— Хорошо, — согласился Гариц. — Выбирай место для ночлега.
— Чего выбирать-то? Полянка, где вы браконьера изволили судить, совсем рядом. Там и сухо, и ключик неподалеку, и от сторонних глаз укромно.
Через пару минут они вышли на знакомую поляну. Как и в прошлый раз, им предстояла холодная ночевка, но тогда они опасались вспугнуть сторожких лесовиков, а сейчас боялись погони. Из охотников они превратились в дичь, а в остальном, кажется, ничто не изменилось.
Павий со стоном опустился на лапник, так недавно нарезанный его подчиненными.
— Спи, — приказал ван Гариц. — Первую смену буду караулить я.
Павий уснул практически мгновенно. Ван Гариц сидел неподвижно, вглядывался в медленно сереющую полутьму леса. Потом скинул суконную, с меховым подбоем бекешу и укрыл Павия. Старое правило: кто спит — должен быть в тепле, кто на часах — может и померзнуть. Вот только не думал, что когда-нибудь ему, графу ван Гарицу, придется применять это правило по отношению к старому, больному солдату.
Ночь выдалась нежаркой, в одном камзоле и впрямь было прохладно. Ван Гариц некоторое время сидел, затем встал, походил кругами, стараясь размять ноги, разогнать по жилам застоялую кровь, согреться если не едой и платьем, то хотя бы движением. И замер, услышав, как через чащу идет человек. Шагает сквозь ночной лес, словно по собственному дому, беспечно, ничуть не скрываясь, и едва ли песенку не насвистывает.
Это равно могла оказаться и ловушка, и встреча с беспечным растяпою, у которого можно разжиться сведениями, какой ни на есть едой и если не оружием, то, по меньшей мере, ножом, без какого даже растяпы в лес не ходят. Вот только если лесовики поймают их после встречи с растяпою, то укатают уже не на ближние выжиги, а прямиком в угольную яму. И при этом будут считать себя правыми.
Поколебавшись мгновение, Гариц решил предоставить выбор случаю. Пройдет гулена мимо беглецов — его счастье, наткнется на спящего Павия — тут уж не взыщи. Хотя, судя по легкости передвижения, встречный отлично видит в темноте и, значит, вполне может обнаружить стоянку.
Все эти длинные размышления заняли от силы пару секунд, а затем шаги смолкли, и знакомый голос сказал:
— Вот вы где. Я так и думала, что найду вас здесь.
К такому варианту ван Гариц не был готов и стоял молча, ничего не предпринимая. Золица подошла ближе, протянула какой-то длинный предмет, в котором Гариц на ощупь опознал охотничье копье.
— Вот рогатина ваша. Что ж вы ушли без оружия?… Даже на дорогу с собой ничего не взяли. Я должна тащить, да?
Следом опешивший граф получил узелок с какой-то снедью, два охотничьих ножа и две фляги, в одной из которых бултыхались остатки вина. Фляги и ножи они специально оставили в балагане на видном месте, как доказательство того, что не сбежали, а находятся где-то рядом или, в крайнем случае, заблудились по незнанию. Такая немудрящая хитрость должна была хотя бы на час отсрочить погоню. Теперь брошенные вещи нагнали их на полпути.
— Копья было два, — глупо произнес ван Гариц. — И луки…
— Не нашли, — коротко ответила Золица. — Должно полагать — сгорели.
Теперь, ощущая в руках надежную тяжесть копья, ван Гариц мог вести себя уверенней. Вот только к чему эту уверенность применить?
— Ты что же, — спросил он, — специально в такую даль шла, чтобы все это вернуть?
— Вот еще… — фыркнула девушка. — Это я на всякий случай захватила. У меня здесь силки стоят. Одну ловушку вы спортили, а остальные целы. Проверить надо.
Даже сейчас девица считала себя вправе браконьерствовать в чужом лесу! Впрочем, на такую мелочь не стоило обращать внимания. Отметить и забыть до поры.
Граф опустился на выпирающий из травы камень, радуясь, что никакое кошачье зрение не позволит собеседнице рассмотреть его чумазую физиономию и совершенно не графский вид. Золица отгребла в сторону часть лапника, в изобилии нарезанного солдатами во время прошлой ночевки.
— Костерок затеплю. Товарищ твой все равно проснулся.
Солдата она называет товарищем благородного графа! Хотя, впрочем, сейчас так оно и есть. Если они не будут товарищами во время этого похода, то никуда не дойдут. Общая беда уравнивает.
— Меня удивляет, — произнес ван Гариц, — что вы так легко позволили нам уйти.
— Я предлагала тебе остаться. Ты сам не захотел.
И опять молодому графу было не избавиться от ощущения, что он чего-то не понимает. Словно они говорят на похожих, но разных языках.
— Скажи, — спросил он, — зачем вы подожгли лес? Я же обещал, что не буду взыскивать прошлые долги и наказывать за прошлые вины.
