Противостояние Запада и СССР после войны было намеренно сведено в общественном сознании исключительно к борьбе коммунизма и демократии. Это было нужно для того, чтобы потом обосновать правомерность замены итогов Второй мировой войны, которую СССР выиграл, на итоги «холодной войны», которую СССР проиграл, причем проиграл в роли носителя коммунистической идеи. Идея и носитель были повержены с афишируемым треском. Празднование триумфа связано с тем, что под видом коммунизма, казалось, удалось еще раз похоронить в зародыше потенциальную возможность исторического возрождения России.
Нынешняя мода отождествлять гитлеровский фашизм и советский коммунизм возникла вовсе не в период холодной войны. Хотя тогда острота взаимоотношений с недавними союзниками была сильнее, чем сейчас, когда мы с нелегкой руки Горбачева «вместе» — в объятиях Запада.
Эту идею не приняли бы на Западе в 50-е годы те, кто обнимался на Эльбе и сопровождал северные конвои. В домах миллионов на Западе еще хранились британские газеты военного времени, исполненные восхищения перед жертвенной борьбой защитников Сталинграда, а английский писатель Толкиен, задумавший свои знаменитые сказки, воюя против немцев еще в Первую мировую войну, вывел под черным царством Мордор, лежащим на Востоке, вовсе не СССР, как убеждены несведущие в истории постсоветские западники, а гитлеровскую Германию.
«Спор об истории» был открыт крупным германским историком Э. Нольте, учеником М. Хайдеггера, когда идеологическая борьба «тоталитаризма и демократии» настоятельно требовала пересмотра всех прежних суждений о мировой политике. Так, Россию стали обвинять даже и в развязывании Первой мировой войны. Западная историография, ничтоже сумняшеся, приняла трактовку марксиста М. Покровского, с подачи которого Первая мировая война до сих пор называется империалистической, хотя ей больше подошло бы название Второй Отечественной — как-никак России угрожало отторжение Прибалтики, Украины и лишение выхода в Средиземное море. Большевикам-то нужно было оправдать лозунг «поражения собственного правительства в войне». Но комиссия по установлению ответственности за Первую мировую войну в Версале в 1919 году однозначно постановила, что вина лежит на Германии и Австро-Венгрии, с ней согласился и американский конгресс.
Борьба с «империей зла» требовала новых идеологем, и книги Э. Нольте пришлись как нельзя кстати. В них виртуозно решалась задача: развенчать СССР как главного борца против фашизма, при этом не реабилитировать сам фашизм, но освободить Запад от вины за него. Европа, по Нольте, впала в грех фашизма, стремясь защитить либеральную систему от коммунизма, и лишь потом скопировала тоталитарные структуры у своего соперника. В такой схеме мишенью возмущенного сознания становятся советский тоталитаризм сталинского периода и пресловутый пакт Молотова — Риббентропа, которые якобы и стали причиной Второй мировой войны.
Различие между Гитлером и Муссолини
Западная и постсоветская литература постепенно наполнилась прямыми и косвенными обвинениями в адрес СССР, якобы ответственного за становление германского фашизма. По одной из концепций, СССР и Германия будто бы уже с договора Рапалло, заключенного на Генуэзской конференции 1921 года с целью избежать изоляции, планировали завоевание мира, повели дело к войне и к пакту Молотова — Риббентропа.
Здесь очевидна натяжка исторических фактов, ибо договор Рапалло был заключен Советской Россией с демократической Веймарской республикой, в которой никто не предвидел появления Гитлера и национал-социализма. В. Ратенау не только не вынашивал планов долгосрочного партнерства с СССР, но порывался отклонить советское предложение. Далее, «рапалльская линия» в политике Германии практически истощается именно с приходом Гитлера к власти, и договор 1939 года, как к нему ни относиться, явился итогом совершенно иных обстоятельств.
Концепция Э. Нольте к тому же весьма хитроумно затушевывает различие между фашизмом итальянского типа и национал-социализмом.
Однако фашизм итальянского типа, или хотя бы его элементы, возник одновременно почти во всех культурно-самобытных частях Европы после удручающих итогов Первой мировой войны и революций в Европе. Не случайно он появился в католических Франции, Испании, Португалии, Италии; в Европе англосаксонской и германской — Англии, Австрии, Германии; в Бельгии, Нидерландах, Дании, Скандинавии; наконец, в Европе православной и славянской — Греции, Болгарии, России, Югославии и даже в полумусульманской Албании.
