Когда она скрывалась за домами, он клал свою брезентовую сумку на колени, вытаскивал из нее бутерброд и принимался не спеша жевать, чтобы хоть чем-то скрасить свою несчастную жизнь… его вовсе не печалило, что он опоздает, что снова придется выслушивать нотацию в кабинете крысы-завуча, к которой его обязательно отведут как опоздавшего, что запишут ему в дневник замечание и потребуют родителей в школу, потому что он своим поведением позорит и класс, и школу, и семью и наносит вред строительству справедливого социалистического общества и отодвигает приход светлого будущего…
Неважно, какая погода стояла на дворе — он всегда был на своем посту и очень не любил каникулы, потому что с самого утра каждый день не знал, куда себя деть и что сделать, чтобы хоть на минутку ее увидеть… Особенно грустно было летом, когда она уезжала куда-то в деревню, наверное, к бабушке, а он с ребятами гонял целыми днями в футбол на пустыре, купался на озере или в Пехорке, и вдруг что-то прерывало его дыхание и сжимало все внутри, когда ему казалось, что мелькнуло ее лицо или послышался ее голос….
Он был уверен, что она, такая красивая, непременно станет артисткой, как Любовь Орлова, и тоже будет бить чечетку, как та на пушке, или нет — как Марика Рок в «Девушке моей мечты» будет в развевающемся прозрачном платье, кружась, спускаться, перескакивая со ступеньки на ступеньку, по бесконечной лестнице, а он из зала будет следить, затаив дыхание, и бояться, как бы она не споткнулась и не упала…
Он очень хотел учиться с ней в одной школе, и, хотя она была младше на два класса — только во втором, все равно видеть ее каждый день. Но даже такого маленького счастья ему не досталось…
Однажды, когда он с одноклассниками вывалился из школы, и они толпой шли и задирали девчонок из соседней школы, среди которых оказалась и Верочка, он из-за какого-то ложного стыда не смог убежать и тоже включился в эту недобрую игру. Девчонки визжали, отбивались портфелями, Верочка упала, разодрала чулок, до крови рассадила коленку и плакала, а он не бросился ей на помощь, чтобы не засмеяли товарищи. «Дурак!» — крикнула она ему и показала язык, а ему было все равно что! Она ведь обратилась к нему! Именно к нему! Какое горькое счастье ему досталось!..
После этого случая ее мамаша приходила к ним домой жаловаться на него, хулигана, и стала провожать Верочку до самой школы, а ему приходилось каждое утро прятаться с другой стороны сосны, чтобы не быть замеченным…
Через год родители переехали недалеко, но в другую область… и он больше никогда не бывал в этом поселке…
Иногда непонятная тоска так душила его, что хотелось вскочить в казенного «козла», мчаться и через четыре часа быть там, где прошло детство… но он боялся этой встречи — был уверен, что уже ничего не узнает на старом месте, а главное, честно признавался себе, боялся увидеть свою детскую любовь. Боялся увидеть ее с кем-то под руку, с дочкой или сыном, что-то канючащими, тянущимися следом, боялся что ее губы накрашены, щеки растолстели и на них больше нет ямочки, а зубы… дальше он не позволял себе фантазировать! Ладонями с двух сторон плотно тер лысеющую голову и потом тряс ею, будто избавляясь от наваждения.
Какое романтическое время было — на чем мы росли… «Дикая собака Динго», «Два капитана», «Алые паруса»…
И папин китель, бронированный орденами и медалями с войны, который он надевал только раз в году…
И вздохи мамы: «Какой-то ты у меня, Котька, совсем несовременный!» А он оказался очень даже современным. Служил три года, потом учился и опять служил всю жизнь, мотался по разным гарнизонам, закончил Академию и защищал «ракетной мощью» то самое светлое будущее, которое так и не построили…
Однажды, когда друзья уже занесли его в списки вечных холостяков, возле Дома офицеров они с товарищем встретили двух девушек, которые стреляли лишние билетики на концерт столичных артистов. Через месяц они женились на этих сестрах — его Нина была удивительно похожа на Верочку, а главное, у нее была ямочка тоже на левой щеке и на том же месте и такие же ровные остренькие зубки. Глупость, конечно, так скоропалительно жениться, но он ничуть не жалел всю жизнь рядом с ней, что по такой пустячной причине дорогого сердцу сходства мог сделать девушке серьезное предложение.
