Ёган, всё ещё разглядывая голую женщину с восхищением.
И монах уже не отводил глаз. Смотрел на девицу с испугом. А она не унималась:
— Да чтоб вы сдохли все!
Вскочила с кровати голая, ни кого не стесняясь, стала собирать свою одежду:
— Чтоб вам всем пусто было!
— Чего разоралась то? Скажи что видела? — Пытался говорить с ней Ёган.
— Чтоб ты поносом изошёл, — завыла Хильда, одевая нижнюю юбку. — Ироды вы все, зачем добрым людям такое показывать!
Не слушая ни уговоров, ни разговоров, кое-как, одевшись, она кинулась прочь из покоев.
— Да, — сказал молодой монах задумчиво, — видно, что-то недоброе увидала сия женщина в шаре.
— Так в книге сказано, что шар для подлых баб, — заметил солдат.
— Видать Брунька не то чтобы подлая, просто на передок слабая, а до денег — жадная. А так-то она не злая. — Резонно рассуждал Ёган. — Да и нет худа без добра.
— И в чём тут добро? — Удивился монах.
— Так убежала, а денег не взяла. Деньга при нас осталась.
— Так остынет и вернётся за ними, — сказал Волков. Подбросил шар на руке и добавил, — что ж за чертовщина в шаре этом?
— Нет добра в шаре этом, господин, — сказал монах, — лучше бы разбить его.
— Тогда уж лучше продать, — произнёс Ёган.
— Пока ни бить его, ни продавать не буду, нужно найти вурдалака, может шар поможет. А ты монах иди пока в трактир, посиди ещё два дня, а там может управляющий тебе замену найдёт.
— Да господин, — невесело сказал монах. Стал собираться.
— И думай, как нам вурдалака сыскать.
— Буду думать, — обещал монах.
Только Волков вышел во двор, как увидел господ аудиторов, и пошел, хромая, к ним здороваться. Они раскланялись, и старший из аудиторов, магистр Кранц, сказал:
— Поздравляю вас с очередным успехом, господин коннетабль. Да, да, с очередным успехом. Мы все вами восхищены.
— Вы о чем? — Спросил солдат.
— Ну как же, вы опять поймали вурдалака, мы ходили смотреть. Ужасное существо.
— К сожалению, господа, это не вурдалак. Это всего-навсего девурер кадаверум, трупоед. Или сервус мортус.
— То есть, это всего-навсего слуга? Значит нужно искать господина? — Спросил тощий Деркшнайдер, понимающе морща лоб.
— Да, мне еще надо найти самого гул-магистра или, как изволил выразиться господин Кранц, вурдалака.
— Тем не менее, то, что вы сделали, это уже подвиг, — продолжал старшина аудиторов. — Я пренепременно сообщу о вашем подвиге в своем отчете.
— В отчете? И перед кем же вы отчитываетесь? — Спросил солдат.
— Перед канцлером его высочества, принца Карла, господином Нойбертом. По закону мы обязаны после аудита составлять для него отчет. К тому же, я знаю самого герцога, и не премину упомянуть вас в личной беседе с ним.
— Вы знаете и герцога? — Удивился коннетабль.
— Конечно, мы все знаем нашего курфюрста и иногда встречаемся с ним, да хранит Господь нашего Карла Оттона Четвертого, курфюрста Ребенрее.
— Аудит всех его поместий, а у него их немало, делаем для него мы, — похвастался Деркшнайдер.
— Что ж, я буду вам очень признателен, — сказал солдат, а сам подумал:
«Герцог уж точно, будет чертовски вам признателен за упоминание обо мне, после того, как я прикончил его миньона-дуэлянта».
— Но мы ж пришли сказать вам, — продолжал, не без самодовольства, Кранц, — что наша работа закончена. Мы сделали все на совесть и готовы зачитать отчет.
— Сейчас? — Удивился Волков. — Господа, солнце только встало, а барон еще нет.
— Мы прекрасно это понимаем, мы готовы ждать.
— А нужно ли мне привести на слушание управляющего Соллона?
— Безусловно, мы обвиним его в подлости. Мы считаем, что он вор, — сказал Деркшнайдер.
— А нужен ли нам будет ландфогт [18]?
— Нет, земельный судья нам не понадобится, — произнес Деркшнайдер. — Соллон служил барону, а значит, находится в его юрисдикции.
— То есть, сегодня барон сможет вынести приговор управляющему?
— Мы на это надеемся, тем более, что мы хотим сегодня же покинуть ваши гостеприимные места, — говорил Кранц.
— Что ж, давайте сделаем так, что бы наши желания сегодня же сбылись, — отвечал солдат.
В главном зале замка были зажжены десятки свечей и ламп, от привычного мрака и следа не осталось. Огромный стол застелили сукном. Барон, баронесса и даже маленький сын барона сидели с одной стороны стола, а по бокам от них сидели господа аудиторы. Тут же было кресло и для коннетабля, но он, несмотря на боль в ноге, в него почти не садился. Он стоял за креслом барона.
У входа в зал было позволено стоять старостам деревень и лучшим из мужиков с их женами. Также без спроса в зал пролезла придворная челядь, и даже кто-то из мастеровых, что жили в Рютте, узнав о суде, пришли посмотреть. Для всех этих черных людей постелили на пол рогожу и стражники зорко следили, чтобы черный люд с рогожи не сходил. А напротив стола, за которым восседал барон и прочие господа, стояла лавка, на которой сидел Эммануэль Соллон и староста из Малой Рютте. Теперь Соллон совсем не напомнил того управляющего, которого некогда боялись все мужики — и крепостные, и свободные. Его дорогая когда-то одежда, была теперь драная и замызганная, сам он сильно похудел и зарос. Мужики с удовольствием глядели на падение этого грозного человека. Они считали, и не без основания, Соллона главным кровопийцей. Именно он гнал их на ненавистную барщину. Именно этот грязный человек считал им оброк, брал выход за зиму и драл проценты за все долги. Именно он, а не барон, которого они видели нечасто, был их главным врагом. Мужики и бабы, стоящие на входе в зал, не скрывали своей радости.
Магистр Кранц, дородный мужчина с красивой бородой, встал и, чуть повернувшись к барону, произнес с поклоном:
— Соблаговолит ли господин барон выслушать наш доклад?
Барон милостиво кивнул, и тогда, по левую руку от него, встал бухгалтер Виллим. Он взял в руки бумаги и начал читать. Читал он громко, четко выговаривая каждое слово.
— Итак, согласно договору, между господином Карлом Фердинандом Тиллем, бароном фон Рютте, и аудиторской комиссией в лице магистра Кранца, нотариуса Деркшнайдера, бухгалтера доктора Виллема, мы, вышеперечисленные, провели аудит имения и установили, что пахотной земли доброй имеется… — Он говорил громко, четко и монотонно, но понимать его было непросто. — А недоброй земли имеется в имении…
«Барон так долго не продержится, — думал солдат, глядя на кипу бумаг в руках бухгалтера, — заснет хоть и трезвый».
— Также
