готов к нападению изнутри.
По коридору мы заглянули в несколько комнат. По предположению Риты, здесь могли бы содержать пленных, буть их наверху через чур много.
Пусто. Здесь никого, идем дальше.
Наверх мы поднялись по узкой лестнице, заканчивающейся на первом уровне. На полусогнутых двинулись по мрачному коридору следом за Ритой, пока не пробрались к холлу.
Только тогда я осознал масштаб высотки: широченный зал, массивные прямоугольные колонны подпирают потолок на высоте четырёхэтажки, длинная парная стойка администратора, за который по обе стороны расположилось по два лифта и балкона, открывающее вид на холл с четвертый по второй уровни. Лестница, на которой по ширине разъехалось бы два камаза. Роскошь одним словом. Всё это обрамлено мрамором, белым камнем и контрастом чёрного и белого пластика.
Между двумя стенами из стекла, с видом на город, сидели играли в карты четверо Шакалов. Рядом с ними лежали разнокалиберные автоматы и даже один пулемёт "Печенег". От улицы их скрывала тонированное стекло, поэтому боевики не опасались быть замеченными. Собственно от нас они были далеко и в нашу сторону даже не смотрели.
Украдкой мы проскочили на лестницу. На втором этаже было пусто, поэтому Рита выложила план действий:
— Здесь содержат пленников и охраняют их три человека. Охрану встретите в коридоре, а своих ищите по офисным кабинетам.
— Постой, ты с нами не идёшь? — запереживал Миша.
— Нет, надо навестить старых знакомых. Встретимся у лестницы в подвал.
Миша провожал её взглядом до тех пор, пока она не скрылась из виду. Он зажмурился на долю секунды и, открыв глаза, его лицо стало прежним, решительным и серьёзным. Ещё одно качество, которое отличает профессионала — не подаваться эмоциям на работе. А судя по тому, как легко он убивает что людей, что мертвяков, это для напарника не только работа, но и хобби. Как минимум не ошибусь, если скажу, что ему это доставляет удовольствие.
Пробираясь вдоль стен так, чтобы нас не заметили с холла, мы добрались до широкого центрального коридора, уводящего вглубь здания и разделяясь ещё одним, поперечным.
Мы разделились и прилипли к стенам по разные стороны, стараясь заглянуть за поворот друг друга. Подойдя ближе к развилке, разведчик плавно перетекает на мою сторону. Я остановился, держа проход под прицелом и через левое плечо протянулась рука, показывая два оттопыренных пальца. Значит, двое.
Вплотную подобравшись к углу, я прислушался. Двое о чём-то негромко разговаривали. Но Рита предупреждала, что обычно охранников трое, поэтому я ждал, когда третьей выдаст себя.
Бойцы шакала обсуждали женщин в извращённых подробностях, мерзко хихикая. Из сути разговора я уловил, что говоривший издевался над пленницей и, видимо, что-то показывал, на что его собеседник реагировал противным смехом, иногда вставляя комментарии.
Затем свою повесть начал второй. От его рассказа я закипал. Не пойму, что бесило больше: его писклявый гнусоватый голос или то, о чём он вещал. Этот подонок сперва изнасиловал, затем затыкивал женщину ножом, спрашивая, понравилось ли ей. На конце истории я дошёл до предела ярости и в красках представлял, что буду с ним делать через секунду. Тихо переложив калаш за спину, в правой руке оказался мой верный боевой товарищ — острый, как бритва, нож.
Рывок.
Вылетев из — за угла я набросился на обладателя мерзкого голоса, схватив его за воротник безрукавки и прижал к шее ниже уха лезвие. За моей спиной нарисовался Миша, держа на мушке второго бойца, который не успел среагировать и медленно поднимал руки.
— Значит, женщин любите насиловать? — голосом, полным злобы, прорычал я, поедая глазами молодого шкета лет двадцати. Взгляд его был полон ужаса, парня не хило затрясло.
В конце пролета из помещения вышел мужик, застёгивая ширинку. Увидев, как его подельников держат на мушке, схватился за пистолет, торчавший из — за ремня штанов.
Сухой щелчок справа. Пуля, пробив поднятую ладонь Мишиного заложника, прошла сквозь шею мужика с пистолетом, который он уронил, плюхнувшись на задницу и, примкнув спиной к стене, пытаясь остановить рукой кровь, ручьями вытекающую из горла.
Тип с пробитой ладонью посмотрел на рану и, открыв рот и набрав воздуха в лёгкие, чтобы заорать, получил прикладом в висок, свалившись мне под ноги. Падение его сопровождалось звуком, словно ладошкой шлёпнули по луже. Я посмотрел вниз и убедился в почти верной ассоциации.
Лужа растеклась от ног парня, которого я держал за воротник с ножом возле горла. На его светлых джинсах ширилось тёмное пятно.
Убрав лезвие от шеи, я опустил руку с ножом. "Эх, душа моя широкая", пронеслось в моей голове и от аперкота парень свалился в глубокий нокаут в свою же лужу. Прибить бы гада, да в меру своего возраста он вряд ли ещё способен осознать свои поступки и их последствия.
Руки шакалов стянули за спиной их же ремнями, собрав оружие, двинулись по коридору. Отворив первую дверь, нас уставились шесть пар испуганных глаз пленников, жавшихся по углам. Бедняги изголодали и исхудали, в тусклом свете лампы я разглядел синяки на их лицах.
— Стас?! — воскликнул женский голос, полный мольбы и надежды, — Это правда ты?
Поднялась из угла женщина, до этого прижимая к себе мальчугана лет семи, и поковыляла ко мне, хромая на левую ногу, протянув ко мне руки. Крепко стиснув меня в объятиях, я убрал прядь с её опухшего лица и узнал Марину, нашу заведующую складом. Приобняв её одной рукой, я обратил взгляд к остальным пленным, разглядывая каждое лицо в поиске Анютки:
— Собирайтесь, мы уходим. Только без шума.
Пленники зашуршали одеждами, поднимаясь и не веря счастью, концу мучений. Миша наставлял, чтобы они делали то же самое, что и он, шли не отставая, не болтая. Никто не возражал. Единственное, чего желали спасённые — вернуться домой, к прежней жизни, избавиться от рабства "шакалов".
Разведчик увёл в подвалы первую толпу и вернулся. Тем временем я собрал вторую группу, успокаивая, утешая, наставляя. Во второй комнате, не найдя дочери, волнение моё стало нарастать.
В третьей, последней, двери, находилась лишь одна девушка. Я узнал её — с ней покойный Рома Тип собирался завести детей и построить семью.
Выглядела она кошмарно: полуголое тело покрывали синяки и ссадины. На её пустом, ничего не выражающем лице, был размазан макияж, тени текли по лицу и высохли вместе со слезами. Было похоже на то, что перед насилием бедняжку заставляли краситься, хоть её милое личико в этом не нуждалось.
Помню её детский наивный взгляд, как раньше она улыбалась любой мелочи и краснела от услышанной непристойности. Сейчас это
