Именно поэтому православные русские люди инстинктивно пишут Отечество с большой буквы, что вызывает презрительный смешок у либералов. Для верующего — Отечество — это Дар Божий, врученный для непрерывного национально-исторического делания с его взлетами и неизбежными падениями, которые не отчуждают от Родины даже человека, разочарованного в сегодняшнем положении государства. Такой человек никогда не сможет презирать свою страну и глумиться над собственной историей.
Пока еще многие, слава Богу, произносят слово «Отечество» с трепетом, хотя немногим понятно, из каких глубин оно идет: «…преклоняю колена мои пред Отцем Господа нашего Иисуса Христа, от которого именуется всякое отечество на небесах и на земле» (Еф. 3, 14–15). Переживание Отечества — есть производное от почитания Отца небесного.
В переводах на европейские языки «отечество» звучит как land — земля. Однако и русские князья задолго до того, как сложилось единое общерусское государство, клялись не своим княжьим престолом, а землей русской!
В таком переживании Отечество — это метафизическое понятие, а не обожествляемое конкретное государство с его институтами, несовершенствами и грехами. Но именно с ними «эту варварскую страну» или «проклятый капиталистический режим» отождествляют и либеральные, и ультракрасные «граждане мира» — ведь у либералов «где хорошо, там и отечество», а у «пролетариев» и вовсе «нет отечества», кроме социализма.
Власов: пусть лучше Родины совсем не будет…
В ходе Великой Отечественной войны проявилось, что «унесенные ветром» либералы, в свое время приветствовавшие разрушение христианской империи и революцию — февральскую, меньше любили Россию, чем ненавидели «большевиков и Советы». В то же время почвенники, например А. Деникин, воевавший против большевиков, С. Рахманинов и тысячи других, никогда не симпатизировавших революционным идеям, желали победы Красной Армии.
Когда к Деникину обратились неофициальные эмиссары от власовцев с предложением стать генералом их армии, он воскликнул: «Если бы я мог стать генералом Красной Армии, я бы показал немцам!» Рахманинов до изнеможения давал концерты и пересылал деньги Сталину, после чего его произведения, ранее запрещенные, стали исполняться в СССР.
Сохранение любимого Отечества для великого музыканта было выше желания увидеть при жизни крах ненавистного «режима». Любовь оказалась сильнее ненависти, как и требует христианская заповедь… Они не отождествляли Россию с «большевицкой властью». А власовцы, похоже, считали, что лучше никакой России, чем Россия большевистская.
Протоиерей Александр Киселев в апологетической книге «Облик генерала А. А. Власова» поражает отсутствием какой-либо убедительной аргументации оправдания предательства. Похоже, священник не различает государство — политический институт, всегда греховный и несовершенный, и Отечество.
Сам Власов обосновывал свою измену «разочарованием» в большевистской власти, которая «не оправдала те чаяния, которые с ней связывали…». На это с благоговением ссылается Е. Вагин в глумливой статье о пятидесятилетии Победы в мюнхенском журнале «Вече» (№ 55, 1995).
Оба автора, похоже, не осознают, что даже и с позиций «белого» патриотизма А. Власов развенчивает сам себя. Как белый патриот мог иметь «чаяния» в идеях революции?
Столь же абсурдны, сколь морально удручающи рассуждения о лучшем исходе для русских в случае завоевания нашей страны фашистской Германией. Гитлер имел «План Ост» — сокращение европейского населения СССР, то есть русских, белорусов и украинцев — общерусской нации — на 40 %, насильственное перемещение рабской рабочей силы.
Смешны и рассуждения теоретиков Народно-трудового союза о временности союза с Гитлером, о том, будто жалкая армия Власова готовилась впоследствии воевать уже против рейха и его колоссальной военной машины. Чтобы сломить этакую силищу, потребовались десятки миллионов жизней и четыре года невиданного духовного и предельного физического напряжения всей России.
И наконец главное — нравственная и мировоззренческая сторона вопроса: исторически не оправдываемы попытки развязать войну гражданскую в годы войны Отечественной, в которой народ во все времена сражается против чужеземцев за Отечество, какие бы символы ни были на знаменах.
