У В.В.Голубева оставались книги, статьи, рукописи, наброски незавершенных статей, посвященных историко-этнографическому исследованию Индии, Китая, Французского Индокитая. Говорят, все это он завещал вьетнамскому народу. Но где это все теперь — в нашей стране до сих пор никому не известно. Нет сомнения, что очень многое находится во Французской школе Дальнего Востока, как я смог убедиться после переписки с Марселем Труляем. Но нет сомнения и в том, что многое осталось и у нас в стране. И, главное, есть попытки восстановить утраченное для России имя: Русским Географическим обществом намечено проведение конференции, посвященной Виктору Викторовичу Голубеву.
19 апреля 1945 года Виктор Викторович Голубев был похоронен на ханойском кладбище для европейцев. Ситуация во Вьетнаме была такая, что были запрещены многолюдные шествия и собрания людей. И только три человека из Французской школы Дальнего Востока — ее директор Жорж Седее, Поль Леви и преданный Голубеву Нгуен Ван То провожали покойного на кладбище, расположенное на улице Сержанта Ларриве, что неподалеку от Библиотеки имени Пьера Паскьера, бывшего губернатора Индокитая. Но там все-таки собрались многие друзья Голубева, приходившие туда поодиночке. Потом точно так же, поодиночке, они расходились с кладбища.
Теперь о кладбище, находившемся когда-то около Национальной библиотеки Вьетнама, ничто не напоминает. Да и людей, помнящих те времена, почти не осталось. Здесь центр Ханоя, здесь расположился один из многочисленных рынков, здесь кипит жизнь. Жизнь эта распорядилась так, что и после смерти прах В.Голубева, этого неутомимого путешественника, не обрел покоя. Могила Виктора Викторовича Голубева была заброшена, и имя его на ней было искажено. Луи Маллере в 1950 году пытался ее восстановить, насколько мог. А в 1962 году многие кладбища Ханоя, а потом Хайфона и других мест бывшего Тонкина были ликвидированы. Останки Виктора Викторовича Голубева и многих других, покоившихся на кладбище, были перевезены во Францию, где и перезахоронены. Там наконец и обрел вечный покой этот выдающийся человек, в равной степени гражданин России, Франции и Индокитая...
Вячеслав Рожнов Фото автора
Альтдорфская примета. Джеймс Пауэлл
Оформляя билет на вертолет, девушка спросила мое имя.
— Филип Макграт, — сказал я.
И чуть было не добавил: новый вице-президент по вопросам экспорта фирмы «Спиртные напитки Э.П.Макграта».
Но промолчал и уселся на скамью, где другие пассажиры, тепло одетые и обмотанные шарфами, ожидали очередного рейса.
Я решил совершить путешествие от одного чикагского аэропорта до другого на вертолете, потому что раньше на вертолете никогда не летал. Я мог позволить себе маленький праздник. Ведь отныне мне уже не придется торчать в родном офисе в Торонто под боком у Э.П.Макграта. Может быть, у сынков других боссов другие заботы. Но лично мне в последнее время становилось все труднее и труднее выносить присутствие своего родителя.
Поглядев на него сегодня, вы ни за что не поверите, что этот самый человек догадался проложить медные трубы по дну реки Ниагары и качать виски с канадской стороны на американскую. Или что некогда близ мыса Гаттерас береговая охрана потопила его шхуну с контрабандным спиртным. В те времена он звался Фрэнчи Макграт, цедил слова сквозь зубы, крикливо одевался и носил канотье. К концу эпохи сухого закона он так нажился на контрабанде, что откупил дело своего главного поставщика и стал почтенным владельцем фирмы спиртных напитков.
Образ преуспевающего махинатора канадцы позаимствовали в США, но представление о респектабельности у нас сугубо английское. Поэтому папаша перестал подражать американскому гангстеру Алкапоне и приобрел манеры чопорного английского полковника.
Наш шофер Спэтс Ларкин, с детства потчевавший меня историями о прежних делишках отца, считает, что начало этого преображения пришлось на то время, когда папаша принялся ухаживать за моей будущей матерью. Тогда-то он и сменил «паккард» на «роллс-ройс», перестал садиться рядом с шофером и начал называть Спэтса «Жозеф».
— Мистер Макграт?
Я поднял голову. Человек в унтах и меховой куртке выкликнул мое имя по списку. Я встал, и он указал мне на дверь, ведущую на поле. Прочие пассажиры остались ожидать другого рейса. Я должен был лететь один.
Человек в унтах взял мой чемодан и, не говоря ни слова, двинулся по ярко освещенному прожекторами летному полю. Я поспешил за ним. Вертолет стоял на краю бетонной дорожки прямо за прожекторами. Он был маленький, тускло-черный, совсем старый.
