Секундное дело — взять азимут. Теперь ни туман, ни дождь не собьют с дороги. А где она, дорога? Нет ее. Вокруг безмолвная первозданная тундра. Плавают по озеру дикие утки. Тоненько просвистел любопытствующий песец. Проскользнула среди светло-зеленых прядей бородача серая мышка. Покачиваются в траве колокольчики «синюхи».
Через час я устал, но виду не показывал. Вон впереди меня буровой мастер Володя Афоничкин поверх рюкзака тащит раму для своего станка. Хлюпает в сапогах, сухой нитки нет на теле. Мы уже не обходим болото, а идем напрямик, проваливаясь по пояс в липкой тине и потихоньку ругаясь. Отдыхаем, повалившись прямо на землю. Над вершинами гор набухают тучи. Разгоняя нам дрему, пошел дождь.
...Я вспомнил свой первый маршрут. Тогда, десяток лет назад, нас было четверо — студентов МГУ, воспитанников известного угольщика Александра Кирилловича Матвеева. Без скидки на молодость и неопытность мы были равноправными членами сплоченной семьи изыскателей, работавшей в Большеземельской тундре. Трое из нас потом вновь приехали на Север. Мне кажется, что в этом немалую роль сыграло воспоминание о том, как стояли мы впервые у расчищенного в канаве черного пласта и, определяя на глаз качество и марку угля, крошили в пальцах хрупкие кусочки, приобщаясь к таинству первооткрытия, к тем волнующим событиям, что давным-давно происходили здесь, на скалистых берегах Воркуты, еще никому не известной заполярной реки, название которой с ненецкого языка переводится так — «Медвежье логово»...
В поисках «драгоценностей»
Печорский край издавна привлекал к себе смелых людей. Имена одних известны потомкам, память о других хранят лишь потемневшие от времени, грубо сколоченные кресты, изредка встречающиеся на приречных грядах и холмах.
В 1837 году молодой русский ученый ботаник Шренк пересек тундру в меридиональном и широтном направлениях. Из Петербурга он приехал в Архангельск и отсюда начал свой путь на восток. За одно короткое лето он побывал на Тимане, прошел Печору, Усу, Колву и достиг Югорского Шара; затем добрался до острова Вайгач, пересек Пай-Хой и вышел на Полярный Урал. Даже в наши дни без помощи авиации, но используя другой транспорт, очень трудно совершить подобное путешествие. К слову, в 1930 году только на дорогу от Москвы до устья реки Воркуты, впадающей в Усу, отряд геолога Н. Н. Иорданского затратил больше двух месяцев. При этом до Котласа изыскатели ехали поездом, а до Сыктывкара плыли пароходом. Нетрудно догадаться, что во времена Шренка, да и много позже, в тундре не знали иных способов передвижения, кроме как на оленях и лодках.
Подлинным энтузиастом Печорского края был архангельский промышленник Михаил Константинович Сидоров.
Заинтересовавшись находками петербургского профессора Э. Гофмана, который в 1847—1850 годах провел широкое изучение Пай-Хоя и Северного Урала и отметил в ряде мест выходы каменного угля, Сидоров направил на Печору собственную экспедицию. Она была успешной. В 1852 году журнал «Сын отечества» в материалах об экспедиции пишет, что «прибрежье реки Печоры изобилует пластами каменного угля, глыбами валяющегося на земле».
Несмотря на то, что архангельский порт втридорога покупал уголь у англичан, Сидорову стоило больших трудов убедить Морское ведомство направить на Печору специальную разведочную партию во главе с горным инженером Антиповым. Уголь был найден на реках Ижме и Цильме, на Большом и Малом Аранце, Щугоре и Шарью, на Большой и Малой Сыне и т. д. И все же Антипов сделал вывод, что ни одно из месторождений не имеет практического значения, запасы их незначительны, уголь зольный.
Сидоров решительно не согласился с заключением инженера. Приехав на Печору, он сам проверил качество угля, убедился в его ценности и начал ходатайствовать о разрешении добычи и найме рабочих. Но не дремали и те, кому успех предприятия архангельского промышленника мог бы резко поубавить барыши.
По ложному обвинению в неуплате налогов Сидорова заключили в тюрьму, описали имущество. Он оказался на грани разорения. Но и эти испытания не поколебали его уверенности, не убавили настойчивости и энергии.
В 1867 году Сидоров обратился к наследнику царя с официальной запиской, которую озаглавил так: «О средствах вызволить север России из бедственного положения». Большую роль в своих размышлениях о реальных возможностях подъема местной экономики он отводит развитию горнодобывающей промышленности.
