по делам земным. В любом случае, не думаю, что исповедовавшись сегодня, он ещё успеет сильно нагрешить, сидя в камере. Ступайте, коли хотите, сейчас я позову вам провожатого...
— Подождите-ка!
Целую минуту молчавший до того барон поднялся с кресла, пролив ещё больше вина на надзирательский ковер, и подошёл к Хорхе. Пьяно покачиваясь, барон навис над бедным Хрюшей, как морская скала над рыболовецкой лодочкой.
— Подождите-ка... — сказал он, внимательно глядя Хрюше в глаза. Хрюше больше всего хотелось оказаться сейчас где-нибудь подальше от этих пьяных красных глаз, но выбирать не приходилось.
— Вы священник? — спросил барон, и Хрюше показались в этом голосе все самые обвиняющие интонации в мире.
— Ну... да?
— Священник, значит, говоришь, да?
Барон вплотную приблизился к Хрюше. От Бобенброка пахло хорошим вином и кислым луком, но Хрюша в тот момент мог бы поклясться, что это запах смерти и боли.
— Ага... — сказал он.
Барон удовлетворённо кивнул и сказал.
— Тогда исповедуйте меня, ик. Отец.
— Что... прямо здесь?
— Да, что, прямо здесь? — возмущённо подал голос из кресла надзиратель.
— Ты вообще молчи, крыса замковая, не видишь, мы с отцом ведём умные беседы. Да, исповедуйте меня прямо здесь и сейчас, какая разница. Как вы там говорите? Боги везде видят? Я не исповедовался лет миллион или десять. Не знаю. Не умею считать, для этого у меня есть оруженосец.
— Может, в другой раз, сегодня у меня уже исповедь у Блонд... у Тома Строу...
Хрюша пятился к двери.
— Чтобы какой-то бандит исповедовался раньше меня? Чёрта лысого!
Барон схватил Хрюшу за воротник рясы и притянул к себе, как пушинку. Нагнулся прямо к уху и зашептал, обдавая пьяным горячим дыханьем.
— Так, слушай внимательно. Я убил сотни человек, миллион раз спал с миллионом баб, замужними и теми, кого замуж никогда не возьму, врал, забирал чужое, бил рожи. Но я сюда не хвастаться пришёл, а исповедоваться в грехах.
Барон задумался, закатив глаза.
— Но ни одного припомнить не могу, чёрт, тысяча чертей.
— Вот и хорошо, — сказал несчастный Хрюша, которого вдавило щекой в бороду барона. — Сразу видно, какой вы хороший человек, господин барон. Властью данной мне, м-м-м...
Как назло из-за страха он забыл вообще все процессы и ритуалы. Они смешались у него в одну невообразимую кучу, и что полагалось говорить при родах женщины, а что в первый день весны, слилось в единый очень странный церемониал.
— М-м-м... властью данной мне... м-м-м... богами? Отпускаю вам ваши грехи. Больше не грешите, плодитесь и размножайтесь.
По щеке барона катилась одинокая слеза.
— Вот правду говорят люди, мол, исповедуйся и легче станет. Я вам всё рассказал, и как помогло-то, а? Как на душе-то легко! Ох, будто заново родился.
— С днём рождения, — буркнул Хрюша вырываясь и убежал за дверь, поддерживая полы рясы, как деревенская девчонка на танцах...
— Хрюша!
Блонди бросился ему на шею и обнял приятеля, насколько позволяли цепи распахнуть руки.
— Вот уж никогда не думал, что буду рад видеть твою гнусную рожу, старый ты пройдоха.
— Ладно тебе, ладно,- отвечал донельзя смущённый таким наплывом чувств Хрюша, — ну хватит.
— Ого, классный костюмчик, купил по дешёвке?
— Скорее одолжил, — ответил Хрюша.
— Ага, одолжил безвозвратно, знаю я тебя. Что ты здесь делаешь вообще? Решил проведать старого друга в ночь перед казнью?
— Нет, мы с Генри вытащим тебя отсюда. Ты же не думал, что мы решили тебя оставить здесь?
— Честно сказать, да, так и думал, — ответил Блонди. — В конце концов, куш неплохой мы сорвали, а? На двоих делить было бы его куда приятнее, чем на троих.
— Мы об этом даже и не думали. Но если ты настаиваешь, то я пойду и передам Генри, что твоим последним желанием было отдать мне свою часть драгоценностей.
— Ну ладно, ладно, не кипятись. Так зачем, говоришь, ты пришёл? Хотел одолжить у бедного узника, ни в чём не виновного, горсточку соли, или что?
— Мы пришли спасти тебя.
— Каким же это образом? Ты прочитал в своих книжках алхимические тайны? И теперь сможешь превратить меня в таракана, чтобы я беспрепятственно улизнул из этих сырых застенков? Хотя знаешь, тут даже вполне себе так неплохо. Получше уж, чем на чердаке дядюшки Мака, я тебе так скажу. Темновато только. Но если покрасить стены, туда посадить цветочек...
— Хватит болтать, времени у нас не так много.
— Ладно, ладно, давай к делу. Что вы там придумали?
— Они выведут тебя на прогулку и мы с Генри тебя отобьём.
— Отобьёте? Что-то я не заметил ни в ком из вас талантов фехтовальщика, разве что за эти два дня вы чему-то научились? Или сколько прошло, два дня? Или три года? Время тут знаешь, летит незаметно.
— Да хватит болтать. Я скажу надзирателю, что ты хочешь поделиться страшными тайнами о своих разбойничьих сокровищах. Тогда они выведут тебя в лес, чтобы ты показал место, где оно зарыто, тут-то мы их отвлечём, и ты сбежишь.
Блонди громыхнул кандалами.
— Я, конечно, бегун с мировым именем, и последние дни в вашем обществе, друзья, только что в беге и практиковался. Но, боюсь, эти окаянные железки немного скажутся на моих спортивных результатах.
— Ты что, тут один сидел всё это время и не с кем было поговорить, тебя прорвало-то? Или твой сокамерник на эшафот попросился, лишь бы твою трепотню бесконечную не слушать?
Хрюша залез в недра рясы и вытащил пару отмычек.
— Держи, спрячь куда-нибудь в надёжное место.
— О-о-о, насчет прятаний в надёжное место я стал экспертом в последнее время. Много нового узнал, прямо скажем. Хотя тебе лучше не знать.
Блонди взял отмычки и ловко спрятал их в густых волосах.
— Давай, какой у вас план?
— Всё просто, я скажу им, что в Шербурском лесу ты закопал сундук с золотом, но хочешь показать его лично, нужно будет вывести их на точное место, самое важное, когда...
Дверь в камеру с лязгом открылась и показался Мясистый.
— Всё, отче, закругляйтесь уже.
Хрюша замотал головой.
— Послушайте, сын мой, исповедь ещё не окончена.
Мясистый тяжело вздохнул.
— Грехом больше, грехом меньше, простите ему
