всё равно тянуло на родину. Да и дядя остался на соседнем холме Ширмы, через пруды.
Уже с вечера внезапно повалил снег, и ночью Сергей вскакивал с постели, подходил к окну и вглядывался. В четыре утра сообщил домашним:
— Смотаюсь-ка на улицу Потехина, буду торить путь. Миш, со мной?
— Не батя, у меня рано пары!
— Тебя же исключили?
— А я всё равно хожу.
— Ну как знаешь.
Оделся потеплее и отправился пешком через весь город на Потехина. Миша догнал отца:
— Я с тобой.
— Добро!
К пяти они были на месте. След в след, заложив руки за спины, шагали по немеряным синеватым сугробам. Сухой снег распадался пылью.
— Жаль что Мякина с нами нет, — вздохнул Сергей, — Мы бы с ним сейчас… Чухи-чухи, чухи-чухи.
— Так давай его позовем?
— А я телефона не знаю.
— А не надо.
Миша достал мобилку и, ничего не нажимая, стал в нее кричать:
— Алло! Девушка! Соедините с Мякиным! Мя-кин его фамилия, знаменитый писатель.
— Постмодернист! — добавил Сергей.
— Знаменитый писатель-постмодернист! Алло! Алло!
Сергей тоже стал кричать в трубку:
— Алло! Мякина, да, Мякина!
— Алло! Алло!
В окнах домов один за другим зажигались окна.
— Постой, — Сергей хлопнул себя по лбу, — Я же забыл! Погиб Мякин!
— Как?
— Темная история! Потом как-нибудь расскажу. Я француз Сапажу!
Они продолжили торить путь, и так до утра. Потом, уставшие, вернулись домой, и Сергей лег спать до полудня, а Миша сел в туалете подбирать аккорды.
Проснувшись, Сергей взял кулек с собравшимся за неделю жеваным хлебом и отправился в магазин. Посреди пустыря стоял железный киоск с дверкой. Внутри было холодно, за прилавком мерзла продавщица в свитере и зеленом фартуке. Намахов раскрыл кулек и показал ей:
— Жеваный хлеб купить не желаете?
— Это что? — заглянула, — Нет!
— Может быть, у вас уже есть поставщик? Сколько вы ему платите? Я продам дешевле.
— Вы что, сумасшедший?
— Я стараюсь зарабатывать как могу, мне семью кормить надо! Сын — бедный студент, жену зовут Могута.
Продавщица протянула ему круглый леденец на пластмассовой палочке:
— Вот вам, уходите только.
— Вы от меня так просто не отделаетесь! — закричал Намахов, — Я буду жаловаться на вас в общество…
Тут его похлопали сзади по плечу. Сергей обернулся. Перед ним пожилой дядька, с красным и гладким лицом. Два круглых глаза под мохнатыми, чернейшими бровями. Какой-то горбатый нос. Ярмарочный колдун из Гоголя.
— Жеваный хлеб продаете? — спросил он Намахова.
— Да.
— Я куплю весь.
Вечером Сергей решил отправиться в гости к солидному соседу Панкратову, этажом выше. Познакомиться. То всё здоровались, Сергей зазывал его на чай с маслом, говорил — заходите, давайте чайку попьем с маслицем, а Панкратов воодушевленно кивал. И вот сегодня Сергей стал шарить по кухне, повторяя:
— Где же спички?
Хотя спички лежали на самом виду. Но ни Аня, ни Миша не подсказали. Они знали, зачем. Сергей сказал уставшим голосом:
— Пойду по соседям одалживать спички.
Накинув в коридоре на плечи курточку, подмигнул:
— На разведку!
Панкратова он застал дома врасплох, тот был зачумленный, верно спал. А ведь у него дача, что же он туда не поехал, не возится в саду? Самая пора. Потом зимой спасибо скажет. Всё своё — огурчики, всякие там грушки-яблочки.
— Вот как хорошо, что вы не на даче, — и Сергей без приглашения зашел.
— Да. А что?
— Спички кончились! — Намахов развел руками. Хозяин, видно, не понимал, поэтому Сергей пояснил:
— Не дадите хотя б пару штук?
— Да я вам целый коробок. Пройдите, — Панкратов указал на кухню. Пока он там поворачивался, отодвигал ящик, поворачивался обратно, Намахов был уже в комнате и цепким взглядом водил по отзеркаленным полкам серванта.
— Это у вас что? — спросил Сергей у вошедшего Панкратова о камне цвета колбасы, лежащем на салфетке среди прозрачных блюдец и рюмочек.
— Полевой шпат.
— Я возьму, снесу в краеведческий музей, — Намахов стал отодвигать стекло полки.
— Как это?
— Музеи нищают, острый дефицит фондов. Экспонаты разворованы и разрушены временем.
Панкратов перехватил его руку, потянувшуюся за камнем:
— Так пойдите в поле и найдите себе шпат!
— Зачем? У вас он уже есть. Кто на него тут смотрит, какую пользу он приносит обществу? А в музее его положат под витрину, подпишут как надо, и так и на латыни. Народ, ходи, образовывайся!
— Уберите руку от моего шпата, — Панкратов уже обозлился.
— Вы знаете Зуева?
— Нет. Кто такой Зуев?
— Не важно. Он не спортсмен, а я спортсмен. Так вот у него не было против меня никаких шансов. И вы не тоже спортсмен, и тоже против меня ничто, я вас в скручу в бараний рог, если что. Позвольте мне забрать камень. Мы в музее припишем — пожертвовал такой-то. Я прослежу, чтобы вас указали.
На улице Заквасина стоит коммерческий ларек. Ничего там больше нет, только кусты, закрытые ржавые гаражи под снос, и этот киоск, с вековыми батончиками и отсыревшими пачками сигарет за витриной. Во время гонений на лишайники, работал там Иван Зуев, частный предприниматель. Начал деятельность свою он с того, что нашел яблоко, вытер об рубашку, продал яблоко, и так постепенно обзавелся торговым ларьком. И к нему повадился ходить Намахов, покупать в обеденный перерыв пакетик соку с соломинкой. Через весь город добирался. У Зуева, дескать, сок особый, такого вкусного нигде более в Киеве не сыщешь.
Если Зуев прятался, приседал под прилавок, Намахов колотил в железную дверь, стучал костяшками пальцев по стеклам, выл и катался в судорогах по асфальту, брызжа окрест белопенной слюной.
— Соку! — вздувались на шее жилы, а руки вытягивались вдоль туловища, сжав кулаки. И снова его колотит, колотит!
Зуев вздумал перевезти киоск в другое место, но тот врос в землю и не поддался. Я, говорит, призван Сергея Намахова соком обеспечивать, поэтому не сдвинусь даже. И чтоб всегда сок был в наличии!
История про шпат закончилась репортажем на телевидении. Намахов говорил в камеру:
— Я знаю этого Панкратова, хороший вроде мужик.
Журналистка с микрофоном в руке кивала, Сергей обличал соседа, стыдил:
— В то время как музейные фонды нищают, у него дома, на полке, стоит полевой шпат.
Журналистка всё кивала.
А после двадцать второго декабря резко потеплело. Правительство, посовещавшись с синоптиками, постановило следующий день считать пятнадцатым апреля. Как по команде, на деревьях сложились зелеными ладошками листья. На улицах появились выводки велосипедистов. Оседлали железных коней и Намаховы. По дороге в Бровары познакомились с другой велосемьей — Журковыми. Их было четверо —
