как его отец.
— Итак, садись, хочу услышать всю историю, — говорит через десять минут Тимур, — неся в руках две тарелки.
Дамир не знает, с чего начать.
В глубине души он все же радуется, что его брат и лучший друг приехал.
* * *
Я стою в тени.
Медленно дышу и готовлюсь войти.
Больше недели я избегала родителей, даже словом не обмолвилась, что у нас с Дамиром произошло. Теперь весь груз молчания опустился на мои плечи, придавил к земле. Родители будут шокированы новостями, а мне придется пережить худшие моменты последних дней.
Снова.
Но я должна, выбора не осталось.
Поднимаю задвижку на воротах и вхожу во двор.
Автоматически включается уличное освещение — датчик движения реагирует на мои осторожные шаги. Я волочу за собой сумку, представляя, каким неприятным для родителей будет вторжение их дочери сегодня вечером. У меня есть ключ, но он во внутреннем кармане… Проще постучать.
В ответ на звук внутри сразу же реагируют. Мне кажется, что я даже слышу, как скрипит кресло, в котором отец смотрит вечерние новости.
Но мне только кажется.
На пороге появляется мама.
Мне стоит больших усилий не упасть ей на плечо.
Говорят, дети остаются детьми, пока живы родители. И сегодня мне, как никогда, хочется материнской ласки и уверенных слов отца: «все будет хорошо, маленькая». Но я натягиваю на лицо улыбку, которая, наверное, выглядит гримасой, и сразу же здороваюсь с мамой.
— Вита! Что ты как неродная, я уже думала, отец ключи забыл…
Я не успеваю объяснить, почему постучала, мама и сама замечает дорожную сумку у меня в руках. В ней не все вещи, которые я успела перевезти к Карине, зато самые необходимые я взяла с собой.
— А что в сумке?
Я смотрю на маму, мама на меня… В ее взгляде нет ни грамма беспокойства, лишь любопытство и, немного, усталости.
— Мои вещи. Мам, я должна тебе кое-что…
Слова — волшебство. Они вмещают в несколько слогов величайшие победы и поражения каждого человека.
Однако я не успеваю их произнести, из глубины дома выплывает, иначе и не скажешь, мамина школьная подруга, которой досталось еще и почетное звание моей крестной. На моем лице, наверное, отражается недовольство, мама незаметно одергивает рукав моей кофты, чтобы я шире улыбнулась. Понятия не имею, почему мама до сих пор держит в своей жизни Татьяну (тетю Таню для меня). Даже я уже поняла, что она из себя представляет.
Мы с папой на дух ее не переносим.
Поэтому мама и приглашает ее, когда отца нет дома. Эта женщина, кажется, видит смысл жизни в том, чтобы о ком-то сплетничать. Вот и вся ее характеристика. С ней даже невозможно вести диалог в известном смысле, она каждый раз приходит и вываливает на маму тонну ненужных данных, кто с кем сошелся, разошелся, кто с кем переспал.
Запоздало я понимаю, что вскоре и сама попаду в «хроники тети Тани».
— Виталинка, — раскрывает объятия Татьяна.
— Здравствуйте, тетя Таня, — выдавливаю я из себя.
В глубине души у меня настоящее цунами. Была бы я посмелее, я бы ей высказала все. Ей и маме, которая просто стоит, и ждет, когда мы обменяемся любезностями.
Я сыта по горло неприятностями и эти дурацкие церемониальные разговоры выводят меня из себя по щелку пальца.
Вопросы Татьяны не меняются.
Как ты? Как здоровье? Как Дамирчик? Именно так. «Дамирчик». Меня до сих пор воротит от того, как она вешалась на шею моему мужу при каждом удобном случае.
Если учесть, что Дамир (тот Дамир из прошлого, который к женщинам относился уважительно) всегда отвечал ей улыбочками и комплиментами, я, пожалуй, ревновала. Потом, по дороге домой, мы обсуждали это, посмеиваясь над жаждой Татьяны к мужскому вниманию, но это все-таки не было приятным для меня. Никогда.
— Не надумали еще куклу завести?
Словно это так просто.
Я закипаю еще сильнее.
Татьяна, благодаря моей маме, прекрасно знает о моих проблемах, знает, как мы старались. Однако она из раза в раз задает вопрос именно так: не решили ли.
— Знаете, я сегодня так устала, кое-какие вещи маме завезла… — говорю я Татьяне, надеясь, что мама подыграет мне. — Я разберу их там, а вы беседуйте.
Будет здорово, если мама вспомнит, как я не люблю тетю Таню, или ей хотя бы станет любопытно, что же в этой большой черной сумке — и она выпроводит подружку с кислотно-красными волосами из дома.
— Передавай привет Дамирчику, — бросает Татьяна.
«Господи боже мой. Да замолчи ты уже», — думаю я. Но приветливая, хорошо воспитанная девочка Виталина вместо этого разворачивается, улыбается и взмахивает рукой: обязательно передам!
Я вхожу в свою старую комнату и останавливаюсь на пороге.
Пустые коробки, старая гладильная доска, на кровати один матрас, в углу висит гирлянда из паутины. Я делаю глубокий вдох и бросаю сумку на пол. Мои рецепторы улавливают только затхлость и частички пыли. Но мои глаза видят комнату, в которой я провела прекрасных семнадцать лет. В которой я была счастлива еще до встречи с Дамиром.
Позади закрывается дверь, и я слышу, как мама быстрыми шагами идет ко мне.
— Виталина, дочка, какие такие вещи ты мне привезла? — кричит она.
* * *
Дамир сидит над макаронами с курицей, которые не вызывают ни малейшего аппетита. Тимур поглощает еду с такой жаждой и увлеченностью, что Дамир из последних сил сдерживается, чтобы не рассмеяться. Не прокомментировать это.
В глубине души он хочет чувствовать себя так же, как брат, но не может… Он в полном дерьме, жизнь — дерьмо, работа — дерьмо, а семью, которая вытягивала его на поверхность, он только что развалил.
— Вкусно, правда? — поднимает глаза Тимур.
— Да, нормально.
Они с братом уже обсудили его путешествия, его поездки, погоду за окном, раннюю осень, даже искусственный интеллект проскочил в их разговорах. Сейчас они затихли. Дамир чувствует, что скоро наступит момент Х. Видит себя и брата, словно со стороны. Один не решается рассказать, второй — спросить.
— Так… Что там с Виталиной случилось? — вымучивает вопрос Тимур.
Он откладывает вилку.
Дамир, напротив, делает вид, что ему вдруг захотелось поесть.
Странно признавать, но он ни с кем не обсуждал свою измену.
Не приходилось.
Виталина, судя по всему, не рассказала своим родителям. Дамир ограничился заявлением, что они разводятся — для своих отца и матери. Остальные, с кем он делился новостью, получали от него зарплату, и мнение держали при себе.
Брат — другое дело.
Это и хорошо, и плохо.
— Я ей
