Кацуба вразвалочку двинулся прямо на толпу, мурлыкая:
Село солнце, село за далекие моря,
Мне драться надоело за идеи Октября…
Удержав его за локоть, Ольга плавным движением выдернула «беретту» из кобуры и дважды выстрелила в воздух.
Эффект получился поразительный — толпа вмиг шарахнулась, распадаясь надвое так, словно на нее пер танк. Моментально настала томительная тишина. Сидевший продолжал невозмутимо пускать вонючий дым.
Решив ковать железо, пока горячо, Ольга шагнула вперед и, перебросив пистолет в левую руку, правой помахала пресловутым сальвокондукто — даже после всех свертываний-разворачиваний и пребывания в кармане бумага с печатями выглядела внушительно. Мазур зорко поглядывал, не решит ли кто-нибудь повести себя некорректно. Священник подошел к Ольге, она, к некоторому удивлению Мазура, присела, согнув правое колено — а это и называется подойти под благословение, — выпрямилась и громко бросила в пространство несколько фраз с неподражаемой барственной интонацией, в ее устах вовсе не казавшейся актерством.
К ней опасливо подошел толстый индеец — тот самый, в городском пиджаке на голое тело, с увесистым серебряным крестом на груди. Кто-то из толпы попытался было вклиниться со своими объяснениями, но теперь уже индеец рявкнул на него так, что сразу стало ясно: он и есть местная власть. Как это у них называется? Ага, сеньор алькальд.
Священник и алькальд что-то возбужденно объясняли Ольге. Она слушала, спрятав пистолет и страшную городскую бумагу. Народ безмолвствовал в полном соответствии со строками пушкинской трагедии. Сидевший докурил сигару и отшвырнул дымящийся бычок, едва не угодив на чью-то босую ступню. Хозяин ступни молча шарахнулся, его подтолкнули локтем, призывая к тишине и спокойствию.
— Н-да, Шекспир в мягком бумажном переплете… — покрутил головой Кацуба. — В таких местах иногда самые натуральные шекспировские страсти случаются, дело-то не в декорациях, а в бурлении и накале эмоций…
— Да что такое? — жадно спросил Мазур.
— Чудище с зелеными глазами, сиречь ревность. Вон тот обормот, на которого они все напирают, — местный охотник. Надо полагать, особенной любовью односельчан не пользуется, как оно и бывает на всех широтах: они все нищие, но прикованы к своим клочкам земли, охотник ничуть не богаче, но как бы свободнее — шляется себе по лесам целыми днями, пока другие в поле горбатятся… Вон как вызверились… Другому бы, глядишь, с рук и сошло…
— Что сошло? Да объясни ты!
Кацуба повесил автомат на плечо, почесал в затылке:
— Говорю тебе — Шекспир. К женушке повадился какой-то хваткий парень… я не понял, кто такой, какое-то местное слово… ага, ясно, нечто вроде караванщика, караваны лам на базар гоняет, а это, по здешним меркам, фигура — и денежки в кармане звенят, и городское обхождение знает… Короче, вернулся охотничек раньше срока и застукал парочку «ин флагранте»[38]. Кавалер успел рвануть в неизвестность, не утруждая себя надеванием порток, а вот неверная женушка доигралась… Мачете видишь? Все в пятнах?
— Он ее, что…
— Ага. Рубанул пару раз — и ни печали тебе, ни воздыхания… А местные, да будет тебе известно, гомонят отнюдь не из ярого законопочитания. Мотивы тут сугубо житейские: полиция наедет, следствие будет вести, пока всех кур не слопает и все вино не выжрет, да вдобавок у покойницы в соседнем селении — весьма богатая по здешним меркам и влиятельная родова, с них станется нагрянуть в гости с ружьями и бензинчиком… Бывали, говорят, прецеденты, деревни в таких случаях дотла выгорают. Закон в этих местах — понятие относительное… Погоди!
Он подошел к троице и вступил в разговор. Мазур остался в одиночестве, торчал с автоматом на плече, как болван, посреди пыльной улочки. Две худые собаки, подойдя совсем близко, с любопытством к нему принюхивались. Толпа кидала искоса боязливо-любопытные взгляды. В первом ряду Мазур заметил молодую индеанку, которая в городском платье и с хорошей косметикой смотрелась бы не хуже иных манекенщиц, и подумал, что ревность и прочие страсти здесь выглядят, в общем, столь же естественными, как и в более цивилизованных местах. Где красота, там и все сопутствующее…
Кацуба вдруг подошел к сидевшему на крыльце — тот, не меняясь в лице, что-то коротко сказал в ответ на вопрос и подвинулся, — а толстый алькальд, надсаживаясь, принялся орать на односельчан. Те, поворчав немного, принялись понуро расходиться, кое-кто с любопытством оглядывался. Вслед за ними, повинуясь решительному Ольгиному жесту, поплелся и сам алькальд, что-то ворча под нос. Проходя мимо Мазура, почтительно раскланялся — и украдкой поддал кулаком индейской красавице, через плечо пославшей Мазуру совершенно недвусмысленный взгляд.
