Ознакомительная версия.
Если эти три дня еще можно было бы охарактеризовать как близкие к помешательству вкладчиков, то ночей у вкладчиков вообще не было.
Как выглядят доллары, отец плохо себе представлял.
Он сам и поведал мне эти тонкие подробности через пять дней после дефолта, сидя у меня в общежитии.
Я был удивлен его внезапному приезду. А более того – был удивлен его спокойствию.
«Неужто с потерей всех сбережений в нем проснулся философ», – подумал я в первые минуты нашей встречи.
– Я боялся, ты мать убьешь вместе со всем банком.
– А сколько тут комнаты стоят? – в полголоса ответил вопросом отец.
Я был без преувеличения шокирован. У него были доллары!
Следующий день начался для нас раньше обычного. Умирающая экономика страны билась в предсмертной агонии. Бешено скачущий то вверх, то вниз курс доллара, был олицетворением конвульсий финансовой системы, привычно преданной «вертящимися» родины. Люди бегали от одного пункта обмена валюты к другому, продавая рубли, покупая доллары, продавая доллары, покупая рубли, продавая рубли, покупая доллары… Это было похоже на суету умалишенных.
Офицер отважился сыграть в эту русскую рулетку. Ничего не понимая в экономических науках, он решил рискнуть, положившись на удачу и свою интуицию…
Мы стояли в комнате с огромным окном. Почти во всю стену. По Питерским мрачным меркам она была очень светлой. Свежий косметический ремонт добавлял ощущение тихого праздника, который, казалось, можно было спугнуть громким шепотом. Особенный уют пустой комнате придавал мелкий свежелакированный паркет.
Площадь комнаты была девять метров. Большего мы позволить себе не могли. Но были довольны и этим. В соседней комнате жил парень моего возраста по имени Коля.
Отец сказал: «Учись» – и уехал в Уфу. Я отправился в знакомый подвал духовой кафедры.
На следующий день, в моей комнате раздался телефонный звонок:
– Привет. Свободен вечером?
Это обычное многообещающее приветствие музыкантов.
– Да.
– Приходи в казино «Талион» к восьми. Сорок баксов. Пиджак, бабочка.
Сорок долларов – была серьезная сумма, которая обеспечила бы мне месяц беззаботной, студенческой жизни. В назначенный час я стоял на выходе из гримерки казино, в костюме и с саксофоном.
Ко мне подошел Зуйков и обозначил задачу.
– У них тут сегодня розыгрыш. Разыгрывают пять штук баксов. Хотя мне лично кажется, что не только. Мы выходим, поливаем по блюзу в фа мажоре пару минут вдвоем. Я – линию, ты – соло.
Потом наоборот, ты – линию, я – соло. По квадрату. Потом получаем бабки и сваливаем. Понятно?
– Куда уж понятнее… А что значит «не только»?
– Что не только?
– Ну ты сказал: «Разыгрывают пять тысяч баксов и не только».
– А-а, не только баксы. Ты в метро был сегодня?
– Только что от туда.
– Видел, сколько нищих стало?
Я промолчал.
– Вот их и разыгрывают.
– Они не такие, жизнь такая, им вертеться надо, иронично попробовал заступиться я за собравшихся обладателей дорогих украшений.
– А вот, смотри-ка, сейчас может и завертится кто…
По сценарной задумке дорогого праздника саксофонисты должны были раствориться в массе гостей и по условному сигналу неожиданно начать играть.
Выйдя из гримерки в игровой зал, Зуй вальяжно облокотился о колонну, стоявшую посреди зала.
Скрестив ноги, он закурил и взял бокал шампанского, который любезно предложил ему официант. Затем, поправив висящий на шее саксофон, театрально откинул полу расстегнутого пиджака и, выдыхая в потолок сигаретный дым, изрек в толпу буквально следующее:
– Россия гибнет, господа!
Далее он медленно глотнул из бокала и так же не спеша поставил его на поднос.
Почтенное собрание развернуло свои головы в его сторону.
Надо было видеть, как, с какой судорожной энергией замахал всеми частями тела режиссер развлекательной программы, вспомнив все условные знаки, которые ему были известны, и даже те, о существовании которых он никогда ранее не догадывался.
На другом конце зала я поперхнулся своим с трудом сдерживаемым смехом.
Я уверен, что если бы эту блистательно сыгранную театральную сцену видели члены жюри премии «Золотая маска», то Зуйков победил бы во всех номинациях.
Отыграв на саксофонах свою минуту, мы забрали честно заработанные деньги и удалились восвояси.
За эту ребяческую выходку пятидесятилетнего музыканта нас в это казино больше не приглашали.
