Влад Колчин - Музыка как шанс. Победить рассеянный склероз

Ознакомительная версия.

Мне сделали предложение играть четыре раза в неделю в одном из дорогих клубов за приличный гонорар. Эти деньги в основном и шли на оплату студийного времени.

Выходить на сцену было все труднее. Ноги были как ватные. Случалось и так, что сыграв свое соло, я уходил за ближайший столик и ждал, когда сыграют свои импровизации остальные музыканты и певица споет тему. Когда начиналась следующая композиция, я вставал и, стараясь делать непринужденное лицо, тайком придерживаясь за стену, поднимался по лестнице в четыре ступеньки на сцену. Никогда не забуду эти ступеньки.

Благо, что к тому времени, моя сестра Аня выросла в серьезную джазовую певицу и работала со мной. На нее всегда можно было положиться, если вдруг мне было необходимо посидеть за столиком подольше.

Облегчало жизнь еще и то, что музыканты, с которыми я играл, отвозили меня после работы домой.

Когда-то давно я слыл знатным рассказчиком анекдотов. Теперь я заметил, что давно перестал искрометно хохмить и гримасничать. Как-то так сложилось само собой. На фотографиях моя улыбка все больше напоминала мне оскал.

Я уходил в себя.

А жизнь продолжалась. Я позвонил одному из «потомков русского разведчика». По тону разговора я быстро понял, что мой звонок для разведки все еще актуален. В итоге после нашей беседы я был доставлен в некую загородную клинику, где мне сделали магнитно-резонансную томографию с контрастированием. Простыми словами – снимок головного мозга, по результатам которого должно было стать понятно, подхожу я для тестирования новых лекарств, или нет. Мне даже такси заказали, чтобы отвезти меня за город и привезти обратно.

Вследствие этого у меня страшно повысилась самооценка.

«Ничего себе, сколько заботы! – удивлялся я, – Наверное, даже раковым больным на обследование такси не заказывают. Видать – нужен я им».

Но когда обследование состоялось, про меня благополучно забыли, и самооценка пришла в норму.

Через месяц я позвонил доктору сам. Он ответил, что под эту программу я не подхожу.

Я решил позвонить по телефону другому предлагателю помощи, вследствие чего я попал на лекцию для больных рассеянным склерозом.

Там мне напомнили, что я имею все шансы оформить инвалидность. И тогда, при условии добровольного периодического унижения перед медицинскими чиновниками, мне будут платить смешные деньги, на которые я смогу есть. Есть иногда, конечно, хотелось, но мысль о том, что я буду именоваться «инвалид» – отбивала аппетит напрочь.

– Че-е-его?! – бунтовало потрепанное достоинство. – Я не инвалид!

Приятная женщина – невропатолог средних лет устало рассказывала собравшимся про эту болезнь и про медикаменты, которые предположительно, должны удерживать саму болезнь в состоянии ремиссии.

Потом она говорила про какие-то проценты каких-то вероятностей, про побочные действия препаратов, которые, возможно, будут сдерживать развитие болезни, про которую толком никто ничего не знает, сказать ничего не может, и, вообще, это не одна болезнь, а целый комплекс малоисследованных заболеваний, в которых она ведущий специалист, а теперь ей нужно срочно уходить, потому, что ей привезли ее пациента с обострением.

Я оделся и вышел тоже. Она стояла у машины с открытой дверью, в которой на пассажирском сиденье находился парень и говорил с ней. Рядом также стоял человек, который больного привез. Мне стало интересно, и я подошел ближе, чтобы слышать, о чем разговор, но не привлекать к себе их внимание.

Им было не до меня. У молодого парня утром отказали ноги.

У меня еще нет. Поэтому я пошел домой.

Итак от лечения я отказался. Все было просто и ясно: либо я покупаю «Капаксоны» с «Бета-феронами» и не имею финансовых возможностей работать над своей музыкой в студии, либо оформляю инвалидность и погружаюсь в тонкости лечения неизлечимой болезни с плохо прогнозируемыми побочными эффектами от непрогнозируемых возможных вероятностей. Ни в том, ни в другом случае серьезное занятие музыкой не предполагалось.

