которого накатила волна пьяной нежности.
— Почему бы и нет? — поинтересовался надзиратель.
— Боюсь, подвергнутый такому допросу скажет всё, лишь бы прекратить страдания, а вы же хотите, чтобы всё прошло грамотно, и он не оставил нас всех в дураках, указав неверное место?
Барон с гордостью смотрел на Хрюшу.
— А?! Видишь, надзиратель, какая светлая голова. Правильно всё говорит. Этот соловей нам что угодно напоёт, лишь бы отстали уже от него. А мы как дураки будем там возиться в лесу, кругами ходить. Ты вообще когда-нибудь был в лесу, надзиратель?
— Не имел ни разу в жизни такой необходимости, — спокойно и холодно ответил надзиратель и у Хрюши сложилось мнение, что тот родился прямо в этом кабинете, сразу в своей должности и, возможно, никогда не бывал за пределами этой комнаты. Или уж как максимум — своей тюрьмы.
— Ну вот, а я тебе так скажу, заблудиться в этом лесу, что чихнуть. Что он там скажет нам? Третий пень справа от четвёртого дуба? Хрен с ним, берём этого Строу с собой, пускай на месте показывает, где денежки припрятал, а уж если там будет артачиться или внезапная потеря памяти его накроет, уж вот тогда мы его прямо там, не сходя с места и подбодрим.
Он захохотал и, достав кинжал из-за пояса, потряс им в воздухе.
— А? Правильно я говорю, святой отец? А? Правильно? Вижу, вижу по глазам, что всё тебе нравится. И ты мне нравишься. Хороший ты парень, святоша. Правильный весь. Ну, а теперь иди, иди там, по своим святым делам, мне надо выспаться.
Барон подтолкнул Хрюшу к двери и усевшись в кресло, начал стягивать сапоги.
— Вы что это делаете, господин барон?
— Собираюсь спать, чёрт тебя дери.
— Прямо здесь? — возмутился надзиратель.
— Не видишь, что я устал, крыса кабинетная? Это только мягким как навоз людишкам вроде тебя подавай кровати и одеяла, настоящие мужики спят там, где их вырубило бухло. Так что я собираюсь спать прямо здесь, а если ты будешь шуметь, я тебе пересчитаю зубы, клянусь богами.
— Позвольте, а как же сокровища? — подал голос Хрюша.
— Вот заладил, сокровища, сокровища. Мы пойдём завтра. Или вы думаете, мы ночью будем по леску толкаться, рискуя глаз выколоть? Завтра, всё завтра.
Барон зевнул во всю пасть.
— Но вам-то что с того, святой, идите, идите уже.
— Что значит «идите»? Позвольте, а как же я?
Барон удивлённо посмотрел на Хрюшу.
— Что это вы, святой отец, с нами что ли собирались идти золотишко искать? Ах вы коварный любитель звонкой монеты. Без вас справимся, не волнуйтесь.
— Но я же должен сопровождать узника!
Надзиратель потёр виски, встал из-за стола и мягко, но решительно вывел Хрюшу за дверь.
— Простите всем должникам долги ваши, или как у вас там говорится. Мы, полагаю, и сами в силах сопроводить этого преступника. А если он не врал, и сокровища действительно найдутся, что же, обещаю вам, святой отец, мы немного пожертвуем на новый храм. Ну, или хотя бы свечку поставим за ваше здоровье. Приятно было познакомиться. Охрана! Проводите святого отца на выход.
Когда Хрюша, чуть не плача, нашёл Генри, дожидавшегося его в кустах, сразу было понятно, что всё пошло не по плану. Хрюша пересказал в общих чертах произошедшее в тюрьме. Генри схватился за голову, будто она могла вот-вот разорваться и нужно было сдерживать её.
— Значит, они не позволят тебе сопровождать его?
— Нет.
— И куда идти он не знает?
Хрюша всхлипнул.
— Я и успел только что сказать, что в Шербурский лес.
— Мы в море дерьма и даже весёл у нас нет.
Двери отворились и Мясистый вывел Блонди во внутренний двор. К нему вышел сам господин надзиратель, видимо, оказывая честь.
— Святой отец вчера сказал, что ты, скажем так, хотел бы покаяться во грехах. Это так, Строу?
— Да, господин.
— И ты хочешь показать место, где, скажем так, зарыты твои грехи?
— Именно так, господин надзиратель. Очень, очень много очень увесистых грехов.
Надзиратель внимательно изучал его лицо, силясь понять, не издевается ли Блонди над ним и, наконец, пришёл к какому-то решению.
— Хорошо, — сказал он. — Мы сейчас поедем и ты покажешь нам это место. Если всё так, как ты говоришь, свои последние дни ты проведёшь сытым и пьяным. И, что более важно того, с чувством искуплённого долга перед честными гражданами нашего королевства.
— Очень, очень хотелось бы этого, господин надзиратель, — сказал Блонди, как можно искреннее.
— Если же нет, — продолжал надзиратель. — Если же ты ЗАБЫЛ где это место. Либо же если сумма твоих «грехов» окажется серьёзной только для местного алкоголика... Тогда будет больно. Очень больно. Ты всё понял?
— Да, господин надзиратель. Всё яснее ясного. Уверяю, я серьёзно так нагрешил. По-королевски, прямо скажем, нагрешил.
Надзиратель продолжал внимательно рассматривать Блонди.
— Что же. Хорошо. Выдвигаемся!
Мясистый проверил кандалы на руках и ногах Блонди, подсадил его на телегу, после чего сразу же развернулся и ушёл обратно в камеры. Видно было, что на свету он чувствует себя неуютно. Четвёрка стражников и надзиратель забрались в сёдла. Пятый конь, здоровенный чёрный жеребец, бесновался без седока в руках конюшего. Наконец, пять минут спустя, показался барон.
— А? Уже пора выдвигаться? — спросил он, дожёвывая на ходу куриную ножку.
Барон запрыгнул в седло и свистнул.
— Вперёд!
Кавалькада из шести всадников и телега с трясущимся Блонди двинулась в путь. Надзиратель поровнял лошадь с телегой.
— Ты хорошо помнишь нужное место, Строу?
— Да, господин надзиратель, но я так, глазами его помню. Вот увижу нужные приметы и скажу куда идти. Вы не переживайте.
— Переживать нужно тебе, Строу. Одна ошибка — и ты ошибся.
— Никаких сомнений, господин надзиратель, — как можно увереннее ответил Блонди, внутренне молясь всем возможным богам мироздания, чтобы он сумел понять, что ему вообще надо делать и чтобы помощь ему пришла до того, как его хлипкие мозги встанут в тупик, как дальше водить этих людей за нос.
