рассвет. Я не мыслю жизни без тебя.
Агата растаяла.
— Я тебя тоже люблю! Как же хорошо, что мы встретились! Это был самый счастливый день в моей жизни!
Сольвейн застыл. А затем застонал и закрыл лицо руками.
— Льюис был прав. Теперь я понимаю, почему он до сих пор зол на меня. Я как тот мальчик, что постоянно кричал: «Волки!». Я слишком много болтал, и теперь мне никто не верит.
— Я тебе верю. И ничего он не прав! Мы любим друг друга, а он против нашей любви.
— У него есть причины.
— Какие?
Сольвейн прикрыл глаза.
— Агата, это я проклял тебя. Случайно, по глупости. За это Льюис меня наказал и запретил любить тебя. Я злился и не понимал в чем проблема: я же сделал это не со зла, а ты не страдала и была рядом со мной. Но после встречи с Рыцарем Джеком я понял, насколько отвратительно подобная «любовь» смотрится со стороны. Я думал только о себе.
— Но ведь я и правда счастлива, — возразила Агата, — моя новая жизнь куда лучше старой. Рядом с тобой я готова хоть под мостом жить, не то что в роскошном замке!
— Вот именно, — тихо ответил Сольвейн, — но Вороны живут хорошо каких-то девять лет. Попади ты сюда во Время Принца, ты бы возненавидела меня. Я обрек бы тебя на гибель или жизнь в вечном страхе и охоту на людей. И нет никаких гарантий, что эти времена не вернутся. Твоя хорошая жизнь — не моя заслуга, а Льюиса. Я же просто проклял тебя, потому что ты мне понравилась. Плюнул на опасные последствия и получил закономерный результат.
Агата хихикнула.
— Почти как в «Полумраке» вышло. Я — особенная, и ты забрал меня с собой, на темную сторону.
— К черту «Полумрак»! Агата, ты не слышишь? Я проклял тебя! Я повредил девушке, которую люблю, и если бы не наказание Льюиса, мне бы полностью сошло это с рук!
— Но как ты мог проклясть меня? Ты же не Великий Ворон. Так подожди, — у Агаты что-то щелкнуло в голове, — ты говорил что-то о проклятом серебре. Господин Льюис собирает серебряные вещи. Мое имя было над твоим кулоном. А, вот в чем дело! Проклятье получают через них, да? Ты потерял проклятый кулон, вот почему господин Льюис так на тебя рассердился! И вот как люди получают проклятье во Время Принца! А откуда берутся все эти вещи в нашем городе?
— Никто не знает. Мы пытались понять, но ничего не вышло. Льюис продолжает искать истоки проклятья, но у него не получается. Мы же собираем проклятое серебро по всему городу, чтобы оно не попало в руки к людям. И, кстати, я не должен был тебе об этом говорить, так что храни это в тайне. Знают только Шарлотта и Рейвен.
— Так вот что это были за «текущие расходы»! — обрадовалась Агата. — Наконец все стало понятно. Я буду нема как могила. Даже под пытками Рыцарям этого не выдам.
Сольвейн улыбнулся и послал ей нежный взгляд. В нем снова вспыхнул огонь, и Агату обдало жаром.
— Сольвейн, поцелуй меня, — лукаво попросила она.
— Уже минуты три пытаюсь. Не выходит.
— Совсем? — растерялась Агата.
— Совсем. На мне магический запрет от Великого Ворона.
— Тогда обними.
— Тоже не могу. Руки даже не поднимаются.
— Но ты же обнимал меня раньше! — возмутилась Агата, судорожно соображая, что делать.
У нее наконец все сложилось, и какая-то дурацкая магия не могла ей помешать! Как ее снять-то?!
— Раньше я знал, что мне ничего не светит, и обнимал тебя, чтобы успокоить или просто по-дружески, — тоскливо вздохнул Сольвейн, — а сейчас я хочу все и сразу и почти не могу пошевелиться.
Агата едва не взвыла. А потом нашла решение.
— А если я тебя поцелую, ты станешь сопротивляться?
— Не знаю. Давай попробуем, а? — с надеждой попросил Сольвейн. Потом бросился к кровати и сел, сложив руки на коленях. — Фух, получилось! Так тебе будет удобнее. Я совсем не думал в этот момент, и магия не смогла меня остановить.
Возбужденная Агата села рядом. Посмотрела на самого прекрасного мужчину в городе, своего заколдованного принца и героя девичьих грез.
И поцеловала его.
— Еще, — голубые глаза Сольвейна казались горящими угольями, — Агата, еще, пожалуйста!
Он не обнимал ее и не отвечал ей, словно был мраморной статуей, а пальцы стиснул до побелевших костяшек. Но лицо у него было совершенно блаженным. Агата целовала его теплые губы, гладила по груди и спине, запускала пальцы в длинные черные волосы. А потом крепко обняла, уткнулась лицом в шею и тихонько завизжала от восторга.
Сольвейн был ее! Совсем ее, весь, целиком!
Дальше она целовала и гладила его везде, где могла дотянуться.
— Агата, хватит, — застонал Сольвейн, — я не могу так, я тоже хочу тебя любить, но чувствую себя калекой! Агата! Любовь моя, остановись, а то я сейчас начну сопротивляться!
— Чего же не сопротивляешься? — хихикнула Агата, гладя кончиками пальцев его лицо.
— Не хочу, — тяжело вздохнул Сольвейн, пытаясь поцеловать ее пальцы, но застывая на середине движения, — нет, это невыносимо! Пойду валяться у Льюиса в ногах, чтобы расколдовал. Тиран-то он тиран, но добрый же! Агата, ты у меня умница, придумай, как его разжалобить.
«У меня». Агата едва не превратилась в дымящуюся лужицу, но вместо этого отодвинулась и со вздохом попыталась включить мозги.
Думать не хотелось совершенно, но пришлось.
— Значит так, давай вечером пойдем к господину Льюису вместе и во всем ему признаемся. И о том, что я подслушала ваш спор о проклятом серебре и все поняла, тоже расскажем.
— Агата, не надо. Он накажет тебя.
— И пусть. Я попрошусь собирать проклятое серебро вместе с вами. Кристина в награду заслужила быть с Марком, а я отработаю наше с тобой счастье. Только лучше дождаться Шарлотты: она вступится за нас. При ней и господине Рейвене повелитель не будет так сильно на нас сердиться. Я полезна, а господин Льюис ценит полезных людей.
— Ладно, давай попробуем, — вздохнул Сольвейн. — Агата, я ужасно хочу обнять тебя и прижаться губами к твоим волосам. Представь, что я это сделал, ладно?
Агата расплылась в счастливой улыбке и продолжила его целовать.
Сопротивляться Сольвейн так и не начал.
* * *
Господин Льюис все понял по их счастливым лицам. Он обреченно вздохнул и раздраженно спросил:
— Вот как вы ухитрились? Моя магия не работает, что ли?
— Работает. Ты запретил мне любить Агату, но не запретил ей любить меня, — пояснил Сольвейн.
— Я не запрещал тебе