За кабиной пилота размещались два пассажирских отделения с самостоятельными дверями, напоминавшие купе на английских железных дорогах.
Стены оказались отделаны темным лакированным деревом, а расположенные друг против друга кресла были покрыты каким-то ворсистым материалом, который я видел только в детстве в старинных вагонах на железной дороге, когда добирался за тридевять земель до летнего лагеря.
Сомнений не было, мне предстояло путешествие в самом что ни на есть допотопном вертолете.
Человек в унтах похлопал ладонью по стеклу кабины. Винт закрутился, и через несколько мгновений вертолет, чуть накренившись вперед, поднялся с земли. Этот крен да вдобавок тряска при полете превратили купе в настоящий старый дилижанс. Казалось, в любую минуту на нас могут напасть индейцы или снаружи просунется пара пистолетов и грабитель гаркнет: «Стой! Выкладывай деньги и вещи!»
— Далеко ли путь держите?
Я отпрянул от иллюминатора. Напротив смутно различалось чье-то лицо, наполовину скрытое воротником и шляпой. По крайней мере так казалось в сумраке.
— В Омаху,— ответил я.
— А! — последовало в ответ.
— А вы?
— В Блитцен, — сказал мой спутник. — Из Альтдорфа в Блитцен.
— Ага,— протянул я, не имея ни малейшего представления, где расположены оба этих места. — Конец немалый.
— Десять лиг, — сказал он. — Иными словами, около тридцати миль. Я нахожусь в пути с тысяча семьсот шестьдесят третьего года.
Я засмеялся.
— Очевидно, вас здорово подвело расписание.
В ответ он даже не улыбнулся.
— Разрешите представиться. Барон Гриндельвальд, адъютант герцога Альтдорфского.
— Филип Макграт, вице-президент по вопросам экспорта фирмы «Спиртные напитки Э.П.Макграта».
— Виски...— произнес он задумчиво. — Жаль. Боюсь, это вам мало поможет. Однако ближе к делу. Если моя история прозвучит несколько заученно, то это потому, что я рассказываю ее далеко не в первый раз. Разумеется, вы можете в любое время прерывать меня вопросами. Но я настоятельно советую вам задавать их только по существу. Например, обычно я начинаю с того, что я родился в тысяча семьсот двадцать пятом году. Значит, либо мне двести пятьдесят лет от роду, либо я буйно помешанный. На размышления по этому поводу я не советую тратить оставшееся у вас время. В вашем положении это бесполезно.
— Простите, а... в каком я положении? — спросил я.
— Сейчас вам все станет совершенно понятно,— ответил мой спутник.— Итак, начнем. Герцогство Альтдорфское было мельчайшим из мелких немецких государств восемнадцатого века. Его площадь не составляла и пятидесяти квадратных миль, и только один город по праву мог называться городом —сам Альтдорф. Основным источником дохода для герцога Карла Людвига служило его маленькое войско в пять сотен солдат, которых он отдавал внаем любому, кто мог хорошо заплатить. Помимо общей, так сказать, ренты за своих ландскнехтов, герцог получал определенную денежную компенсацию за любую рану и особую сумму за каждого убитого. Мой отец, который имел счастье лишиться руки в одном сражении, ноги во втором, глаза в третьем и, наконец, умер от ран, полученных в четвертом, был для герцога Карла Людвига идеалом солдата. Из уважения к памяти моего отца герцог назначил меня своим адъютантом.
Альтдорфский замок сохранил дух мрачного средневековья, а при герцогском дворе господствовала умеренность и старомодность. Никто бы не сказал, что герцог был расточителен в своем гостеприимстве. Гостям он предлагал только те развлечения, которые ему ничего не стоили — например, катание в лодках по крепостному рву. Свое долгожительство герцог объяснял постоянными физическими упражнениями, заключавшимися в том, что его верный слуга Оскар каждое утро несколько раз катал его в лодке вокруг замка в сопровождении гостей, почтительно следовавших позади.
Старомодность двора подчеркивала старая, состоявшая из ветеранов — стариков гренадеров в черно-желтых мундирах стража. Любо было смотреть, как эти старые служаки, высоченные и прямые, будто шомпола, топали ботфортами и вытягивались в струнку при появлении герцога, неверными шажками спускавшегося в залу. Откашлявшись, стражники хрипло восклицали: «Их светлость герцог!» Нередко они умирали от старости прямо на посту. Мне приходилось постоянно предупреждать гостей герцога, чтобы те остерегались падающих стражников.
