кривобокого, выводок его уже отъехал.
— А сам?
— А сам еще был в трактире, деньгу с постояльцев за ночевку собирал.
Сначала солдат подумал, что трактирщика кто-то предупредил, но потом вспомнил, что подходил срок, к которому Авенир бен Азар обещал ему собрать денег.
— Вот крыса, — усмехнулся солдат. — Обманул, значит.
— А ну-ка, проедемся до трактира. Ёган, коня седлай.
Он не спал всю ночь. Раньше такое с ним часто случалось, а теперь уже как раньше не получалось. Не доехали они до трактира, как солдату стало плохо. Слабость навалилась как-то сразу, аж повод из рук выпал, а ногу крутило, не готов он был еще в седле ездить.
— Что-то вы бледный, экселенц, — заметил Сыч.
— Да домой им надо, — с заметным раздражением сказал Ёган. — Он неделю в беспамятстве валялся. Похудел — кожа да кости. А вы его все таскаете да таскаете.
— Да мы не таскаем, — сказал сержант. — Что ж, мы не понимаем, что ли? Господин, вы бы домой ехали, угробитесь вы так.
— А ты, балда, куда смотришь? — сказал Сыч Ёгану. — Господину покой нужен.
— Так он разве слушает? — Продолжал Ёган. — Глаза свои злобные вылупит и скакать, и скакать. Ему всегда куда-то надо. Хоть ночь, хоть дождь — все равно куда-то скачет. Какое же тут здоровье будет.
Волков хотел было одернуть зарвавшегося слугу, да сил ругаться не было. Они развернулись к замку, и тут, через лужи, к ним подбежал Ипполит. Монах был рад видеть Волкова.
— Здравствуйте, господин! Что ж вы из монастыря сбежали? Наверное, выздоровели.
— Да уж выздоровел, еле жив твой коннетабль, — заметил Ёган.
А за ним подъехал и управляющий Крутец, низко кланялся.
— Здравствуйте, управляющий, как вы тут без меня? — Спросил Волков.
— Да вот амбары строим.
— Я видел. — Сказал Волков и опять обратился к Ипполиту: — Зайти вечерком, мне надо поговорить с тобой про упырей.
— Господин, поехали домой. Серый вы весь, боюсь, помрете, — просил Ёган.
Но тут Волков почувствовал себя заметно лучше, отдышался как-то, ожил и сказал:
— Поехали-ка в трактир, пива хочу.
— Да чтоб вас! Вот неугомонный. Я что, вам дома бы не принес?
Он и Сыч двинулись следом, а за ними поехали управляющий Крутец.
В трактире ничего не изменилось, отсутствие хозяина никак на шумной жизни трактира не отразилась: кухня стряпала, бабы носили еду, люди ели. Волков сел за стол к трем завтракающим колбасой, пивом и луком купчишкам. Все трое встали, поклонились ему. Солдат кивнул в ответ. Все его знали, и это было приятно, что ни говори.
Толстуха разносчица тут же подошла и с поклоном спросила:
— Чего изволите, господин?
— Пива, — сказал солдат.
— Три пива! — Добавил Сыч, садясь напротив Волкова, а управляющий Крутец примостился на самом краешке скамьи.
Ловкая баба тут же принесла четыре тяжелых кружки и спросила:
— Может, поесть, что желают господа?
— Колбасы нам принеси и капусты.
— Стой, — сказал Волков, пока баба не ушла. — А хозяин где ваш?
— Да кто ж его знает. Вчера был, а под вечер все в телеги попрыгали и укатили. Говорят, вроде, в Вильбург.
— И как же вы без него?
— Да как обычно. Только вот деньги не хозяину теперь отдаем, а господину управляющему.
Управляющий кивком подтвердил.
Дальше они пили пиво, им принесли какую-то еду. Волков тихо говорил с Сычем, все о том же, как ему нужен ла Реньи. Только теперь оба понимали, что бегство трактирщика обрубало ниточку.
— Как ни крути, экселенц, а придется брать бабу, — сказал Сыч.
— Бабку, — заметил Ёган, — она уже старая и лысая.
— Ну, значит, придется с ней поласковей.
Солдат согласно кивал, обдумывая, как лучше обходиться с ведьмой, и вдруг увидел одну женщину. Она разительно отличалась от тех женщин, что были в трактире. Те вели себя вызывающе, задиристые, за словом в карман не лезли, за что и получали от постояльцев на орехи, неряшливы были и навязчивы. Воровки и любительницы выпить задарма. А эта была опрятна, чиста и платье у нее было с белыми кружевами. Да и красива была к тому же. И волосы причёсаны и забраны лентой, как у порядочной. И солдату показалось, что ее лицо ему было смутно знакомо. Он смотрел на неё и думал: Что могла приличная на вид молодая женщина делать в трактире? А женщина сидела за столом одна, и перед ней стоял стеклянный стакан, а не глиняная кружка. И тут она поймала его взгляд, улыбнулась и помахала рукой. Он узнал её. У нее не было одного зуба.
— Это что, Брунхильда, что ли, — произнёс Волков.
— Она, — томно вздохнул Сыч, — услада сердца моего. Давно на вас поглядывает.
— Да, иди ты! — Воскликнул Ёган, не веря своим глазам, — Наша Брунька! А я думаю, что за краля такая, а мордашка-то знакомая. Ишь какая, прямо благородная госпожа.
— Денег берёт точно как благородная, — невесело заметил Сыч.
— Да ты что! — Продолжал удивляться Ёган, — Вот те на, в девки значит подалась! И почём же берёт?
— Десять крейцеров, — сказал Сыч, — да ещё чтоб, не на полу, а на кровати, и чтобы простыня была.
— Ух ты, и что есть желающие? — не отставал Ёган.
— Желающих то полно, — заверил Сыч, — на неё все облизываются, да только вот не у всех есть деньги на неё.
— Это ты на неё все деньги-то спустил? — Спросил Волков.
— А на кого же ещё, уж не на тех шаболд, — он кивнул на группку потрёпанных трактирных девок.
Волков поманил Брунхильду пальцем. Девица тут же встала и гордо пошла к нему, не быстро, чтобы не подумали, что бежала-спотыкалась, авось не рвань кабацкая. Она чуть улыбаясь. Собирала на себя взгляды жадные от постояльцев, завистливые от местных баб. Встала рядом с солдатом. Поздоровалась.
— Ты ли это Брунхильда? — Спросил Волков.
— Так, я, а вы, что ж, не признали сразу?
— Да разве ж тебя теперь признает кто? Я ж тебя видал в лохмотьях, да с власами нечёсаными. Да с синим ухом. А теперь ты вон какая, прямо госпожа, только по кольцу и признал, — сказал солдат, указывая на кольцо, что он ей дарил.
— Забыли меня, а я ж вам ногу шила, — напомнила девушка.
— Да не забыл я тебя, не признал. Вон ты, какая красивая стала, говорят, мужики по тебе сохнут.
— Этот что ли, — Брунхильда взглянула на Сыча, — да ничто, пусть сохнет, может хоть мыться научится.
Сыч смотрел на девушку печально.
— А ты что же это, в девки подалась? —