Уже полгода повторялся один и тот же сон: Я катаюсь на велосипеде по тем местам, где прошло мое детство. Малая родина не отпускала. Сон проходил, а ощущения после него оставались.

На одном из сеансов Аида сказала:

– Я тебя в самолете вижу. Лететь куда-то собираешься?

– И в планах нет.

Она многозначительно улыбнулась. На следующий день зазвонил телефон:

– Здравствуйте, Вас беспокоит телеканал… Мы снимаем фильм о Земфире, не могли ли бы Вы прилететь в Уфу, что бы дать интервью в каком-нибудь уфимском клубе, где вы играли, когда она еще не была известной?

Я не любил общаться с журналистами на эту тему. К тому времени я был научен горьким опытом, поскольку неоднократно я был обманут ими.

Работникам желтых газет не нужна правда. Им платят за скандал. А там, где его нет, они его выдумывают. Что делать, не они такие, «жизнь такая, вертеться надо».

Чтобы лучше понимать, кто такие «журналисты», считаю уместным рассмотреть этот вид хомо-сапиенс отдельно. Я постараюсь, так сказать, препарировать их сущность, чтобы, если так можно выразиться, рассмотреть их в разрезе.

То, что встречалось лично мне, в связи с моей звездной подругой, выглядело приблизительно так: в массе своей это юные барышни, отнюдь не с юными амбициями. Это люди с поверхностной логикой, большим количеством энергии и примитивной хитрости, в редких случаях – с достаточной эрудицией. Но умными лично мне их назвать сложно.

Обычно мое знакомство с ними происходило так:

А) В трубке телефона появляется нежный, учтивый, приятный женский голос:

– Здравствуйте, а не могли ли бы Вы…

Для меня, существует презумпция порядочности по отношению к незнакомому человеку, который мне звонит. Особенно если это женщина.

И я отвечаю:

– Это нужно Земфире?

– Это нужно ее поклонникам.

– Вы представляете поклонников?

– Я представляю… (В разных случаях, это разные телеканалы или печатные издания, главный офис которых расположен обычно в Москве.)

…И, конечно же, мы работаем для них!

– Приезжайте в Питер. Только я должен предупредить, что я расскажу то, что знаю сам, что связано со мной, и то, что было в действительности, а не то, что вы себе уже придумали и теперь хотите от меня услышать.

– Ну, конечно, нас интересует только правда!

Бэ) Далее появляется молодая особа и получает желаемое интервью.

Вэ) Еще через некоторое время я встречаю статью, в которой написана откровенная чушь с использованием моих вырванных из контекста фраз и искаженных фактов.

Все это полито толстым слоем выдуманных добавлений и комментариев автора. А еще чуть позже я встречаю схожее, дважды переработанное вранье в других изданиях.

Мэ) Вторичное вранье заставляет меня умозаключать, что это, с позволения сказать, «интервью», было перепродано в другие издания с еще более нескромными дополнениями «от себя».

Приступы активности у желтых человечков происходят обычно в канун дня рождения звезды. На этот раз их желание получить секретные сведения о кумире было настолько острым, что они предложили мне финансировать мой перелет в оба конца. В этом случае я подумал: «Если дверь открывается – ею нужно воспользоваться», – и я согласился полететь на родину.

«Пока я еще могу ходить, – думал я, – нужно успеть побывать в родных местах, которые я видел так часто в своих снах в последнее время.

Неизвестно что принесет следующее обострение. Неизвестно, в какое утро я превращусь в растение».

К тому времени, когда я оставался на ночь один дома, я клал рядом с собой телефон, чтобы, если что, позвонить друзьям, и они могли открыть дверь в мою квартиру. А просыпаясь, подходил к зеркалу и говорил своему отражению: «Не ссы, **я!»

Это стало своеобразным ритуалом почти каждого утра.

Прилетев в Уфу, я встретился с журналисткой и уже на следующий день я был в своем родном городе Стерлитамаке. Переночевав у родственников, я взял у них велосипед и отправился в путешествие по дорогим сердцу местам.

На велосипеде передвигаться было проще, чем пешком. Вот школа, где окончил первый класс, школьный двор, дорога к дому, а вот, наконец, и он! Маленький, вросший в землю одноэтажный домик.

Ознакомительная версия.