class="p1">— За дам-с, которым я еще задам-с! — объявил поручик, осушив свою кружку до дна.
И не было окрест на биваках гусара, который не поддержал бы столь славный тост.
— Что, Ржевский, — подкузьмил Давыдов, — плохо целую неделю без женской ласки?
— И не говори, Денис. О чем бы не подумал, а вторая мысль непременно о любви-с. Возьмем, к примеру, эту вот бутылку, — поручик показал пальцем на горлышко: — Что это, по — твоему?
— Шея.
Ржевский ткнул чуть ниже.
— А это?
— Плечи?
— Точно, плечи! Гладкие и покатые, как у салонных красоток.
Глядя на опорожненную бутылку, гусары невольно облизнулись.
— Скажу вам прямо, господа, — проговорил корнет Васильков, давно прислушивавшийся к их разговору. — Бутылка — это просто маленькая голая баба!
— Нет, братец, — возразил Давыдов, с чувством глядя на бутылку. — Не баба, а дама.
— Почему это?
— Портвейн был отменного качества!
— Баба тоже может быть отменного качества, — заметил Ржевский. — И очень даже терпкой.
Корнет, насупив брови, некоторое время размышлял, потом сказал:
— Терпкая баба куда лучше, чем вяжущее вино. То есть не вино, а женщина, которая по рукам и ногам вяжет.
— А ты сразу со многими не связывайся, чтоб тебя, часом, не повязали! — усмехнулся поручик.
Васильков стукнул себя кулаком в грудь:
— Да мне… признаюсь откровенно, господа, кружка пива заменит сотни пьяных баб!
— Вот уж, корнет, попали пальцем в небо, — сказал Давыдов. — Женщина во хмелю особенно игрива. Глазки блестят, щечки горят…
— От баб все зло! — настаивал Васильков.
— Просто к женщинам надо правильный подход знать, — заметил Ржевский.
— Поделитесь опытом, господин поручик.
— Охотно-с.
Сидевшие поодаль ахтырцы навострили уши, и Ржевский почувствовал прилив вдохновения.
— В этом деле секретов много, — заявил он. — Но закон один — быстрота и натиск. Коли понравилась тебе барышня, подходи к ней смело и прямо в лоб: так и так, я вас люблю, позвольте узнать ваше имя. А руки тем временем уже шур — шур по платью.
— А в каком месте? — спросил Васильков, заикаясь от волнения.
— Что — в каком месте?
— Ну это — «шур — шур».
— Это тоже наука тонкая. Тут все должно быть рассчитано, как на маневрах. Имя спросил — сразу руки на талию. Она назвалась — вверх ползи, к лопаткам, к кошачьему месту. Коли не оттолкнула — скорее вниз…
— На талию?
— Ха! На полушария! И вообще, запомните, корнет, талия нужна женщине для танцев, грудь — чтоб платье не спадало, живот — для пищи, а задница, сами понимаете, для любви. Губы — для поцелуев, глаза — для кокетства, нос — для соплей…
— А ноги?
— Пешком ходить, — встрял Давыдов.
— За любовником бегать, — перебил Ржевский.
— А руки? — не унимался Васильков.
— На шею вешаться.
— А… волосы?
Поручик сочувственно посмотрел на корнета, который и сам уже не знал, зачем задал этот глупый вопрос.
— Волосы для красоты, корнет. Понятно вам?
— П-понятно.
— Эх, люблю, братцы мои, когда волосы у женщины вьются! — сказал Давыдов, проведя рукой по своей кучерявой голове.
Ржевский вскочил.
— Всё! Не могу больше!
— Чего ты, братец?
— Ни слова о женщинах, господа! И так весь как на иголках.
— Не горюй, Ржевский, завтра уже в деревне на ночлег станем. А там, небось, девок не счесть.
— Блажен, кто верует…
— Господа, предлагаю поговорить об охоте, — подсел к ним поручик Бекетов, круглолицый златокудрый весельчак. — От разговоров про женщин уже скулы сводит.
— Извольте-с! — тотчас откликнулся Ржевский, допив свой стакан. — Со мной однажды занятный случай приключился. Пошел я на охоту. Вдруг из кустов выбегает огромный медведь и летит прямо на меня. А при мне только сабля. Я тут же в стойку: ан гард! Выпад! аппель! мулине! аппель! — медведю прямо в глаз — и наповал! Но, вижу, на себе мне его не унести. А медвежатины отведать хочется. Что делать? Отрубил ему левую ногу, закинул себе на плечо и иду дальше.
— Ух ты! На медведя — с саблей! — приговаривали ахтырцы, придвигаясь поближе.
— Нет, вы только послушайте, господа. Версты не прошел, смотрю: из чащи выбегает здоровенный лось. Что делать? Я ему раз саблей между рогов — и он копытами кверху. Хотел поднять — тяжелый черт. Но не бросать же такую добычу. Отрубил ему правую ногу, бросил на другое плечо…
— Ну, Ржевский, ну дает! — веселились гусары. — Каков охотник!
— Да не перебивайте же, черт вас побери! — возмутился поручик. — Дайте дорассказать… Ну вот, с мысли сбили! О чем я говорил, корнет?
— Вы говорили, мол, левую ногу положили на одно плечо, правую — на другое…
— Да, да, вспомнил! Левую ногу — на одно плечо, правую ногу — на другое и так ей впендюрил: аж чепчик в форточку улетел!
В конце июня Александр I прибыл в Дриссу в расположение армии Барклая и с тех пор стал главной головной болью русского штаба. До того причиной всех мигреней служил его брат, цесаревич Константин, чуть ли не ежедневно устраивавший в армии шумные попойки. С этой точки зрения малопьющий Александр Павлович был просто ангел.
Во всех остальных отношениях ни для кого не составляло секрета, что Александр Первый далеко не Александр Македонский. Мало что понимая в стратегии и тактике войны, он только мешался у всех под ногами. Барклай де Толли не знал, каким молиться богам, чтобы самодержец поскорее уехал из армии. Он направился со своей дружиной к Витебску, надеясь, что царь затеряется где — нибудь по дороге. Не тут — то было!
Так, с царем на шее, 1‑я армия дошла до Полоцка.
Окружающие усердно ограждали самодержца от ратных забот, и сегодня Александр изнывал от скуки. После сытого обеда, он предложил своему действительному тайному советнику партию в шахматы.
Советника звали Акакий Филиппыч. Это был лысоватый невзрачный царедворец средних лет, любивший после обеда часок — другой всхрапнуть. Но так уж устроен свет, что монархам нет никакого дела до привычек своих подданных.
Скрепя сердце Акакий Филиппыч расположился за шахматным столом.
— Будете за французов, — сказал царь, дождавшись, когда советник расставит фигуры.
— Смилуйтесь, государь! Устал я играть за этих нехристей.
— Я вас понижу в чине! — пригрозил Александр. — Вот еще вздумали царю перечить!
— Молчу, молчу, ваше величество.
— Какие новости от Анны Ивановны?
— От кого, простите?
— Ну, разумеется, не от вашей любовницы. От Талейрана, черт его раздери.
— Ах да! Анна Ивановна в последнем сообщении просит прибавки жалования. [8]
— Вот проходимец! Не мог даже предупредить о начале войны. Пользы от него с гулькин нос, а жадности через край.
— До Бонапарта ему далеко.
— Мда-а,