Историософия Великой Отечественной войны: ненавистное великодержавие
Периодические попытки Запада и либералов развенчать память о войне свидетельствуют о том, что эта память есть важнейший опорный пункт преемственного национального сознания, мешающего растворению России.
В последние годы эти потуги становятся более осторожными, но не менее последовательными и упорными. Прямые атаки не увенчались успехом даже в период тотального нигилизма конца 80-х — начала 90-х годов. Тогда нация с увлечением раздавала поругаемые гроба своей тысячелетней истории под флагом прощания с тоталитаризмом. Потом стали говорить, что «целили в коммунизм, а попали в Россию». Нет, целили именно в Россию, используя как предлог коммунизм.
Чувство самосохранения все же сработало и отвергло поругание Победы. Однако ядовитые комментарии, упорные рассказы о «заградотрядах», якобы стрелявших повсеместно в спину бойцам, которые без этого обязательно сдались бы в плен, до сих пор появляются. И не только к 22 июня и 9 мая, они сопровождают юбилеи великих битв — Сталинградской, Курской.
На самом деле за всеми этими коварными приемами скрывается одна цель — развенчать положительный образ Отечества как великой державы. Воинствующим постсоветским либералам-западникам ненавистна любая форма отечественного великодержавия, будь то историческое российское, будь то советское. Они стремятся обесценить это великодержавие, увязав его с репрессивным началом коммунистического правления.
Советское великодержавие было оплачено вовсе не революцией, не репрессиями. Ни в 1920-е, ни в пресловутый 1937 год Советский Союз не был великой державой, наоборот — его теснили в двадцатые годы по всем направлениям. Великой державой наша страна стала после жертвенной борьбы народа против фашистской агрессии. Без осознания смысла Великой русской Победы — этого важнейшего события нашей многострадальной истории в ХХ веке — невозможно понять суть мировых процессов и судьбу послевоенного СССР. Ибо Великую Отечественную войну СССР выиграл в своей ипостаси Великой России.
Став Отечественной, война востребовала национальное чувство русского народа и его солидарность, разрушенные классовым интернационализмом, очистила от скверны братоубийственной гражданской войны и воссоединила в душах людей, а значит, потенциально и в государственном будущем разорванную, казалось навеки, нить русской и советской истории.
Отозвавшись на «Братья и сестры!» и на церковное благословение «православных на защиту священных рубежей нашего Отечества», в окопах Сталинграда в партию вступили обыкновенные почвенные русские люди, преимущественно крестьяне.
И те, кого в двадцатые годы учили по первым большевистским учебникам глумливо называть святого благоверного Александра Невского классовым врагом, на Прохоровском поле умирали «за советскую Родину» в танке, носящем его имя. Это не парадокс, это Промысел. Страна возопила о помощи к своей попранной истории, и та простила и вдохнула дух национального единства и жертвенности.
Сколько бы русские ни спорили о войне, суждения титанов западной политики (Черчилль, де Голль), вся западная литература по международным отношениям свидетельствуют: после мая 1945 года СССР в западном мире рассматривался как «опасная» геополитическая предпосылка к потенциальному самовосстановлению России.
Этого не смогли и до сих пор не хотят понять ни постсоветские прекраснодушные либералы (не прекраснодушные это понимают и всячески стремятся развенчать память о войне), ни коммунисты, ни, как это ни парадоксально, кипящая ненавистью к ним та часть русской (именующей себя белой) эмиграции, которая тщится морально и исторически обесценить Великую Победу и оправдать власовщину.
Народно-трудовой союз — зарубежную эмигрантскую опору власовцев некоторые пытаются представить рупором всей эмиграции. Но, по свидетельству внука великого писателя — Н. И. Толстого, выросшего в русской среде довоенного Белграда, 80–85 %, ненавидя большевизм, сочувствовали Красной Армии, потому что страстно переживали за Родину, которую топтали чужеземцы. «Пораженцев» было не более 15–20 %. Вот они-то в «холодной войне» стали на сторону «мировой закулисы», как и сам НТС. Но после мая 1945-го подрывная деятельность подобных русских структур стала исторически абсурдной. Они не только не могли «освободить» Россию, но стали инструментом антирусских сил и спецслужб.
