приятелей: от Лёхи, от Татарина и его вечных прилипал и подпевал, даже от Вовки Андрейченко, и Кир впервые в жизни подумал, что дело совсем не в том, в каком месте ты родился, дело в том, что живёт внутри тебя. Внутри этих ребят жила мечта. Да-да, они умели мечтать, они видели свою будущую жизнь так же ясно, как если бы она лежала у них на ладони, и пусть однажды шутница-фортуна могла повернуться, как угодно, они всё равно самозабвенно верили, что способны выковать своё счастье сами. А Ника была одной из них.
Прежний Кир посчитал бы их чудаками и лохами, но Кир сегодняшний думал иначе. Он смотрел в восторженное лицо Марка и насмешливые глаза Веры, видел, как серьёзно морщит лоб старший из братьев Фоменко, Лёнька, и как мягко, по-девчоночьи улыбается младший, Митя, и понимал — у них действительно всё получится. Он заражался их верой. И одновременно с этим ещё острее ощущал свою никчёмность и необразованность. И ругал себя за глупые и наивные мысли о том, что у него чего-то там могло быть с Никой. Что он вообще может ей быть интересен.
Впрочем, Ника внизу за всё это время так ни разу и не появилась, и это говорило само за себя, и когда ребята звали его с собой наверх, он отказывался. Раз за разом. И чем настойчивее они его звали, тем больше он упорствовал.
Веру злило его упрямство, Марк и Лёнька откровенно недоумевали, и только Митя, который чувствовал людей тоньше и глубже, чем остальные, кажется, обо всём догадывался, но деликатно молчал.
— Кирилл! Шорохов!
Кир разогнулся, вытер грязные руки о комбинезон.
— Смотри-ка, начальство само к нам пожаловало, — удивлённо присвистнул Лёха.
Кирилл обернулся. По узкому проходу, разделяющему ряды агроплатформ, спешил Колобок, переваливая своё жирное и рыхлое тело с боку на бок, отдуваясь и тяжело дыша.
— Шорохов, — Колобок остановился, отёр пухлой рукой выступивший на лбу пот. — Кирилл, пойдём со мной, живо.
То, что Колобок появился на картофельных грядках собственной персоной и собственными ногами, было слишком, даже с учётом ещё неугасшей славы Кира.
— Чего, ещё один карантин? — неуклюже пошутил Кирилл, глядя в одутловатое и потное лицо бригадира.
— Типун тебе на язык, — сплюнул Колобок. — Скажешь тоже.
И придирчиво оглядев Кира, добавил:
— Руки, руки вытри хорошенько.
У дверей конторы Колобок остановился, ещё раз внимательно окинул Кира взглядом, снова отёр тыльной стороной ладони проступившую испарину и сказал:
— Иди. Гость к тебе пожаловал.
И, открыв дверь, буквально втолкнул его внутрь офиса. Кирилл хотел было возмутиться, но застыл на пороге, не в силах поверить своим глазам.
— Ну, здравствуй, герой, — от рабочего стола бригадира навстречу Киру шагнул, протягивая в приветственном жесте руку, Павел Григорьевич Савельев.
— Здравствуйте, — Кир замялся, хотел было ответить на приветствие, но, испугавшись, что рука недостаточно чистая, снова принялся отирать её о штаны комбинезона.
Савельев засмеялся.
— Да, хорош. Думаешь, я испачкаться боюсь?
Рукопожатие у Павла Григорьевича было крепким, а серые глаза смотрели прямо и весело. В них прыгали те же солнечные смешинки, что и у Ники.
— Как родители? Как сам?
— Нормально.
Кир переминался с ноги на ногу. Он не знал, как себя вести. Теперь Савельев не казался ему таким страшным и не нагонял ужас, как при первой встрече, но появление его здесь, на шестом подземном уровне, было неожиданным и странным.
— Догадываюсь, о чём ты сейчас думаешь. Спрашиваешь себя, чего здесь забыл этот старый дурак?
— Павел Григорьевич…
— Да ладно, — Савельев засунул руки в карманы. — Не буду тебя долго томить, сразу скажу. Я ведь пришёл тебя в гости к нам позвать.
— А Ника? — неожиданно вылетело у Кира.
Он хотел спросить, а что она… она тоже зовёт его? Она хочет его видеть? Но эти вопросы так и повисли несказанными в воздухе.
— А что Ника? — глаза Павла Григорьевича чуть похолодели. — Хочешь спросить меня, что об этом думает Ника?
— Ну да…
— А вот об этом ты спросишь у неё сам. Понял? — Павел Григорьевич прищурился, и снова в его глазах промелькнули знакомые Киру смешинки.
Павел
— Павел Григорьевич, ну вот вы, как всегда, ей-богу, — бубнил Костя, охранник, следуя за Павлом к лифту. — Я всё думал, выберут вас Главой Совета, вы хоть тогда одумаетесь, перестанете со всеми вместе на грузовых лифтах ездить. Другие, вон посмотришь, мелкие сошки, и то, чуть что, себе персональный лифт требуют. Карету мне, кричат — карету…
— Это Чацкий так кричал, — засмеялся Павел.
— Может, и есть среди них какой Чацкий, буду я ещё всяких запоминать…
— Не бухти, Костя.
Павел находился в приподнятом настроении, и привычное недовольство охранника его не трогало. Да и привык он к нему. Вот если б Костя вдруг перестал бубнить, то было бы уже что-то не то.
Двери медленно закрылись, и лифт пополз вниз. Павел слышал за спиной сердитое Костино сопение и едва заметно улыбался. Вспомнил лицо дочери, когда она увидела этого мальчишку (и что Ника только нашла в этому оболтусе), вспыхнувшие глаза, улыбку, которую она старалась погасить, но которая упорно рвалась наружу.
Доставив Кирилла Шорохова наверх, собственноручно, опять же к великому неудовольствию Кости, который всем своим видом показывал, насколько он не одобряет такой поступок, Павел решил оставить ребят наедине. Чувствовал, его присутствие тяготит обоих: и дочь, и этого пацана.
К тому же было у него ещё одно незакрытое дело. И дело это имело вполне себе знакомое имя и фамилию — Анна Бергман…
Встречу с Анной Павел всё откладывал. И чем больше проходило времени, тем менее вероятной эта встреча становилась. А, тем не менее, она была нужна и важна.
После истории с фальшивым карантином, после ареста Литвинова, вскрытия ещё массы махинаций и преступлений, после обнаружения тайного схрона и выявления нарушения Закона Анной, но самое главное — после долгого и трудного разговора с дочерью — Павел принял нелёгкое для себя решение: заморозить на время Закон. Больницу Анны не закрыли, она продолжала функционировать практически в том же режиме, что и раньше, а саму Анну не арестовали, но все вокруг чувствовали это подвешенное состояние, и надо было что-то решать, но Павел никак не мог себя заставить. Он находил тысячу отговорок и причин, и, если б не разговор с Борисом, неизвестно, насколько бы ещё всё это могло затянуться.
— Что, Паша, пришёл навестить бывшего друга?
Борис даже не удосужился подняться с койки, так и остался лежать на спине, чуть скосив глаза в сторону
