— Именно дон Алонсо де Айон, он же Гутьерре Кихада, и послужил в известной степени прообразом хитроумного идальго, — утверждает Анхель Лихеро. — Хотя Сервантес, следуя своему творческому замыслу, заставил его совершать такие поступки и произносить такие речи, которые тому, может быть, даже не снились. И чтобы окончательно отвести от себя всякие обвинения, несколько изменил родословную своего героя, превратив его в потомка семейства Кихада, но не по женской (как это было на самом деле), а по мужской линии.
Нам известно и о том, как сложилась далее жизнь дона Алонсо де Айона. Он был небогатым дворянином и проживал в Алькасаре с женой и двумя дочерьми. Старшая вышла замуж за человека, носившего знаменитую фамилию. С возрастом дона Алонсо стали считать чудаковатым, и в конце концов...
— Слушайте, — Анхель Лихеро читает вслух завещание, оставленное женой идальго: — «Настоящим представляю компетентным судебным властям нижайшую просьбу назначить попечителем и опекуном младшей дочери Клары, коей исполнилось восемь лет, моего зятя Педро де Сервантеса (!), учитывая, что муж мой, Алонсо де Айон, недееспособен и лишен права распоряжаться имуществом...»
— Итак, вы полагаете, что Дон-Кихот и Дон Алонсо де Айон — одно лицо?
— Безусловно, но с учетом тех поправок, о которых мы говорили раньше.
— А кто такой этот Педро де Сервантес? Уж не родственник ли писателя?
Анхель Лихеро разводит руками.
— Фамилии Сервантес и Сааведра принадлежали многим жителям Алькасара, и в их числе создателю «Дон-Кихота». Но состоял ли с ним в родстве Педро де Сервантес, упоминаемый в завещании жены идальго, этого мы документально подтвердить не в состоянии... Пока...
Закрыв глаза, наш собеседник цитирует:
— «В некоем селе Ламанчском, которого название у меня нет охоты припоминать, не так давно жил-был один из тех идальго, чье имущество заключается в фамильном копье, древнем щите, тощей кляче и борзой собаке».
Слова «щит» и «герб» по-испански «эскудо». Но в данном случае Сервантес употребил слово «адарга», которое означает только «щит». Значит ли это, что у Дон-Кихота не было наследственного герба? Анхель Лихеро как будто читает мои мысли. Он просит парикмахера:
— Доминго, помоги мне, пожалуйста, достать из чулана «эскудо» идальго де Айона.
Они приносят увесистую плиту, на которой изображен увенчанный короной двуглавый орел. Туловище его прикрыто щитом с изображениями башен, львов, скрещенных мечей и копий, цветов лилии. У лап хищной птицы — перевитые лентами факелы. Вверху дата: 1392 год.
— Нашли мы и другой интересный герб, — рассказывает Анхель. — Он принадлежал предкам дона Алонсо де Айона по женской линии — Кихада, украшал их дом в Алькасаре, а потом был перенесен на мельницу, которая известна во всей округе под названием «Росинант». На нем, помимо обычных изображений замков, львов и рыцарского оружия, фигура мужчины с поднятыми руками. Это один из сыновей графа де Сен-Поля, взятый в плен Гутьерре Кихадой в Бургундии. Вот, возьмите фотографию.
— А нельзя своими глазами поглядеть «дом Дон-Кихота»?
— Почему же нельзя? Поглядим обязательно.
Анхель аккуратно складывает и убирает документы, уносит плиту с гербом де Айонов. Тем временем мы оглядываем его контору: старый письменный стол с лампой, простой стул, большой ящик, где хранятся фотокопии архивных материалов, шкаф, на полках которого рядом с книгами в специальных коробках сложены многочисленные карточки.
— Это моя картотека, — поясняет исследователь. — В ней несколько тысяч записей: цитаты из книги и рядом — выписки из документов. Карточки заведены на каждого из персонажей романа, а это 669 человек, принадлежавших ко всем слоям общества. Так вот, оказывается, у многих из них были реально существовавшие «двойники».
— Но, вероятно, как и в случае с Дон-Кихотом, полной идентичности между одними и другими не существует?
— Конечно. Тем занятнее, когда мы открываем, что Сервантес выставляет в неблагоприятном свете людей, которые и в жизни были приспособленцами, карьеристами, подхалимами, лжецами.
