на основании законов диалектики, выйти на новый этап развития, где религия будет идти рука об руку с философией.
— Вот тебе бабушка и Юрьев день! — расхохотался толстяк. — Каков, а?!
— Позвольте, — возмутился очкарик, — но даже с точки зрения Гегеля, религия — это низшая ступень развития.
— Я говорю о такой форме религии, которая рождается на высотах научного знания.
— Кому же прикажете кланяться, отче? — с издевкой выкрикнул толстый.
— Кланяться не нужно, — снисходительно улыбнулся диссертант, — только служить.
— Это как, «паки и паки» что ли? — продолжал куражиться толстый.
Медленно, словно брошенная супруга, женщина-богомол прошептала:
— Я вас не понимаю, Серж! Что вы такое…
— Я говорю о служении науке, Регина Карловна, не более. Вот вы, например, преподаете историю философии уже 30 лет. Разве это не служение?
— Ах, вот вы о чем! Ну конечно!
— А Фома Лукич? Когда он защищал докторскую диссертацию меня ещё и в помине не было.
Председатель расплылся в широкой улыбке и закивал седой головой.
— Ипполит Марленович так изучил философию Гегеля, что ему впору создавать свою собственную. Но он довольствуется скромной должностью декана факультета. А это уже самопожертвование в чистом виде. Да и разве все вы не служите науке — этой великой силе, преображающей наш темный мир?
Регина Карловна всхлипнула и полезла в пакет за носовым платком.
— Ну это уже слишком, — проворчал толстый.
— Это, знаете ли, не ответ: любая религия предполагает некий идеальный объект, — продолжал наступать очкарик, не обращая внимания на лестный отзыв. — У Гегеля, например, это абсолютный дух. Кого или что вы видите на пьедестале вашей религии? Кто ваш бог?
Последние три слова очкарик произнес особенно четко, с расстановкой, как на допросе. На мгновенье в аудитории образовалась напряженная тишина, которую нарушало только жужжание проектора и сиплое дыхание толстяка.
— Абсолютный Человек! — торжественно произнес диссертант. — Человек, обладающий всей совокупностью знаний об этом мире. И, самое главное, ощущающий, а, следовательно, осуществляющий принцип единства всего сущего.
— Извините, но… такого человека не существует, — развел руками очкарик.
— А как же заповеди? — вдруг раздался в аудитории звонкий мелодичный голос. Только сейчас присутствующие заметили тонкого белокурого юношу в бежевом плаще, сидевшего на стуле у самого выхода.
— Молодой человек, — недовольно прогремел толстый, — здесь идет защита диссертации. Соизвольте покинуть помещёние!
— Я здесь по приглашению, — ничуть не смутившись ответил юноша.
— Простите, коллеги, я забыла познакомить вас с новыми правилами, — виновато затараторила секретарша, и принялась раздавать присутствующим листочки с текстом. — Теперь на защите имеют право присутствовать все желающие.
— Как, все? Даже студенты?! — взъярился толстый.
— Да, да, такие времена! — тоном древнего мудреца изрек председатель.
— Простите, а что вы имели ввиду? — поинтересовался диссертант у юноши.
— Думаю речь идет о моральных принципах новой религии, правильно я вас понимаю? — обратился знаток Гегеля к незваному гостю, подтвердившему его догадку легким кивком головы.
— Ну, здесь все очень просто: никаких догматов и никаких норм.
— Серж, вы доведете меня до инфаркта!
— Вы опять меня неправильно поняли, Регина Карловна. Нормы, конечно же нужны и важны, но только в религиозной парадигме прошлого. В религии Абсолютного Человека они утрачивают свою регуляторную функцию. Посудите сами: зачем атлету, свободно пробегающему стометровку на своих двоих, деревянные костыли? Всестороннее научное знание возводит человека на такую высоту, что все позывы к аморальному поведению просто не могут возникнуть в его сознании.
— Ну, всякое бывает, — хохотнул лысый, лукаво подмигнув секретарше.
— Бывает. Но как известно, исключения только подтверждают правило: процесс эволюции сознания необратим. И это также верно, как и то, что никто из здесь присутствующих не закончит свою жизнь под забором.
— Как верно, как замечательно сказано! Когда построите храм Абсолютному Человеку, Серж, я стану первой его прихожанкой!
— Да вы не скромничайте, Регина Карловна! Уж лучше сразу — в иконостас, — 'по-ленински махнул рукой толстый в сторону экрана с презентацией.
Женщина-богомол передернула плечами, будто увидела огромную скользкую жабу, и демонстративно отвернулась от разнуздавшегося фигляра.
— Коллеги, если вопросов больше нет, то, может быть, начнем процедуру голосования? — жалобно пролепетала секретарь.
— Я — за! — резко выкрикнул толстый. — Работа добротная, тема — актуальная, да и сам профессор одобрил. Я ведь прав, Фома Лукич?
— М-да, пожалуй, — с рассеянной улыбкой подтвердил председатель.
— Если вы не против, коллеги, я бы хотел… — прогнусавил было Ипполит Марленович, но услышав зловещёе шипение со стороны толстого, растерянно забормотал:
— Впрочем, нет… То есть — да, я согласен.
— Вот и прекрасно! — радостно спохватилась дама с бубликом и кинулась раскладывать перед членами совета бланки для голосования.
Решение о присуждении диссертанту звания кандидата философских наук было единогласным. Потом был фуршет «по случаю», приготовленный диссертантом, где, под пятизвёздочный коньяк, бутерброды с красной икрой и прочие деликатесы, было сказано много лестных слов в адрес «молодого и перспективного» сотрудника кафедры философии ТаГУ. Особенно шумел толстый, показушно кривляясь и то и дело поднимая тост «во имя Гегеля, философии и святой Регины».
Закончилось всё вполне благопристойно: члены диссовета разошлись по домам, оставив деликатесы и недопитый коньяк толстому. Тот уселся на диван и, медленно потягивая коньяк из бокала, хитро прищурившись наблюдал за раскрасневшейся непонятно от чего секретаршей, приводившей в порядок кабинет.
Молодой кандидат лично посадил на такси Регину Карловну, в очередной раз признавшуюся ему в «высокой и одухотворенной» любви, и помог старичку-председателю поместить «скромный презент» в багажник старой «Волги». Стоя на мокром от дождя мраморе площадки перед входом в университет, и провожая взглядом последнюю машину, он вдруг вспомнил юношу, задавшего ему тот странный вопрос. «Где-то я его видел», — рассеяно подумал Сергей, и ему отчего-то стало тревожно на душе. Порыв холодного октябрьского ветра подействовал ободряюще, напомнив о самом главном: он, Сергей Величко, — кандидат наук! Да, решение диссовета ещё должны утвердить, но это уже чистая формальность. То, к чему он стремился долгие годы учебы в университете, свершилось! Теперь все будет по-другому, потому что и сам он стал другим: мудрее, благороднее, свободнее, наконец. И все это благодаря науке, ставшей для него смыслом жизни, тем, чем прежде для него была церковь.
Церковь… Воспоминание о ней вызвало у него легкую грусть. Ещё не так давно, каких-нибудь десять лет назад, Сергей был в шаге от принятия священного сана. В духовной семинарии, где он учился, молодые люди становились священниками на последнем, четвертом, курсе. Будучи лучшим среди учащихся, Сергей уже считал недели до того момента, когда в соборном храме его, подхватив под руки, поведут к алтарю иподиакона. Потом, один из диаконов трижды обведет его вокруг престола, и он
