всё скопом и ступайте уже, наверняка у вас там уже очередь из милых крестьяночек на исповедь.
— Но...
— А я уже заждался вас тут караулить, как бы этот типчик вас цепями не придушил. Всё, отче, всё, идите уже.
Мясистый аккуратно, но жёстко взял Хрюшу за руку и потащил из камеры.
— Я не успел ещё исповедать всё, что он должен был сказать!
— В другом мире дела закончите, вы же верите в другой мир? Вам спешить некуда, я понимаю, а у меня ещё много дел.
Мясистый выволок Хрюшу из камеры, закрыл дверь. Замок ухнул, будто опустившийся на плаху топор.
Блонди остался стоять посреди камеры.
— Так и что же мне делать-то понадобится?
Предчувствия были самые поганые.
— Насчёт этого бандита, Тома Строу, господин надзиратель.
— Что с ним?
Больше всего в эту минуту надзиратель мечтал о том, чтобы и этот пухлощёкий малолетний священник и пьянчуга барон убрались уже отсюда ко всем чертям и прекратили его отвлекать от важных дел. Святоша покосился на барона и шепнул.
— Это, хм, конфиденциальный разговор, можем мы поговорить с глазу на глаз?
— Никаких с глазу на глаз, — заорал барон размахивая кубком так, что вино плескалось из одного края кабинета в другой. — Что это вы там без меня обсуждать собрались, а? Нарушаете мою тайну исповеди, я вас спрашиваю?
— Да не знаю я никаких ваших секретов, — совершенно искренне ответил Хрюша и барон даже немного успокоился.
— Вот так всем и говори, святоша. А то знаю я ваше болтливое племя.
Надзиратель как можно демонстративнее вздохнул, подняв глаза к потолку.
— Оставьте уже эти тайны королевского двора, святой отец, говорите, что там этот Строу? Жалуется на содержание? Еда, говорит, плохая? Просит о милосердии? Что ему надо?
— Говорите, — проорал барон, — да погромче, так, что бы я тоже слышал.
Делать ничего не оставалось.
— Бедная душа, Том Строу, покаялся мне в своих грехах, — начал Хрюша.
Надзиратель вздохнул ещё громче и посмотрел на недоклеенный макет.
— Ближе к делу, я сегодня уже достаточно наслушался бредней.
Барон, очевидно, был либо слишком пьян, либо от природы слишком туп, чтобы понять эту шпильку, так что промолчал. Хрюша, однако же, уловил, что терпение этого человека на исходе, и сразу перешёл в наступление.
— Сокровища, — выпалил он.
Против ожидания, надзиратель и глазом не моргнул.
— Что — сокровища?
— Этот подлый мерзавец и преступник поведал мне о немыслимых богатствах, кои он утаивает в своем тайнике в лесу.
— Очень интересно, — сказал надзиратель, хотя по его лицу прекрасно читалось, что ему совершенно неинтересно.
— Одним словом, — продолжил обескураженный таким равнодушием Хрюша, — этот подлый и глупый, кстати, мерзавец, покаялся, и хочет рассказать нам, где он прячет свои драгоценности.
Надзиратель издал ртом непристойный звук.
— Вот что я думаю по поводу подобных заявлений. Все они начинают петь одни и те же песни перед видом верёвочной супруги. Никому не хочется танцевать последний танец, вот они и начинают заливать так залихватски, что заслушаешься. В общем, очень, очень скучная и неинтересная история. Неоригинальная, мягко сказать.
Хрюша, который и разработал этот, как ему казалось гениальный и очень неожиданный план, обиделся до глубины души.
— И вовсе даже вполне оригинальный. Ой, то есть я хотел сказать, что этот мерзавец Блонд... тьфу, Строу, был весьма убедителен.
— Или вы, святой отец, были весьма доверчивы, в силу, хе-хе, возраста, ОТЕЦ.
Хрюша в отчаянии взглянул на барона, но тот похоже тоже не проявил ни малейшего интереса к этой истории. Нужно было что-то придумывать и срочно. Он поднял руки, словно сдаваясь в плен.
— Хорошо, господа, хорошо. Отрубите голову этому пройдохе Строу. Пусть сокровища останутся гнить в земле до конца времён. А вы останетесь в ДУРАКАХ.
Сказав это, Хрюша внимательно посмотрел на барона. И это сработало.
— Кого это он хочет оставить в дураках, а? — заорал барон, в который раз за этот день гневно вскакивая с кресла. — Я, чёрт возьми, не позволю над собой смеяться! Я понял, я всё понял! Этот сукин сын надуть нас хочет, чтобы мы не искали ничего, а он будет над нами с того света потешаться? Вот уж чёрта лысого! Найдём, найдём всё до последней монетки. Где эти сокровища, святоша, говорите, да побыстрее.
Разговор наконец-то свернул в нужное русло.
— Этого он мне не сказал, — торопливо продолжил Хрюша, — но он обещал лично показать это тайное место.
— О, великие боги, ну что за ерунда. Сам покажет? К чему такая честь? Давайте его немного попытаем и он сам нам всё расскажет, — сказал надзиратель.
— Вот теперь мы говорим на одном языке, крыса ты крепостная, господин надзиратель, пытки — это дело! — барон одобрительно хлопнул надзирателя по плечу так, что тот вздрогнул всем телом.
Хрюша побледнел, как первый снег.
— Пытки? — пролепетал он.
— Пытки, пытки. Уверяю вас, святой отец, парочка часиков у моего заплечных дел мастера и этот Строу запоёт, как соловей. Вообще, если хотите, можете и сами его немного попытать. Это, конечно, против обычного протокола допроса первой степени, но прошу вас, будьте моим гостем.
— Кто, я?
— Конечно, прошу, не стесняйтесь. Что предпочитаете? Дыбу? Иголки под ногти? Мокрый палец в ухо?
— Но, помилуйте, господин надзиратель, я уверен, что пытки совершенно ни к чему.
— Так, я не понял, — снова зарычал барон, приближаясь к Хрюше, — нет, я не понял, вы что, пытки не любите?
— Я? Что вы, господин барон. Обожаю пытки. Во всем королевстве не сыщите такого любителя пыток, как я. Хлебом не корми, дай кого-нибудь попытать, ух.
Барон просиял и похлопал Хрюшу по груди.
— Вот это мой разговор. Я сразу понял, что вы любитель плёточек, а?
— Господин барон, будьте любезны, прекратите ваши пьяные выходки, — сказал надзиратель.
— Да засохни ты там уже, крыса бумажная, не видишь, мы с моим духовником общаемся, у-у-у, какой щекастый.
С этими словами барон взял Хрюшу за обе щёчки и начал трепать, как пьяный дядюшка любимого племянника-младенца.
— В общем, я считаю, что пытки это, конечно, прекрасно, это замечательно даже, но всё же применять их не стоит, — пробубнил Хрюша терзаемый бароном, на