Потом подошел священник, лицо у него было крайне усталое, печальное. Не зная, как себя держать, Мазур коротко поклонился.
— Меня зовут отец Гальвес, — сказал старик. — Сеньорита спрашивала про герильеро — их здесь нет, не беспокойтесь. Давненько не бывало — разве что прежние, еще при доне Астольфо… Не скажу, что ваше предложение мне по душе, но, может быть, так и лучше… Проведя столько лет в глуши, начинаешь на многое смотреть иначе…
Ничего не понимая, Мазур на всякий случай кивал с умным видом. Старик печально улыбнулся:
— Когда я был молодым, все казалось простым, ясным и заранее разложенным по полочкам. И только с годами начинаешь понимать, что иногда высшая мудрость — в том, чтобы не быть судьей, как Спаситель и учил… — Он поднял руку и осенил Мазура крестным знамением. — Думаю, до утра ничего такого не случится, но с рассветом все же постарайтесь уехать побыстрее… Если не погнушаетесь скромным гостеприимством — милости прошу на ужин…
Кивнул и пошел прочь, подметая подолом рясы сухую серо-коричневую землю. Так ничего и не поняв, Мазур направился к хижине, спросил издали:
— Объяснит мне кто-нибудь, до чего вы тут договорились?
— Все очень удачно складывается, — сказала Ольга. — У него, — она показала на невозмутимого охотника, отрешенно беседовавшего с Кацубой, — есть лодка, дряхленькая, но с мотором. До Чукумано, если водой, — километров восемьдесят, ты не так уж и заблудился, просто забрал в сторону… На рассвете отплываем. Он согласен быть проводником — за ружье. Ну, сам понимаешь, ружье с запасом патронов ему скоро понадобится, собирается уходить в лес, к барбарос, потому что иначе либо полиция его прихватит, либо родственники жены, что гораздо вероятнее, отправят к праотцам без всякой лишней экзотики вроде столба пыток или снятия скальпа…
— И что, удастся ему спрятаться? — с любопытством спросил Мазур.
— Наверняка. Сбежавший любовничек не из той деревни, где живут родственники жены, так что, пока там узнают, он уже будет далеко. В лесах кого только нет…
— Погоди, — сказал Мазур, понизив голос. — Она, значит, там? — Он кивнул на дверной проем.
— Где же ей быть? Хоронить неверную супругу он отказался категорически, завтра старухи займутся… Алькальду я сказала, что мы из полиции и сами его увезем в город. По-моему, он не до конца поверил, продувная бестия, однако для него главное — избежать лишних неприятностей. Да и падре, пусть и без особого воодушевления, нашу идею поддержал, вот алькальд и обрадовался случаю спихнуть с себя всякую ответственность, избежав при этом тягостного постоя полиции. Потом, конечно, некоторый шум все же поднимется, когда прознают родственники, но хлопот будет не в пример меньше… — И по неисповедимой женской логике вдруг с интересом спросила: — А ты мог бы меня вот так вот убить?
— Изменишь — узнаешь, — мрачно сообщил Мазур.
— С кем? — Она тоскливо огляделась. — Одни «индиос», и все мои платья — в Барралоче… Алькальда, что ли, совратить?
— Вот тогда я тебя точно зарежу, девушка из общества, — сказал Мазур.
На крыльце, похоже, обо всем договорились. Кацуба похлопал индейца по плечу, что тот перенес с брезгливой невозмутимостью, подошел к ним:
— Порядок. На рассвете уплываем. Оружия у нас столько, что одного «винчестера» можно безболезненно лишиться.
— А что ты ему сказал? — спросил Мазур.
— Да чистую правду, — ухмыльнулся Кацуба. — Не всю, разумеется… Сказал, что там, на Чукумано, — наши враги, которых мы, не исключено, будем резать. Иначе нас могут зарезать первыми. Наш новый друг сеньор Бокаси это воспринял абсолютно спокойно: прекрасно вписывается в его мировоззрение и систему философских взглядов. Врагов, понятное дело, надо резать, пока они тебя первыми не зарезали. Одно уточнение: резать вместе с нами наших врагов он не собирается — это мол, наше личное дело. Но, я думаю, и без него обойдемся, а? Главное, проведет к самым озерам… Пошли за вещами? Я так прикидываю, нужно разбить палатки поблизости от данного домика: чтобы народец видел Бокаси под охраной слуг правопорядка и не решился бы на самодеятельность, а то без проводника оставят, черти…