Продолжая практиковать сачкование, лекции я практически не посещал, стараясь больше времени проводить с саксофоном. Зато не пропускал уроки физкультуры, стоявшие в расписании два раза в неделю. Важные лекции всегда можно было раздобыть у Тани Долгополовой, с которой мы сдружились не на шутку, являясь однокурсниками.
С Таней мы были неразлучными друзьями. Высокая, огненно-рыжая статная особа, с легкостью превращающаяся из «Мисс достоинство» на концерте в озорного, шкодного чертенка сразу после него. Это рыжее чудо обладало пятью октавами диапазона и вследствие этого богатства состояло в Российской книге рекордов Гиннесса. Когда на сцене это удивительное существо раскрывало свой рот, по спине бежали мурашки, размером с нехилого американского таракана. А уж тембр ее голоса словами и описывать глупо.
На очередном уроке физкультуры, поднявшись из тренажерного зала, находящегося на первом этаже, по лестнице на этаж второй, где был расположен зал, в котором девушки занимались аэробикой, я присел на скамейку в ожидании своего рыжего друга.
Мой взгляд зацепился за точеную фигурку, изящно двигающуюся в первой линии танцующих девушек.
Когда урок закончился, изящная фигурка легко забежала в раздевалку, но, как выяснилось позже, заметила мой пристальный взгляд. Вдруг она на мгновенье появилась в дверном проеме и, игриво помахав мне рукой, смутилась от своего хулиганского поступка и снова исчезла в раздевалке.
Женщины…
Да-да, мой заинтригованный друг, я был заинтересован в продолжении этой истории не меньше твоего, уж поверь.
Красивая, стройная, идеально сложенная девушка. К тому времени у меня уже был богатый опыт общения с хореографами. Танцовщицу «классичку», я уж мог выделить среди остальных хороших фигур.
Она вышла из спорткомплекса с подругой.
У дверей их ждал я.
– Добрый день, сударыня, – обратился я к подруге. – Не могли бы Вы мне помочь? – и, увидя разрешающий взгляд в ответ, продолжил:
– Дело в том, что я с детства очень стеснителен, а особенно робею при виде красивых девушек.
Мне очень понравилась ваша подруга…
– А почему Вы обращаетесь ко мне, может сразу стоит обратиться к ней?
– Что Вы! Я не переживу отказа, или, по крайней мере, я потеряю сон на неопределенное время, что повлечет за собой потерю аппетита, а аппетит для творческого работника, согласитесь, – самое ценное ибо ведет его к признанию.
И бла-бла-бла, и что-то еще, сейчас уже не помню, но суть в том, что приглашение в театр состоялось и было принято с открытой датой.
На следующий день я познакомил их с моей голосистой подругой, после чего Рыжая, смотря Злате в след, спокойно прокомментировала свою позицию по отношению к ней:
– Она ничего, берем. Заверните.
Дальше в традиции: телефонные звонки, цветы, волнение, ожидания, разговоры…
У Златы был парень. И я, наверно, повел себя с ним грубо. Конечно грубо! А как еще?
– Подружите пока, я в очереди постою – что ли?
И все предыдущие девушки слились в один общий образ и отменились разом.
И осталась только одна Златкина ослепительно солнечная улыбка.
И мы пошли в театр.
А когда дошли с ней до дверей театра, стали целоваться. Да так страстно, что готовы были друг на друге одежду разорвать. Даром что холодная осень, и люди вокруг.
Злате, возвращаться домой к тетке нужно было на электричке. Была уже ночь. Мы ошиблись электричкой и сели не в ту, но были так увлечены друг другом, что поняв, что едем просто в ночь, – по-детски долго хохотали над собой, несмотря на то, что электричка была последней. Сойдя на ближайшей остановке, я попросил ее научить меня танцевать вальс. Я – неуклюжий Буратино, и она – сказочный лебедь из самой красивой сказки. Людей не было на железнодорожной платформе. И казалось, что их нет еще за тысячи километров от нее. Были только осень, пожелтевшие листья, ночь, луна, звезды и мы. Мы вальсировали одни на станции с метафоричным названием «Горелово», как будто говоря тем всему миру: «Да гори оно все, синим пламенем. Все то, что не касается нашей любви».
И еще несколько лет была какая-то наркотическая зависимость друг от друга. Животная страсть до изнеможения.
Мы были так молоды… Мы не знали тогда, что у любви не бывает одного лица. Нам и не нужно было этого знать. И даже если бы нам об этом сказали, мы не поверили бы, как не верят все молодые влюбленные. Нам нравилось то ее лицо, которое мы видели.
Ознакомительная версия.