В противопоставлении фашизма либеральной системе исчезает различие между фашизмом итальянского типа и национал-социализмом, и главный грех их обоих сводится к отсутствию «американской демократии». Однако нежелание какого-либо народа установить у себя демократию есть его право и само по себе не несет вызова или угрозы миру, если только не сопровождается насильственным навязыванием этого выбора. Что же было вызовом и угрозой миру со стороны гитлеровского рейха, который развязал войну со всей Европой?
Попытка преодоления результатов Первой мировой войны и Версальской системы, в которой англосаксы примерно наказали немцев по принципу «Горе побежденным!», была бы естественным явлением мировой политики. Если бы окрепшая Германия ограничилась аншлюсами сопредельных территорий (всегда оспариваемых соседями) и локальными войнами, то такой ход событий мало чем отличался бы от прошлых войн и вряд ли привел бы к Нюрнбергскому трибуналу.
Но Гитлер провозгласил претензии на территории и страны, никогда не бывшие в орбите германских государств как на западе, так и на востоке Европы. Такой проект нуждался в оправдании, которое дала языческая нацистская доктрина природной неравнородности людей и наций, отсутствующая у фашизма итальянского типа и у коммунизма.
Вместе это и стало грандиозным всеобщим вызовом — как суверенности народов и международному праву, так и фундаментальному понятию монотеистической цивилизации об этическом равенстве людей и наций, на которых распространяется одна мораль и которые не могут быть средством для других. Именно универсальность вызова определяла масштабы целей, позволяла истреблять народы, культуры, жечь целые города и села. Ни в одной войне прошлого не было такой массовой гибели гражданского населения на оккупированных территориях.
Война за жизнь или за «демократию»?
Американский автор У. Лакер в книге «Россия и Германия. Наставники Гитлера» определяет итальянский фашизм как «стоянку на полдороге» к германскому итогу. А затем — в духе новых теорий — объединяет гитлеризм с коммунизмом.
Лакер пытается доказать родство двух режимов, поэтому ему необходимо свести главный ужас немецкого национал-социализма к «тоталитаризму» — то есть к отсутствию «американской демократии». Он даже не акцентирует внимание на расовой теории и последовавших чудовищных идейных обоснованиях репрессий против евреев, насильственного перемещения рабской рабочей силы «остарбайтеров», заселения Черноземья колонистами и программы сокращения «второсортных» русских, белорусов и украинцев на 40 млн.
Цель ясна — доказать, что главное зло ХХ века и вообще мировой истории — это русский и советский тоталитарный империализм, эталоном которого был СССР сталинского периода, и выделить все, что может сойти за его подобие в гитлеровском рейхе.
Абсолютно антинаучная трактовка тоталитарного тождества нацизма и большевизма стала клише западного обществоведения, которым не стесняются оперировать образованнейшие и именитые авторы, единственным критерием для которых является отсутствие демократии. Директор Французского института международных отношений Т. де Монбриаль пользуется этим ходульным лозунгом так же, как У. Лакер. «Нацистская Германия воплощает совершеннейший большевизм», — обронил и крупнейший современный французский историк Ф. Фюре. Именно эти книги переведены на русский язык.
Война за торжество «американской демократии»?
Тезис о родстве нацизма с «российским» коммунизмом не выдерживает анализа. Коммунистический замысел обескровливал собственную страну ради идеи облагодетельствовать все человечество, на алтарь которого принесено все национальное. Через призму религиозно-философских основ истории такая цель, взятая в идеальных критериях, есть порождение философии прогресса, которая, в свою очередь, родилась в христианском мире — на пути отступления от христианства. Она выводится из ереси хилиазма — учения о возможности тысячелетнего царства Божия на земле.
Германский нацизм, оттолкнувшись от преодоления Версальской системы, провозгласил право обескровливать другие нации для того, чтобы облагодетельствовать свою. Целые аспекты нацистской доктрины основаны не только на идее «неисторичности» народов, свойственной классической немецкой философии и Энгельсу, но и на расовом превосходстве, на утверждении природного и этического неравенства людей. По сути, они были возвратом к язычеству, к философии: «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку». Это деление народов на «тварей бессловесных» и «тех, кто право имеет».