— Это мы подожгли лес?! Это вы подожгли лес! Не ты именно, но двое ваших. Под утро выбрались в чащу, где позалето смерч вывал устроил, да и подпалили бурелом. Никто ничего понять не успел. Мы же не знали, что они за этим идут, полагали, что к вам на засидку, добычу помочь нести. Знали бы, что они замышляют, головы бы им не сносить за такие шалости.
— Вот как? — скрипуче произнес граф. — И что, сможешь шалунов опознать?
— А чего их опознавать? Их тут все равно нету, они вместе со всем отрядом ушли. Солдаты собрались еще с вечера, а сбежали, едва дымом запахло. Потому и остались целы.
— Понятно… И все-таки опознать сможешь?
— Ну, один-то приметный: росточка небольшого, чернявый и плешь на макушке. Больше среди ваших плешивцев вроде бы нет. А второй — обычный, средних лет, с усами.
— Так… — протянул ван Гариц, тщетно стараясь вспомнить имя дядюшкиного слуги и камердинера. Кроме этого человека, больше плешивых в отряде и впрямь не было, если, конечно, не считать Па-вия, у которого волосы сохранились только за ушами и на затылке. — Плешивого я, кажется, знаю.
— Браск, — подсказал Павий, который и впрямь проснулся при первых же звуках разговора, но лишь теперь решился напомнить о себе. Вахмистр поднялся и присел к разгорающемуся костерку.
— Точно, Браск, — согласился ван Гариц. — А остальной отряд, получается, к утру уже был собран?
— И лошади оседланы, — подтвердила Золица, — и мешки уложены, и нашего добра кое-что прихвачено.
— Что скажешь? — повернулся ван Гариц к Павию.
— Измена, — коротко ответил старый служака.
— Зачинщик кто? — вопрос был задан, скорее, для порядка.
— Я человек маленький. Не мне судить.
Что ж, это верно. Судить заговорщиков ван Гариц будет сам. И каждому воздаст по заслугам.
— Значит, Браск и второй, с усами, пытались меня сжечь, — подвел итог ван Гариц. — А остальные были готовы к тому, что я не вернусь с охоты. Ты сообщила очень интересные сведения, я благодарен тебе. Я… — ван Гариц запнулся на мгновение, раздумывая, как бы наградить крестьянку. — Я дозволяю тебе беспрепятственно ставить силки в моих лесах. Я прикажу, чтобы тебя никто не смел трогать.
— А ты, если хочешь, можешь охотиться в нашем лесу, — простодушно ответила Золица. — Тебя тоже никто не тронет.
Она так ничего и не поняла! При виде столь сокрушительной наивности ван Гариц не выдержал и расхохотался. Павий тоже заухмылялся в густые усы, а следом рассмеялась и девчонка.
На рассвете Золица ушла проверять свои, отныне разрешенные, капканы, а ван Гариц и Павий отправились в путь, уже не опасаясь мести лесовиков, но зато не зная, какой прием ожидает их дома.
Идти по тропе оказалось не в пример быстрее, нежели проползать густой чащей, так что, хотя путники двигались пешком, но довольно быстро достигли границ Огнёвской пущи. Собственно говоря, здесь проходила граница леса, а никакой административной границы не было. По обе стороны незримой полосы тянулись земли графства, и даже неугомонный Райбах не пытался на них претендовать. Не было по опушкам леса ни таможен, ни воинских застав, никакого начальства, кроме волостных и деревенских старост, сюда не наезжали чиновники и вербовщики рекрутов, словно само государство истончалось, соприкасаясь с огнёвскими чащобами. Какая уж тут граница. И все же граница была, всякий сиволапый мужик очень хорошо ее чувствовал. Равнинные жители боялись Огнёвской пущи пуще огня. Лесовики, почитавшиеся среди пахотных крестьян колдунами, а то и оборотнями, в случае надобности ездили в графские деревни и на ярмарки, а вот к ним охотников ходить не было. Не то чтобы гинули смельчаки, а просто не приживались в лесу. Даже Пашинской пущи, где обитал самый каторжный люд, опасались меньше. Было чему удивляться — земли считаются своими, но действие всякого закона прекращается на меже последней пахотной деревни. Дальше можно идти только с оружием в руках, а потом спасаться, теряя войско в огненной круговерти, которую сами же выпустили на волю.
И все-таки новшества пришли и сюда. Неожиданно оказалось, что не признанная властью граница охраняется. Ван Гариц и Павий шли накатанной тропой, по которой в добрые времена ездили повозки с углем и всяким местным товаром. Обычно лесные тропы при выходе к полю становятся торней, поскольку деревенские жители не упускают случая забраться в лесные угодья с невинным лукошком, сенной волокушей, а то и с топором или иной браконьерской снастью. Но здесь только густели по обочинам заросли крапивы и чистотела. Наконец, знаменуя близость деревни, показалась первая прокошенная обочина. И тут Павий предостерегающе поднял руку и, пригнувшись, попятился за поворот.