Резолюция воспитателя наследника генерал-адъютанта Зиновьева, недрогнувшей рукой положенная им на записку неугомонного архангельца, не нуждается в комментариях: «Так как на Севере постоянные льды и хлебопашество невозможно и никакие другие промыслы немыслимы, то, по моему мнению и мнению моих приятелей, народ надо удалить с Севера во внутренние страны государства, а вы хлопочете наоборот и объясняете о каком-то гольфстроме, которого на Севере быть не может. Такие идеи могут проводить только помешанные».
Но Сидоров вновь берется за перо и пишет книги: «Север России и его богатства» и «Север России и его будущее». Настойчиво ищет единомышленников. И всюду натыкается на стену равнодушия.
Шли годы...
В 1913 году Московское общество испытателей природы при Московском университете и Императорская академия наук организовали экспедицию в Верхнеусинский край. Четверо из пяти ее участников, в том числе и руководитель — большевик Дмитрий Дмитриевич Иевлев — были ссыльнопоселенцами. Любопытно, что большую часть денег на экспедицию выделил известный московский филантроп Н. Шахов. Просмотрев смету расходов, он был удивлен, что не нашел в ней статьи об оплате труда участников похода. Смету, советуясь с товарищами, составил Иевлев...
Один из сотрудников этой экспедиции, названной по конечным пунктам маршрута Печорско-Обдорской, Ефим Ильич Рубинштейн, вел дневник.
Исходной точки намеченного маршрута экспедиция достигла в середине мая и двинулась по Усе. 8 июня Ефим Ильич записывает:
«Приехали в Яр-Пи-Як... На реке еще встретили деда... Поселок существует (под именем Изба Попова) 180 лет, старик назвал пять своих дедов... Промыслы были громадны... Старик ловил по 15 000 куропаток в год, теперь 200 — 300, редко 700...»
Все чаще звучит в дневнике озабоченность оскудением природных богатств Севера, неумением человека хозяйствовать здесь разумно и дальновидно. И тут же поиски решения проблем, раздумья, практические выводы.
«10 июня... Начинает обрисовываться картина хозяйственной жизни и нужд края. Промыслы явно падают... Совершенно не умеют заготавливать рыбы впрок... Необходимы: 1) дешевая соль, 2) пропаганда правильных методов соленья. Скотоводство можно развить беспредельно: колоссальные луговые пространства».
Экспедиция проходила с большими трудностями. Говорится об этом скупо, часто мимоходом.
«15 июня. Адская жара, мириады комаров; испытываем муки ада...
19 июня. По дороге встречается много порогов... На последнем чуть не опрокинулась лодка. Бечева натянулась, лопнула, лодка стремительно понеслась вниз...
11 июля. Осталось совсем мало провизии...
29 июля. Начали подыматься по Сартью. Но в 7г версты от устья потерпели полную катастрофу... Лодку помчало вниз... Уплыли палатка, ружье и мелкая рухлядь... Из сухарей получилось месиво. В конце концов мокрые на мокром брезенте улеглись спать».
Однако исследователи изо дня в день продолжали выполнять все нужные замеры и наблюдения, отбирали и описывали образцы, составляли гербарий. Достигнув верховьев Усы, экспедиция разбилась на два отряда. Геодезист Ефим Ильич Рубинштейн и геолог Нестор Алексеевич Кулик (брат известного ученого Л. Кулика, изучавшего Тунгусский метеорит) пошли к истокам реки для производства топографической съемки и геологических работ, остальные — Дмитрий Дмитриевич Иевлев, естественник Валентин Васильевич Аполлонов и технолог Евгений Антонович Логвинович — с этой же целью направились вверх по реке Воркуте, о которой до сих пор не было точных данных (и на картах она изображалась пунктиром).
В дневнике за 1 августа Рубинштейн отмечает: «...Догнали наших в Никите. Они ходили на Воркуту, прошли 75 верст, нашли «драгоценности»...
Больше о находке на Воркуте не сказано ни слова. Ничего не говорится о «драгоценностях» и в отчете Иевлева о результатах экспедиции, который вышел в 1914 году отдельной брошюрой под названием «Жизнь Верхнеусинского края и древний торговый путь через Северный Урал в низовья Оби». Но из отчета мы узнаем, что река Воркута была снята и описана на протяжении 80 верст выше устья, то есть отряд был и на том участке русла, где пласты угля, как убедились позже, выходят на поверхность. Это и есть «драгоценности»?..
Тут ниточка обрывается. Началась первая мировая война.
Находка охотника Попова
