перезвонив домой, срочно вызвала меня к 11 утра в училище. За полчаса до срока я начал движение в направлении чуждого мне по убеждениям командного училища. Жила семья моей жены в районе самой Стрелки, на ул. Надежды Островской, и ходу до КПП Нахимки, где меня ждала теща, было минут пятнадцать.
Теща встретила меня и, проводив до санчасти, вверила рукам врача, который оказался здоровенным мужиком с огромными волосатыми руками, торчащими из засученных рукавов халата. Как и все большие люди, он был добродушен и улыбчив. Пощелкав по моему зубу всевозможными инструментами, он отправил меня на рентген, а получив снимок, с широченной улыбкой констатировал, что зуба-то у меня уже и нет. Осталась только оболочка с перегнившей сердцевиной. И это надо удалять. Я обреченно согласился, хотя до этого зубы мне еще никогда не рвали, разве только в молочном детстве. Но все прошло на удивление гладко. Зуб, наверное, и правда был уже полумертвый, и вырывание клыка прошло без видимых страданий и болей. Набив рот тампонами и невнятно пробормотав слова благодарности врачу, я покинул лазарет училища и зашел отметиться к теще в бухгалтерию. Там я заслушал плановую серию охов по поводу моих страданий, был оценен группой тещиных сослуживиц на предмет соответствия меня моей жене и самостоятельно отправлен на выход.
Вырвавшись из бухгалтерии, я двинул было к КПП, но, передумав, резко взял в сторону. Вспомнив про низко-дырявый забор училища, я просек, что могу сократить дорогу домой почти вдвое, просто перепрыгнув через забор в нужном месте. Что я и отправился исполнить.
Чтобы продолжить повествование, придется сделать небольшое «лирическое» отступление. Что такое севастопольская комендантская служба тех лет, людям знающим объяснять не надо. Чернопогонная, краснопросветная диктатура с неограниченными полномочиями и отсутствием правовых рамок. Правила бал в комендатуре морская пехота, а точнее, те представители офицеров этого рода войск, которые оказались неспособны служить Родине в более тяжких условиях. Ну, по крайней мере, так нам представлялось, да и земля, как говорится, слухом полнилась. Были эти комендантские орлы как на подбор. Все «гераклы засушенные», у всех словарный запас на уровне полного собрания уставов Вооруженных сил, дополнений и пояснений к ним, и самое главное, уверенные в себе, как римские центурионы. И вот в это спаянное и спитое комендантское братство во второй половине 80-х годов проник чуждый элемент, да и к тому же совсем не морпех. А просто лейтенант. Да еще и выпускник Нахимки. А была фамилия того лейтенанта Галактионов. По ходившим слухам, курсант Галактионов умудрился жениться на дочке самого коменданта Севастополя, по любви или по расчету, не мне судить. Ну и само собой, грех было не воспользоваться такой возможностью и не остаться в славном городе Севастополе продолжать воинскую службу под крылом тестя, а не залезть на долгие годы в какую-нибудь стальную коробку на дальних рубежах Родины.
Кажется, тестю такой вариант не очень понравился, но против счастья дочери он не пошел, а потому сразу после выпуска из училища однокурсники Галактионова разъехались по всей стране, а он сел на троллейбус и приехал в комендатуру. И стал одним из новых помощников коменданта г. Севастополя, или еще кем-то, не суть важно. Отношение тестя-коменданта к карьере зятя-помощника интуитивно передалось всем ветеранам комендантской службы, и Галактионова начали «учить» служить. Да и к тому же скоро тесть его ушел на заслуженный отдых, а место его занял более молодой, а от этого более неистовый службист подполковник, а в недалеком будущем и украинский комендант города полковник Зверев. Тот поднял планку «обучения» Галактионова просто на запредельную высоту, и оттого носился лейтенант по Севастополю с выскобленной под «ноль» головой, в квадратной уставной фуражке и необъятном мундире, выданном на складе, а не пошитом в ателье, являя собой идеальный вариант полностью уставного офицера. Принципом службы в севастопольской комендатуре всегда был результат. А результатом считалось определенное количество задержанных военнослужащих, неважно, что и где нарушающих. Галактионов, по неопытности своей, результатов сразу давать не смог, но нашел мудрое и главное — свежее решение. (Я уже писал об этом в рассказе «Патруль».) Зная все тайные входы и выходы из своего родного училища, благо года еще не прошло, он стал периодически совершать рейды на комендантской машине с патрулем на борту под стены родных пенат и беспощадно отлавливать кадетов толпами, невзирая на курс и личные знакомства.
В Нахимке все обалдели, от первокурсников до командования, предали его анафеме, но ничего большего сделать не могли, и только скрепя сердце забирали своих кадетов пачками из комендатуры, куда отвозил их неутомимый лейтенант для оприходывания и строевых занятий. Так вот и в тот день, когда я рвал свой зуб, Галактионов тоже сидел в засаде под забором родного училища.
Плохо ориентируясь на территории Нахимки, я тем не менее чисто интуитивно вышел как раз к тому месту забора, мимо которого шел часом раньше. Одновременно со мной катапультировались еще двое кадетов в повседневной робе, явно направляющиеся в близлежащий магазин. Они даже сочувственно пропустили меня вперед, узрев набитый окровавленными тампонами рот. Оказавшись на той стороне училища, я было направился к ближайшему дому, но не тут-то было! Мне, в лучших традициях задержания иностранных шпионов доблестными чекистами, быстренько заломали руки выскочившие из кустов матросы с красными повязками «Патруль» на рукавах, а следом за ними из тех же кустов вывалился откормленный лейтенант, вытирая с упитанного лица обильно струившийся пот.
— Товарищ лейтенант, я от врача, сам оф… — попытался промямлить я с набитым ватой ртом.
— Это мы в комендатуре разберемся, от какого ты врача, да еще и в гражданской форме одежды. В машину его! Да вон еще двое. Взять их, — не обращая внимания на мои неуклюжие попытки объясниться, скомандовал своим нукерам Галактионов и полез обратно в кусты.
Через десять минут я в компании пяти или шести курсантов и парочки матросов трясся в кузове комендантского грузовика, направлявшегося в город. Ситуация была комичной. Судя по всему, и возрастом, и прической я был схож со старшекурсником, а документы, как принято, у меня не изъяли просто случайно, отвлекшись на новые поступления курсантов из-за забора. Замечу, что документы у меня были с собой. Суровая школа пятилетнего сосуществования с комендатурой Севастополя научила быть готовым ко всему. Оставалось только ждать, когда все решится само собой, потому что качать свои офицерские права я опасался из-за скорых на расправу бойцов комендантского взвода, которые, в случае чего, лишили бы меня еще парочки зубов, причем без анестезии. В комендатуре нас всех ввели в тамбур дежурной части и выстроили вдоль стены. Дежурный по комендатуре молча принял от Галактионова пачку документов и, вызывая каждого по очереди, вносил того в списки задержанных, а сам Галактионов давал грамотные трактовки правонарушению. Потом задержанный удалялся на строевые занятия, и вызывался следующий. Работа шла привычно и быстро, и вот, когда перед дежурным и Галактионовым осталось всего два человека: я и испуганный донельзя матрос, в дежурку вошел сам комендант, подполковник Зверев.