И что же такое случилось с ним в детстве, что всю жизнь при взгляде на любую женщину он невольно вспоминал Верочкино лицо, или просто искал его в толпе не намеренно, а невольно, не специально высматривал, а привычно прикидывал: похожа — не похожа, и ни одна не была так хороша, как его Верочка. Она уже давно перешла в придуманный образ, но стоило кому-то хоть чем-то напомнить ему любимую девочку детства — он совершенно невольно ощущал в себе мгновенную перемену, перемещение во времени и пространстве и превращение в того счастливого мальчишку, преданного самой замечательной на свете девочке из соседнего дома.
«Господи! Сколько всякого в жизни у меня было, и всегда на самом переднем краю. Всегда на боевом посту, всегда в любом месте и в любое время суток готов по боевой тревоге быть у этой кнопки и ждать в непостижимом напряжении роковой секунды, когда не было сомнения, что приказ выполню, а волна от одного короткого нажатия пальца пойдет по всему миру! По всей планете, и стрелки всех сейсмографов вздрогнут, и кривая на ленте самописца рванется вверх, и во всех книгах и летописях потом напишут об этом взрыве, если будет кому и зачем писать… и так муторно и одиноко было… было, было… прошло, пронеслось, жизнь пронеслась… а это осталось…
Почему? Старая сосна на заброшенном участке, запах смолы, мокрой коры, влажного брезента, теплого хлеба и селедки… и ее улыбка с блестящими ровными зубками, острыми, как у лисички, и одним маленьким впереди… совсем маленьким и остреньким, как шип розы…»
Летчик-испытатель Рубен Есаян
С Рубеном Татевосовичем Есаяном я познакомилась в Библиотеке имени Антуана де Сент-Экзюпери на праздновании Дня космонавтики. Меня заинтересовала история этого скромного человека, которого часто называют «Герой мирного неба».
Седьмого декабря страна отмечает Международный день гражданской авиации, и хочется поздравить всех людей, имеющих отношение к авиации, а Рубена Татевосовича Есаяна — летчика-испытателя, Героя России — особо, и рассказать об этом удивительном человеке.
Рубену Татевосовичу в этом году исполняется 67 лет, но он продолжает летать, и последние 12 лет чаще всего в Антарктиду, связывая полярников Южного полюса с Родиной.
Вот что он сам рассказывает об этом:
«В 2001 году вопрос о полетах в Антарктиду встал очень остро. Авиация к тому времени уже десять лет не летала на этот континент. Это очень большой перерыв, и перед нами стояла задача возобновить полеты.
В декабре 2001 года на самолете ИЛ-76 я вылетел из Кейптауна (это самая южная точка на африканском континенте) на аэродром Новолазоревское, который находится рядом с нашей станцией в Антарктиде.
Чтобы вы представили этот аэродром — это единственная ледовая полоса, подготовленная для посадки такого тяжелого самолета, как ИЛ-76. С тех пор мы и летаем туда, завозим полярникам топливо, продукты, медикаменты и все жизненно необходимое для работы в суровых условиях.
Такие полеты всегда опасны из-за непредсказуемой погоды. Порой подлетаешь, а садиться некуда, нет видимости. Кроме того, они имеют свою специфику — за самолетами не следят локаторы, нет систем, обеспечивающих безопасность полетов. Диспетчер дает информацию только о скорости ветра, температуре воздуха и атмосферном давлении. Вся ответственность лежит на командире самолета, который принимает решение при экстремальных ситуациях, возникающих очень часто.
Года три назад я познакомился со специалистами из фирмы „Спектр“. Они сделали спутниковую систему, которая позволяет самолету идти на посадку в облаках при плохой видимости.
Мне захотелось опробовать эту программу. Дооборудовали самолет. Оборудование устанавливается на самолете и на земле — два раскладных чемоданчика с антеннами. Посадили диспетчера в Новолазаревском, чтобы он контролировал работу системы на земле. Два штурмана со мной летят, один приготовился вести видеосъемку. Система-то впервые испытывалась.
И вот подлетаем к Новолазаревскому.
Я закрываю шторку со своей стороны, имитируя сгущение облаков. Второй летчик смотрит как обычно — для подстраховки. Заходим на посадку, снижаюсь до 60 метров. Открываю шторку — полоса по курсу, как надо. Отлично!
Без такой системы при отсутствии видимости у нас был „рубеж возврата“: не долетая километров 400 до аэродрома, связывались с диспетчером, узнавали погоду и принимали решение — лететь дальше или возвращаться, потому что если выйдешь ближе к аэродрому, а он закрыт облаками, то на обратный путь топлива не хватит. Так что эта система нас здорово выручает, хотя мне, слава богу, возвращаться не приходилось ни разу.
