на работе. Он врывался в ординаторскую, там все его уже знали, и, если её не было на месте, кто-нибудь обязательно подрывался её найти — Паша, посиди, сейчас мы за ней сбегаем. Главврач и наставник Анны (как его звали? сейчас уже и не вспомнить) хитро улыбался и потирал кончик большого носа, спелой сливой нависавшего над тонкогубым ртом. Павел не замечал ни этой хитрой улыбки, ни веселых переглядок врачей и медсестёр, он вообще ничего не замечал, ведь это была его обычная жизнь. Жизнь, к которой он привык. Жизнь, в которой всегда была Анна.
А потом, приходя к ней, он стал всё чаще сталкиваться с Борькой. И однажды почувствовал себя лишним. И стал бывать у Анны всё реже и реже, а потом… потом в его жизни появилась Лиза.
И вот, что же выходит? Он просто дурак? Слепой дурак, как его назвал Литвинов…
Павел, не отрывая глаз от Анны, громко постучал по дверному косяку. Она вздрогнула, подняла голову. Удивление на её лице сменилось испугом, но она быстро взяла себя в руки — это же была Анна — поднялась со своего места, вышла из-за стола, но приближаться к Павлу не стала. Стояла, чуть опершись руками о стол и наклонив голову.
— Здравствуйте, Павел Григорьевич.
Павел видел — она закрылась. Об этом говорила и напряжённая поза, и нарочито официальный тон, и сжатая ниточка губ, тонких и почти бескровных. Он с силой потёр переносицу. Что ж в его жизни всё через одно место-то?
Анна и Лиза.
Две женщины.
Две сестры.
Одна — острая, непримиримая, закрытая на все пуговицы, но, если копнуть поглубже, кто когда-либо понимал его лучше, чем она? Другая — наоборот, открытая и нежная, но, если вдуматься, ему так и не удалось выманить её из одной ей понятного и придуманного мира.
— Мы будем разговаривать официально? — Павел прошёл в кабинет, прикрывая за собой дверь.
— А как ещё мне разговаривать с Главой Совета?
Павел пожал плечами.
— Я вас слушаю, Павел Григорьевич. Если мне нужно сдать больничные дела, скажите кому. У меня всё подготовлено.
— Зачем сдавать дела? — удивился он.
— Ну как же… Больнице нужен главврач. И после моего ареста, хорошо бы, чтобы главврач был назначен сразу. Так будет лучше для всех, для больницы, для пациентов, для человека, который придёт мне на смену в конце концов…
— Ань, не будет никакого другого человека. И ареста не будет. И…
Анна
Она всё думала, как это произойдет? Придут люди и на глазах всего персонала скрутят ей руки, наденут наручники и уведут? Или обойдётся без наручников и прилюдной демонстрации? Лучше бы уж так, чем…
Поэтому Анна даже — нет, не обрадовалась, чему тут радоваться — но вздохнула с облегчением про себя, когда увидела Павла на пороге своего кабинета. То, что он пришёл её арестовывать, она даже не сомневалась. Единственное, спрашивала себя: что же так долго-то? Чего тянут?
Когда события стали разматываться с катастрофической скоростью, когда Башня содрогнулась от ошеломившей новости про фальшивый карантин и от последующего вслед за этим вала арестов, допросов и увольнений, Анна поняла, что её арест — лишь вопрос времени. Таймер её жизни поставлен на счётчик, просто Анна почему-то не видела цифры на дисплее.
Она стала потихоньку готовить дела к сдаче. Пока, за неимением преемника, передавала всё старшей медсестре, втайне надеясь, что персонал не тронут.
Немного её смущала нелогичность поступков Совета: закрытие глаз на производство наркотиков в её больнице (для самой Анны это было ударом, оказывается, она и понятия не имела, что творится у неё под боком), полное игнорирование действий медиков, кто был так или иначе вовлечен в преступную организацию укрытия, и самое главное — заморозка Закона. Достоверные источники в лице Мельникова, который был назначен исполняющим обязанности начальника департамента здравоохранения вместо арестованной Ольги Ивановны, докладывали, что, якобы, это инициатива самого Савельева, что само по себе, зная принципиальность и упертость Павла, было странным.
Больница кое-как работала. После заморозки Закона, часть тех, кого Анна укрывала, вернулись к себе. Она видела — люди были растеряны, не знали, что делать, чего ждать, но в любом случае её больница перестала быть для них укрытием и спасением. Анне было стыдно смотреть в глаза этим людям, особенно в глаза матерей, которые в глубине души, и Анна это знала, всё-таки надеялись на чудо и на исцеление своих больных детей. Иногда люди, прежде чем уйти, вернуться в те отсеки, где они жили раньше, приходили к ней, объявляя о своём решении, но чаще уходили молча, не ставя никого в известность. В больнице осталось совсем немного народу: в основном тяжёлые, неходячие, да те старики, которым некуда было идти.
А теперь перед ней стоял Павел и говорил странные вещи. Что ей не только не собираются предъявлять никаких обвинений, но и оставят на должности главврача, и — самое невероятное — Закон отменят.
— Совет в настоящее время прорабатывает план действий и мер, которые должны быть предприняты. Это потребует мобилизации дополнительных сил и средств, а их у нас мало.
Павел посмотрел на Анну долгим взглядом. Ждал её реакции, но Анну как будто парализовало. Она не могла, не готова была поверить ему. Он ещё немного подождал, отрывисто выдохнул.
— Но эвтаназия останется. Для тех, кто сам… сам предпочтёт.
Вот и сказано основное. Никто ничего не отменит. Сейчас они просто ещё раз всё обсудят, в лучших традициях казуистики, подведут человеческую жизнь и смерть под правовую базу, завернут в красивую обёртку, как всегда делали, и презентуют восторженной толпе.
— Понятно. Ищете лазейки, — Анна покривилась.
— Лазейки? О чём ты? Ань, ты знаешь нашу основную проблему — ресурсы…
«Я сейчас взвою, — подумала она. — Ещё одно слово про ресурсы, и…».
— …я говорю даже не про энергетические, — продолжил Павел, словно не замечая гримасы на её лице. — Мы почти истощили те запасы, которые использовали для производства лекарств. Отчасти это было связано с неумелым управлением, отчасти с тем, что большое количество сырья шло на производство наркотиков.
— Наркотиков?
— Ну да. Они ж не из воздуха делались, — вздохнул Павел. — Расход был просто ужасающим. Именно поэтому Борису и потребовался фальшивый карантин, чтобы списать недостачу. Ну а сейчас мы в общем-то опять стоим перед тем, от чего ушли четырнадцать лет назад. Перед нами всё та же дилемма… но, Анна…
Он отошёл к стене, повернулся спиной к Анне и несколько раз с силой ударил кулаком о стену.
— Я так тоже
