извращенец.
Ваня еще раз смачно затягивается.
— У меня был оргазм… в десять лет, — бахвалится он.
— При маме моей не скажи, Иван Богданович. Останься в ее глазах уважаемым человеком.
— С твоей мамой это сложно, — вздыхает Ваня.
Оба понимающе улыбаемся.
Это ведь правда. Думаю и тоже трудно вздыхаю.
В дорогом, пафосном ресторане горит такой яркий свет, что, конечно, мой поплывший макияж — это первое, на что обращает внимание мама.
— Ты пешком под дождем добиралась, Тая? — произносит она недовольно, вставая и принимая поцелуй в щеку сначала от Вани, потом от меня.
— Нет. Привет, мам, — равнодушно отвечаю и озираюсь. — А папа где?
— Уехал папа в Каменку. Срочная операция. Заколебали. Я ему пять лет говорю, зачем ты туда ездишь? Денег вроде уже хватает, не жалуемся, — мама награждает Ваню многозначительным взглядом. — Это раньше с копейки на копейку перебивались. Приходилось работать сразу в двух больницах, на нескольких ставках. Каменка — это поселок, здесь недалеко…
— Да, я был там, — отвечает Ваня, помогая мне усесться и отодвигая стул для себя.
— Ну вот. Все ты знаешь, Иван. Больница там небольшая, врачей не хватает. Саша мой там уже пятнадцать лет специалистом, так сказать, «по вызову» работает. Как что-то сложное, его вызванивают, он сразу срывается. А это ведь когда как. И по ночам, и в Новый год…
— Ясно, Инга. Очень жаль, что так получилось именно сегодня, — отвечает Ваня вежливо, собственнически накрывая мою руку ладонью.
Я снова кормлю сладкой пыльцой порхающих бабочек в животе.
— У врачей ведь нет выходных, дней рождения и личной жизни, — продолжает мама. Активно жестикулируя, подзывает официанта. — Так что, будем праздновать без именинника. Я предлагаю нас с Таисией выпить шампанского, если ей можно.
— Можно, конечно, — злюсь немного.
Мама почему-то считает, что я обязана быстрее забеременеть и все время на это намекает.
— Будем отмечать, — соглашается Ваня, будто бы не замечая неуместности и подмигивая мне.
Я опять улыбаюсь и расслабляюсь. Ровно до тех пор, пока Соболев не встречает среди гостей ресторана своего подрядчика и, извинившись, не покидает наш столик.
Вся легкость внутри сразу улетучивается. И бабочки сменяются противными пауками.
— Ты неважно выглядишь, — замечает мама, отпивая шампанское из бокала.
— Спасибо, мам, — умиротворенно проговариваю.
Знала бы она причину моего растрепанного внешнего вида, наверное, выпала бы в осадок. Прикладываю ладони к горящим щекам.
— Такого парня, как Ванечка, таким внешним видом не удержать. И сексом тоже.
Черт.
— Я думала, внешность не главное, — пожимаю плечами.
— Это вздор для дурнушек, Таисия. Надо больше ухаживать за собой.
Отвожу глаза.
Соболев одобрительно улыбается мне с другого конца зала, и я в ответ машу ему рукой. Как объяснить маме, что он считает меня самой красивой и постоянно об этом говорит, но полного, безоговорочного счастья мне это не приносит? Между нами все время есть какая-то недосказанность, которую чувствую только я одна.
Ваню же все устраивает.
— Зря ты начала с ним жить. Неправильно это, — продолжает мама.
— Отчего же?
— Он так замуж выйти тебе никогда не предложит? Зачем? Женятся обычно на тех, кто не соглашается на меньшее.
— Это ты, например? — усмехаюсь.
Появившаяся у меня самостоятельность, а особенно, благодаря Ване, финансовая, заставляет меня не терпеть, а задавать неудобные вопросы маме. Она раздражается, но лицо держит.
— А хоть бы и я. Никогда на меньшее не соглашалась, и отец у меня всегда вот здесь, — мама сжимает по-женски тонкий кулак. — Дня не проходит, чтобы я не знала, где он и с кем он.
— Я так не хочу, — мотаю головой. — Это не отношения, а тюрьма.
А из тюрьмы, как правило, бегут без оглядки.
Нет, в отце я не сомневаюсь. Он маму любит. Со мной чаще равнодушен и отстранен. Будто ему все равно. Но это такой характер. Папа — флегматик.
— Не хочет она, — мама придвигается. — Помяни мое слово, поживет с тобой, поживет, а женится на другой. На той, кто без штампа в паспорте ужины ему не будет готовить. Умнее надо быть. Или думаешь забеременеешь и ребенком его удержишь? Всю жизнь тебе говорю. А ты как была глупой, так и осталась. Вот в кого ты такая?
Мотаю головой и пытаюсь сдержать слезы. Нервно поправляю прическу. Ваня, нахмурившись, прощается с собеседником и, закинув руки в карманы брюк, направляется к нам.
В машине душно.
— Ванечка, пока, рада была встретиться. Обязательно передай Яне Альбертовне привет от меня, — щебечет Инга с заднего сидения. — Жаль, что Саши не было. Призвание у нас такое, сам понимаешь. Люди всегда будут болеть и звать нас на помощь, а мы… спешить к ним, несмотря на праздники.
— Конечно, я все понимаю. Доброй ночи, Инга, — расстегиваю пальто и оборачиваюсь с вежливой улыбкой, которая тут же моментально сходит с моего лица.
Нахмуриваюсь. Прищуриваюсь.
Охренеть!!!
Тот факт, что мать не прощается с родной дочерью, на фоне картины, которая предстает перед моими глазами, вообще пропускаю.
Дверь хлопает. В боковое зеркало провожаю до подъезда одинокую фигуру в белом пальто.
Снова поворачиваюсь. Молча изучаю симпатичные, острые коленки, выглядывающие из-под юбки. Весь вечер пялюсь на ряд из мелких пуговиц. Вроде ничего особенного, а хочется расстегивать их по одной и предвкушать.
Стиснув зубы, замечаю, как подрагивают плечи.
— Ты что… плачешь? — задаю самый тупой вопрос, который только можно представить.
Будто залитое слезами лицо и опухший нос не кричат о том, что Тая ревет, как оставленный в кроватке трехмесячный младенец.
Маленькая, одинокая девочка. Как она выжила в этом семействе? Может врачи они и неплохие, но вот как к родителям — вопросов куча.
— Соринка в глаз попала, — всхлипывает она, отворачиваясь к окну.
— Ага. Хуинка… — ворчу, резко сдвигаясь назад вместе с креслом и подхватывая малышку на руки.
Легкая, пиздец. Опять на ужин ни че не ела. К выставке очередной готовится. Одобрения везде ищет. И это неудивительно.
— Вань, не лезь, — снова хнычет. — Я сама успокоюсь. Так быстрее будет.
— Черта с два.
Чуть съезжаю в кресле, расставляя ноги шире. Устраиваю белокурую голову у себя на плече и поеживаюсь, когда Тая сопит мне в шею. Мурашки по спине бегут.
Одной рукой придерживаю её спину, другой — все-таки забираюсь под юбку. Лютый извращуга, потому что королева моих манипуляций даже не замечает — так сильно расстроена.
— Ваня… — шепчет.
— Что у вас случилось, пока я с Лосевым общался? Поссорились? — хмуро интересуюсь
— Угу.
— Че не поделили-то? — озадачиваюсь. — Вы ж вроде как не чужие.
— Угу.
Тяну воздух в легкие, стараясь быть понимающим.