Выходим на улицу и вскоре оказываемся на площади, где воздвигнут памятник Дон-Кихоту и Санчо Пансе. Памятников идальго в Испании сотни, если не тысячи, но ни один из них не повторяет другой. Алькасарский Дон-Кихот, как мне показалось, слишком моложав и щеголеват; да и Санчо непохож на того, каким я привык его себе представлять: он напоминает скорее озорного мальчишку, чем простоватого крестьянина.
Сворачиваем в переулок, застроенный старинными двухэтажными особняками. Потом еще поворот, еще... И вот мы на улице Святого Иоанна, где жил Дон Алонсо де Айон, он же, по словам наших спутников, Дон-Кихот.
Останавливаемся перед старой повысившейся дверью заброшенного дома.
— Это фасад. Но дверь забита, — поясняет Анхель. — Если хотите, можно заглянуть со стороны двора.
Ворота двора выходят на другую улицу, и, прежде чем достигнуть их, нам приходится обойти целый квартал. Вот они. Деревянные, испещренные огромными металлическими гвоздями двери укреплены на петлях, вмазанных в каменную стену. Стена, как и дом, крыта черепицей.
Анхель упирается обеими руками в калитку, она со скрипом отворяется, и перед нами дорожка, ведущая через двор прямо в дом. На дорожке — остатки двухколесной деревянной повозки. Слева — высокая каменная ограда, справа — пустырь, где, видимо, когда-то размещался скотный двор. Второй этаж дома смотрит во двор двумя окнами.
— Одно из этих окон, — говорит Анхель, — в комнате, где, как легко себе представить, размещалась библиотека дона Алонсо, то бишь Дон-Кихота Ламанчского. Помните, чем кончился первый неудачный выезд идальго, когда он вернулся домой изрядно покалеченным? Экономка и племянница, следуя советам священника лиценциата Перо Переса, жестоко расправились с рыцарскими романами. Они выбросили книги через окошко на скотный двор и устроили из них костер. Все это произошло как раз здесь.
Картина общего развала и запустения, которую мы видим на месте, где когда-то горели книги, изъятые невеждой священником, как бы символизируют мир, забывший о своем праве творить, фантазировать, мечтать.
Но общество, где книг боятся не меньше, чем людей, готовых вести борьбу за идеалы свободы, справедливости и социального прогресса, — это не только плод фантазии литераторов.
В Испании, на родине Сервантеса, франкисты физически расправились с самым крупным поэтом страны Федерико Гарсиа Лоркой, обрекли на изгнание Антонио Мачадо и Рафаэля Альберти, запретили упоминать имена десятков деятелей культуры, известных всему миру.
В последний раз оглядываем это грустное место. Отсюда хочется поскорее уйти.
Анхель цитирует рассказ Сервантеса о бегстве Дон-Кихота:
— «И вот, чуть свет, в один из июльских дней, обещавший быть весьма жарким, никому ни слова не сказав о своем намерении и оставшись незамеченным, облачился он во все свои доспехи, сел на Росинанта, кое-как приладил нескладный свой шлем, взял щит, прихватил копье и, безмерно счастливый и довольный тем, что никто не помешал ему приступить к исполнению благих его желаний, через ворота скотного двора выехал в поле».
— Едем и мы?
— Едем!
Анхель Лихеро разворачивает составленную им карту маршрутов, по которым странствовал Рыцарь Печального Образа.
— У Сервантеса, — продолжает по дороге свой рассказ Лихеро, — говорится, что Дон-Кихот «пустился в путь по древней и знаменитой Монтьельской равнине». Так вот, по ней-то мы и следуем. В самом деле, в старинных документах эта равнина называется не иначе как Монтьельской. Значит, мы на правильном пути.
И пока наша машина мчится по шоссе, оставляя позади поля, выгоревшие на солнце луга и маленькие перелески, он продолжает:
— «Весь этот день Дон-Кихот провел в пути, а к вечеру он и его кляча устали и сильно проголодались; тогда, оглядевшись по сторонам в надежде обнаружить какой-нибудь замок, то есть шалаш пастуха, где бы можно было подкрепиться и расправить усталые члены, заприметил он неподалеку от дороги постоялый двор, и этот постоялый двор показался ему звездой, которая должна привести его не к преддверию храма спасения, а прямо в самый храм».
— Дон-Кихот путешествовал на тощем Росинанте, мы же на машине, — вступает в разговор Доминго Тарра. — Словом, приехали.
